Я Пилигрим - Терри Хейз

Директор сообщил, что удалось получить доступ к бесценному материалу о консервативных мечетях в Бахрейне.

– Есть одна тонкая папка, которая представляет для нас интерес. В ней содержится информация о маленькой мечети на окраине Манамы.

Он посмотрел на меня, чтобы проверить, осознал ли я важность сказанного.

– О мечети, которую посещал Захария аль-Нассури? – уточнил я, стараясь не выдать волнение и обуздать внезапный всплеск надежды.

Он кивнул.

– В папке обычный рутинный материал, из которого особо нечего почерпнуть, например несколько незаконченных журналов учета членов общины. Но среди них я обнаружил вот это… – Директор взял в руки какой-то документ: три листа на арабском. – Около пяти лет назад один наш сотрудник допрашивал саудовского подсобного рабочего, доставлявшего еду и лекарства беженцам в секторе Газа. Разгружая машины у полуразрушенной больницы, рабочий услышал о человеке, которого недавно привезли сюда после ракетного обстрела со стороны Израиля. После смены рабочий пришел к больному узнать, не нужна ли ему помощь. Тот был ранен и временами бредил, а потом сознание вновь возвращалось к нему. Подсобник просидел с ним до утра.

Директор замолчал, глядя на документ, сверяя факты.

– Раненый – как выяснилось, врач по профессии – однажды в бреду упомянул, что был членом религиозной общины в Манаме. Вот почему протокол допроса рабочего оказался именно в этой папке. Все думали, что этот человек – уроженец Бахрейна, но этого быть никак не могло: гораздо позже, когда больной снова начал бредить, он сказал, что его отец был публично обезглавлен.

Я так резко подался вперед, что едва не свалился со стула:

– Но в Бахрейне нет такой казни!

– Точно. Она есть только в одной стране.

– В Саудовской Аравии, – добавил я.

– Да. Этот мужчина ехал на машине с женой-палестинкой и маленьким ребенком, и в них попала ракета. Произошло ли это случайно, или же целью обстрела была именно эта семья, никто не знает. Женщина умерла, но не сразу. В своем путаном рассказе саудовец сообщил, что держал супругу в объятиях до последней минуты и она перед смертью заставила мужа поклясться, что тот позаботится об их ребенке и защитит его. Маленький мальчик выжил: раны его были незначительными.

– Хвала Аллаху, – хором сказали по-арабски все, кто был в комнате.

– Но это еще не все, – продолжал директор, – трагедия усугублялась тем, что ребенок, потерявший мать, был неизлечимо болен. Он страдал…

– …Синдромом Дауна, – уверенно завершил я, поскольку на меня внезапно снизошло озарение.

– Откуда вы знаете?

– Это точно он – Захария аль-Нассури, – заключил я, вставая с места, ибо был не в силах сидеть от возбуждения. – Я знаю мальчика: это его сын. Куда отправили ребенка из больницы? В сиротский приют?

– Да.

– В приют, который находится под патронажем «Бригады мучеников Аль-Акса», – я видел квитанции. – Теперь я наконец понял, почему Лейла Кумали отправляла деньги не в ЮНИСЕФ. – Что еще у вас есть? – спросил я, наверное, излишне резко, не так, как того требовали хорошие манеры, но все были возбуждены, оттого что нам повезло, и ничего не заметили.

– Умершую от ран женщину звали Амина Эбади, во всяком случае, этим именем она пользовалась. Многих палестинских активистов знают по кличкам или noms de guerre[24]. Мы искали упоминания о ней, но ничего не нашли.

– Понятно, а как насчет раненого врача? – Мой голос срывался от волнения. – Подсобный рабочий узнал имя, которое он тогда носил?

– Странное дело: этот врач пребывал в ужасном состоянии, но когда рабочий снова зашел к нему на следующий вечер, его уже не было. Вероятно, испугался, что наговорил в бреду лишнего, и покинул больницу.

– Скажите, а вам известно его имя?

– Нет.

Я изумленно уставился на директора разведки:

– Так это все? Ничего больше у вас нет?

Он кивнул:

– Мы проверили: первый отчет агента оказался и последним. Ему не придавали серьезного значения.

– До настоящего момента, – с горечью заметил я.

Откинув назад голову, я пытался вздохнуть всей грудью. Неприятная новость словно высосала воздух из помещения. Агенты и директор разведки неотрывно смотрели на меня, а я отчаянно думал, что же теперь предпринять.

Я знал о Захарии аль-Нассури больше, чем мог того желать тайный агент. Мне было известно, что он родился и вырос в Джидде, что, будучи четырнадцатилетним подростком, стоял, испытывая ужасные душевные страдания на площади, где обезглавили его отца, и что мать увезла его потом в Бахрейн, где мальчик жил в изгнании. Знал я и название мечети, которую Захария посещал в Манаме; мне также удалось выяснить, что друзья по религиозной общине помогли ему уехать в Афганистан, где юноша сражался с Советами. Незадолго до конца войны он купил себе свидетельство о смерти, сумел как-то раздобыть новый паспорт и исчез в безбрежном арабском мире. Захария изучал медицину, получил диплом врача, встретил девушку, называвшую себя Аминой Эбади, и женился на ней. Они вместе работали в лагерях для беженцев в секторе Газа, настоящем аде на земле. Теперь я узнал также, что супружеская чета ехала вместе с ребенком на автомобиле, в который попала израильская ракета, убив мать и ранив отца. Малыша забрали в сиротский приют. Врач попросил свою сестру Лейлу установить связь с этим заведением и усыновить племянника. Одержимый ненавистью, не связанный теперь семейными обязанностями, Сарацин, воспользовавшись своими медицинскими знаниями и чудовищными утечками информации в Интернете, приступил к синтезу вируса оспы. Затем вернулся в Афганистан, чтобы испытать смертельный препарат. Мы слышали его голос в телефоне: он беспокоился о любимом сыне – это было единственное, что связывало его теперь с погибшей женой.

А что потом? Музыка остановилась, и у нас ничего не осталось. За кого этот человек выдает себя теперь? Как его зовут? И самое главное – где он сейчас?

– Итак, у нас есть вход, – тихо сказал я. – Теперь надо пройти вперед и суметь выйти.

Присутствующие в недоумении переглянулись. Никто не понял: то ли я разговариваю сам с собой, то ли предлагаю какое-то решение. Да я и сам этого толком не знал.

– Это все, что у нас есть об интересующем вас человеке, – заключил директор, проведя рукой по стоящим на полу архивным ящикам. – Мы не знаем его нынешнего имени, не установлено, под какой личиной он скрывается, – никаких следов его не обнаружено. Ни здесь, ни где-то в другом месте.

В комнате повисла тягостная тишина. Я обвел взглядом лица арабских коллег, наполовину скрытые сигаретным дымом. Никто из нас не видел выхода из создавшейся ситуации, надежда угасла…

Неужели мы упустили его?!

Я старался не выдать своего отчаяния. Огромным усилием воли распрямил плечи. Билл всегда говорил мне, что плохим манерам нет оправдания, а я был в долгу перед этими саудовскими парнями.

– Вы сделали больше, чем я мог вас просить. Это была неблагодарная работа, но вы любезно пошли нам навстречу и выполнили ее добросовестно и талантливо. Я от всей души благодарю вас.

Наверное, впервые эти ребята услышали искреннюю похвалу вместо пустой лести, и я видел по их лицам, что они были тронуты и горды собой.

– Jazak Allahu Khayran, – произнес я в заключение с жутким акцентом одну из немногих арабских фраз, которые запомнил с прошлого визита. Это была традиционная форма выражения благодарности: «Да отблагодарит вас Аллах своим благословением».

– Waiyyaki, – дружно откликнулись присутствующие, любезно улыбаясь, довольные моей попыткой сказать хоть что-то на их языке. Они дали мне освященный веками ответ: «И вас тоже».

Это послужило сигналом, которого все ждали: сотрудники встали со своих мест и начали складывать документы. Я застыл в одиночестве, отчаянно пытаясь найти какой-то выход. Но что тут можно было сделать? Оставалось уповать только на чудо.

Я совершил экскурс в недра своей профессиональной памяти, позволив сознанию проникнуть на самые сокровенные ее тропки, в самые заветные уголки. Увы, это мне ничего не дало.

Установив личность Сарацина и найдя его корни, я так и не узнал этого человека и не сумел его обнаружить. Вот парадокс: он много кем был, но для меня пока оставался никем. Таково было положение вещей, и казалось, ничто на свете не в силах изменить ситуацию.

Я взглянул на часы.

Глава 8

Пожалуй, худшего телефонного разговора в моей жизни еще не было. Никто не сердился, не кричал на меня и ни в чем не обвинял, но ощущение провала и страха было всепоглощающим.

После того как я распрощался с директором Аль-Мабахит Аль-Амма, один из черных внедорожников отвез меня в ближайший город, где находилось хорошо охраняемое здание американского консульства. Картер, резидент ЦРУ в Бейруте, заранее позвонил и сообщил о моем прибытии, поэтому я достаточно быстро миновал всевозможные барьеры и посты охраны.