Первая мировая война в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Неделю назад флот был готов отправиться в путь ради последнего героического, бессмысленного “ура”, но на нескольких кораблях начался мятеж[298]. Рихард Штумпф догадывается, что там произошло: “Долгие годы несправедливостей канализировали опасную взрывную силу, которая теперь вырвалась наружу”. Неповиновение приказу стало обычным делом. Около недели назад Людендорф из Верховного командования ушел в отставку, и поползли слухи, что кайзер вскоре последует его примеру и оставит трон. На одном из кораблей убили лейтенанта.

По Германии прокатилась волна разочарования, гнева и неудовлетворенности. Причинами тому послужили не только несправедливости, война, дороговизна, нехватка еды. Это еще и результат своей же пропаганды, которая последовательно и весьма успешно избегала неутешительных новостей, замалчивала проблемы и раздувала пустые ожидания[299]. Планка этих ожиданий была высокой, слишком высокой. Когда так подстегивали общественное мнение жарким летом 1914 года, когда в сознании общества “вся жизнь свелась лишь к героической трагедии, к великой, даже священной битве с силами зла”[300], когда люди не могли думать ни о чем другом, кроме как о полной победе, — тогда их ждало самое мрачное и горькое разочарование.

Штумпф, как обычно, ощущает свою раздвоенность. Ему жаль, что война проиграна, но, может быть, победа была недостижимой с самого начала? Он рад, что наконец-то настало время платить по счетам, но возмущен, что люди, которые раньше громогласно поддерживали сторонников войны, теперь громче всех призывают принести их в жертву. Наверное, он не только злорадствовал, но и испытывал угрызения совести? Трагизм положения усугублялся с каждым днем, но сам он оставался безразличным: “Я не ощущаю никаких сильных душевных эмоций”.

Масса людей в форме движется по набережной, направляясь к баракам, которые охраняют вооруженные винтовками матросы. Что будет?

Когда они подходят поближе, раздаются приветственные возгласы матросов и троекратное “ура”. Люди стекаются туда со всех сторон, толпа все прибывает и движется дальше. Что они будут делать? Время от времени кто-нибудь пытается притормозить шествие и произнести речь, принять решение. Царит полный хаос. Наконец толпа решает двинуться к линейному кораблю “Баден”, флагманскому кораблю Флота открытого моря, чтобы повести за собой его команду.

И тут наступает первый из пяти критических моментов этого дня:

Между капитаном корабля и представителями митингующих разгорелась словесная дуэль. Команда “Бадена”, построенная на верхней палубе, должна стать призом для победителя. Если бы капитан оказался более красноречивым оратором, то наши представители отправились бы восвояси. Но и смертельно бледный офицер, и представители матросов вели себя довольно вяло. В результате к нам присоединилась примерно треть экипажа.

Толпа медленно движется вперед. Конкретной цели у демонстрантов нет. Их шествием никто не руководит. Штумпф и другие берутся за свои музыкальные инструменты. Звуки старых военных маршей подхлестывают толпу, и она ускоряет шаг по набережной; вместе с тем музыка привлекает к ним других людей.

Следующий критический момент возникает на Петерштрассе. Улица перекрыта взводом из сорока вооруженных солдат под командованием лейтенанта. Но солдаты не собираются пускать в ход оружие, вместо этого они переходят на сторону демонстрантов. “Довольно комично выглядел лейтенант, который вдруг понял, что остался в полном одиночестве”. А толпа течет все дальше, движимая скорее коллективным инстинктом, чем четкой идеей.

У больших запертых ворот какой-то пожилой майор, вытащив пистолет, пытается остановить людскую массу. Третий критический момент. Но выход найден. Ворота просто сносят с петель. Майора разоружают. Кто-то пытается сорвать с него погоны, после чего офицера поглощает людской поток. Штумпфу жаль старого человека, “мужественно исполнявшего свой долг”.

Около десяти тысяч человек собралось на большом учебном плацу, где множество ораторов вскоре займет импровизированную трибуну. В их речах призывы к спокойствию и порядку сменяются “просто нелепыми требованиями”, и тем не менее толпа продолжает рукоплескать. Штумпф убежден, что в такой атмосфере любая идея будет встречена с одобрением.

Затем в толпе опять начинается движение. Горожане наблюдают за происходящим из-за плотно закрытых окон. Проходящих мимо женщин встречают “грубыми комментариями и свистом”. Над этим морем голов и плеч развевается красный флаг, сделанный из покрашенной простыни. Они минуют Тайхбрюкке и выходят к дивизии миноносцев. Четвертый критический момент. Матросы на миноносцах им, конечно, аплодируют, но не сходят на берег, чтобы примкнуть к демонстрантам. Они тут же объясняют: “Мы сейчас обедаем”. Ну разумеется, обедают. Многие начинают говорить о еде. “В нервной и беспорядочной спешке мы двинулись дальше”.

Финальный критический момент наступает перед штабом военно-морской базы. Результаты переговоров с местным старшим начальником адмиралом Крозигком оглашаются публично.

Наступает полная тишина, когда какой-то человек забирается на статую перед зданием штаба. Адмирал Крозигк уступил по всем пунктам. “Требования приняты!” Всеобщее ликование. Аплодисменты. Речь идет об увеличении пайков, об отпусках, о создании особых комитетов по контролю над военными трибуналами, о послаблениях в дисциплине[301], об освобождении всех арестованных в начале мятежа. Раздаются возгласы: “Долой кайзера Вильгельма!” Оратор не обращает на них внимания. Рабочий-судостроитель, “с типичным лицом уголовника”, как о нем пишет Штумпф[302], выходит вперед и требует создания “республики советов”. Ему аплодируют. Первый оратор призывает всех вернуться на свои корабли. Дружный смех.

Потом демонстранты рассеиваются в разные стороны.

“Все исчезли в ближайших кухнях”.

Среда, 13 ноября 1918 года

Пал Келемен демобилизован и возвращается в Будапешт

Сумерки. Колеса стучат по рельсам. Поездка на поезде продолжается. Она началась несколько дней назад, когда штаб и последние солдаты дивизии поздно ночью, при свете карманных фонариков, погрузились на поезд в Арлоне. С тех пор они все едут, неровно, рывками, с непонятными остановками. Через Бельгию. Через Францию. Через Германию. Через Австрию. Офицеры едут отдельно, далеко впереди, в особом пассажирском вагоне, а солдаты и вооружение — в обычных товарных.

В Германии с ними обращались как с “прокаженными”. Как и в последние дни на Западном фронте, так и теперь немецкие власти хотели любой ценой отделаться от этих мятежных, стремящихся домой венгерских солдат, боясь, как бы они не заразили своими настроениями все еще боеспособные части немецкой армии. Во время поездки дисциплина, которая и раньше-то хромала, упала до нуля. Прежде всего, под влиянием алкоголя. Большинство солдат в поезде были изрядно пьяны, хохотали, веселились и вели себя агрессивно. То и дело звучали выстрелы. Это солдаты, по пьянке или от радости, палили из винтовок в воздух.