Первая мировая война в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Сейчас три часа ночи, Эльфрида идет еще раз взглянуть на тельце. Оно лежит в завешенной сеткой кровати, которую выкатили в коридор, где немного прохладнее. Эльфрида кладет вокруг крохотного, тощего трупика собранные ею полевые цветы, но впечатление от этого не меняется: “Окруженный цветами, он все равно выглядит как древний карлик, умерший сто лет назад”.

Она стоит рядом, созерцая тельце, и вдруг слышит из кровати слабый звук. Он похож на приглушенное бормотание, то громче, то тише. Она ошеломленно наклоняется. Да, звуки исходят… от кровати? Она всматривается, прислушивается и, к ужасу своему, понимает, что звуки издает… мертвый младенец. А вдруг он каким-то образом пробудился к жизни? Наверное, это звуки из его маленьких легких. Она склоняется еще ниже: ну конечно же, звук вылетает из полуоткрытого ротика. Он пытается дышать!

Собравшись с духом, она хочет пошире раздвинуть ребенку челюсти, чтобы воздух получил доступ к легким. И немедленно отшатывается.

Изо рта малыша выползает большая муха.

Эльфрида с отвращением отмахивается от нее.

А потом плотнее натягивает сетку над кроватью, плотно-плотно.

Суббота, 24 августа 1918 года

Харви Кушинг изучает скрюченные руки в Сален-ле-Бене

Почти весь день шел дождь. Путь в гору был долгим и тяжелым, но оно того стоило. Вид сверху открывался просто восхитительный, не тронутый войной. Кушинг является членом маленькой делегации, которая намерена посетить неврологическую лечебницу № 42, расположенную в старой горной крепости в Сален-ле-Бен, к югу от Безансона.

Кушинг оказался здесь из чисто профессионального интереса. Это один из многих неврологических военных госпиталей, специализировавшийся на определенном типе повреждений: скрюченные руки и парализованные ноги. Кушинга интересовало в особенности первое. Все военные врачи знакомы с этим явлением: у мужчин сводит судорогой руки, они скрючены в немыслимых положениях к предплечью. Этакое мускульное оригами. Невозможно найти собственно повреждение конечностей. Они словно застыли под каким-то немыслимым углом. Кушинг поражен количеством вариаций. Французские врачи даже описали типологию: main d’accoucheur, main еп bénitier, main en coup de poing[291] и так далее.

Заболевание часто возникало после долго пребывания в бандаже или на вытяжке. Но имелась и другая причина, тоже хорошо известная. Судорога нередко возникала у мужчин, получивших легкое, совершенно заурядное ранение в бою, которое они посчитали слишком пустяковым; причем эти пациенты боялись, что их снова пошлют на фронт.

Лечение заключалось только в психотерапии, и его проводил капитан по имени Буассо. Он был очень искусным доктором. Кушинг с изумлением наблюдал, как Буассо заботливо относился к новичку с “самодеформированными руками” и бережно, воздействуя только словами, выводил его из паралича. В кабинете можно было увидеть небольшую выставку палок, костылей, корсетов, шин, которые использовались бывшими пациентами.

Однако метод лечения не был надежным на все сто процентов. В деревне у подножия горы располагалась казарма, куда посылали солдат после выписки. Там их разделяли на три группы: 1) полностью здоровые и годные к фронтовой службе; 2) неясная картина заболевания; 3) хронические больные. Кушинг и остальные члены делегации сами видели, как первая группа промаршировала мимо них, при полном воинском снаряжении. Но тут один французский врач-невролог заметил в их рядах пациента с рецидивом. Солдат тут же был вызван из строя и отправлен назад в неврологическую лечебницу № 42, где его ждала трехдневная изоляция, прежде чем не начнется новый терапевтический сеанс: “Врач стремится установить контроль над психикой пациента, у которого есть все причины оказывать сопротивление”.

Под проливным дождем они вернулись в Безансон. Потом один из французов пригласил их на ужин.

Вторник, 10 сентября 1918 года

Эльфрида Кур читает письмо от матери

Наступила осень. На многих улицах не горят фонари: газ кончился. Картошка тоже закончилась. Бабушка Эльфриды больна инфлюэнцей и по большей части лежит на диване. У одной из соседок есть брат, ему только что ампутировали ногу. Брат Эльфриды служит в военной конторе. А Эльфрида окончательно распрощалась со своим воображаемым героем, лейтенантом фон Йеллеником, решив, что она уже слишком взрослая для таких игр. (Они с Гретель разыграли напоследок настоящие похороны. Лейтенант фон Йелленик лежал на катафалке, украшенный Железными крестами из картона. Церемония проходила под звуки траурного марша Шопена, а в конце прогремел салют из трех бумажных пакетов, которые Эльфрида надула, а потом хлопнула. Гретель безутешно рыдала.)

В этот день Эльфрида с братом получили письмо от матери:

Дети мои, осенняя погода угнетает меня. У нас дождливо и холодно. Можете себе представить: я лишилась карточек на уголь. Завтра же мне надо будет пойти к торговцу углем. К счастью, он меня очень любит и не бросит меня на произвол судьбы. Работа в конторе нагоняет тоску и пожирает все силы. Я скучаю по свободе и музыке. Но кому придет в голову учиться музыке в такое время? И если бы не верная фройляйн Лап, с ее вечерними уроками, то пианино совсем умолкло бы. Зрелище пустых классов приводит меня в отчаяние. В Берлине все требуют мира. Но о каком мире будет идти речь? Можем ли мы с чистой совестью ожидать этого мира? Если нас победят, мы все потеряем. А наши храбрые солдаты! Дорогой Гиль, дорогая Пьете[292], болейте за нашу бедную Германию! Нельзя допустить, чтобы вся эта пролитая кровь оказалась напрасной!

Суббота, 26 октября 1918 года

Эдуард Мосли становится свидетелем бомбардировки Константинополя

Около двух часов дня Мосли слышит взрывы. Это самолеты. Он вместе с другими выбегает из большого госпиталя, чтобы лучше увидеть происходящее. Над ними синее небо. Семь быстролетных машин кружат над Константинополем, за ними тянется шлейф дыма от зенитных снарядов. Они роняют на город бомбы. Белые клубы вздымаются над скоплением крыш, зубцов и башен. Мосли с удовлетворением отмечает про себя, что одна бомба, похоже, угодила прямо в здание Военного министерства.

Самолеты кружат над ними в образцовом порядке (они напоминают ему стаю куропаток); кружат над Золотым Рогом, летят дальше к Бейоглу, сбрасывают бомбы на Галатский мост, на германское посольство. Затем они разворачиваются и несутся к большому вокзалу, прямо рядом с госпиталем. Пулемет, стоящий в соседнем саду, открывает огонь, его сухой треск сливается с далеким грохотом зениток. Вниз летит еще несколько бомб. Одна из них попадает в барак.