Лукиан Самосатский. Сочинения - Лукиан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6. Слыша ошибки в аттической речи, он обычно отпускал беззлобные шутки. "Мне так кажется", — сказал один. "А тебе не кажется, что мы говорим неверно?" — спросил Сократ. Другой горячо рассказывал какое-то местное предание и между прочим сказал: "Она совокупилась с Гераклом". — "А-а-а, — сказал Сократ. — Я думал до сих пор, что Геракл — с нею". Услышав от кого-то, собиравшегося идти в цирюльню: "Я хочу остричь главу", Сократ спросил сочувственно: "Что за проступок ты совершил, навлекающий на тебя лишение прав гражданства?" — "Я воюю под моим ярмом", — хвалился кто-то. "С врагом, конечно?" — последовал вопрос Сократа. Один отец, рассказывая о болезни сына, заметил: "Он вынес пытку". — "За что? — спросил Сократ. — Что было нужно палачу?" "Я препобеждаю в науках" — хвалился кто-то. "По Платону, — сказал Сократ, — это называется просто: "успевать в учении"".
8. Однако возвратимся, если хочешь, к нашему словопрению. Я соберу все самые что ни на есть отборные ошибки, а ты — распознавай их. Я думаю, что теперь, после выслушанных примеров, ты сможешь разобраться в дальнейших моих словах.
Собеседник. Пожалуй, даже и сейчас мне это не под силу будет с таким, как ты, искусником в речах. Но все же — говори.
Ликин. Не понимаю: почему же "не под силу"? Ведь дверь распознаванья моих слов для тебя почти открылась мною.
Собеседник. Хорошо, говори!
Ликин. Да я уже сказал.
Собеседник. Насколько я заметил, ты ничего еще не говорил.
Ликин. А «открылась» ты не заметил?
Собеседник. Не заметил.
Ликин. Так что ж мы станем делать, если и сейчас тебе не уследить за моею речью? Между тем я думал, что сейчас, по сравнению со сказанным тобою вначале, я выпустил на равнину всадников. А ты никакого внимания на них не обратил? Вижу: ты совсем не вдумываешься в слова, особенно в нашу беседу между себя.
Собеседник. Я? Я вдумываюсь, но ты говоришь неясно.
9. Ликин. Конечно: "между себя" — неясно! Нет. Это — ясно. А вот ты — тебя никто из богов не избавит от твоего невежества, — разве только Аполлон. Он ведь всем прибегающим к нему с оракулами дает ответы…
А ты, ты вот и на эти оракулы не обратил вниманья!
Собеседник. Видят боги: не обратил. Не понял.
Ликин. Или один на одного Аполлон похитрей тебя? Не замечаешь?
Собеседник. Выходит так.
Ликин. И "один на одного" проскользнул?
Собеседник. Снова не заметил!
Ликин. Послушай! Ты не знаешь кого-нибудь, кто бы сватал жену?
Собеседник. Знаю, ну, так что же?
Ликин. А то, что "сватает жену" лишь тот, кто не умеет говорить.
Собеседник. Ну, какое же ко мне имеет отношенье, что кто-то «сватает» и не умеет говорить?
Ликин. Какое? Да вот: говорит человек, что знает, а на деле не понимает ничего. Ну, это — так… Теперь ответь: если твой друг придет к тебе и скажет, что он решил с женою разойтиться, ты, поди, не станешь ему пенять за это?
Собеседник. С какой бы стати я стал пенять, если окажется, что он обижен женою?
Ликин. А если окажется, что он просто не умеет говорить, — тогда ты ему не спустишь?
Собеседник. Я? Конечно!
Ликин. И правильно: нельзя спускать другу ошибки в речи, — напротив, следует научить, чтоб подобного больше с ним не случилось. Ну, а если вот сейчас кто-нибудь стукнет дверью, входя, или постучится, выходя, — что мы скажем? Что с тобой случилось?
Собеседник. Со мною — ничего. А тот человек просто захотел войти или выйти.
Ликин. А с тобою, не отличающим в невежестве своем "стукнуть дверью" от "постучаться у дверей", — с тобою, значит, так решительно ничего и не произошло?
Собеседник. Насмешник ты!
Ликин. Да чту ты? Я — насмешник? Ну, сейчас мы будем с тобою об этом побеседовать… А знаешь, как будто я опять неправильно сказал? Ты не заметил?
10. Собеседник. Перестань, во имя Афины! Говори так, чтоб было понятно для меня.
Ликин. Но как же сделать, чтобы ты понял?
Собеседник. Перечисли мне все ошибки, которых, по твоим словам, я не заметил, и объясни, в чем состоит каждая из них.
Ликин. Ни в коем случае, любезнейший: мне пришлось бы слишком затянуть нашу беседу. О каждой из ошибок ты можешь осведомиться у меня отдельно. Сейчас же, если хочешь, разберем кое-какие другие. Вот хотя бы о насмешке, которой я, по твоим словам, изъязвил или, — если говорить как следует, — уязвил тебя.
Собеседник. Я не смогу сказать, в чем тут различие.
Ликин. А в том, что «изъязвить» можно тело — побоями, оковами или чем-нибудь иным, а «уязвить» мы говорим, когда обида наносится тебе или твоим близким: кто оскорбляет твою жену, тот «уязвляет» тебя, и то же — с ребенком, с другом, со слугою…
Собеседник. Так. Теперь я понимаю разницу.
Ликин. Тогда, наверно, поймешь и то, что подменить одно слово другим — это и значит сказать неправильно!
Собеседник. Отныне буду знать.
Ликин. Ну, а если вместо вот этого самого «подменить» кто-нибудь скажет: «изменить»? Это чту будет, по-твоему?
Собеседник. По-моему, в обоих случаях он скажет одно и то же.
Ликин. Как можно? Неужели одно и то же? Мы «подменяем» одно другим — неправильное правильным или наоборот, а «изменяем» то, что есть, в то, чего дотоле не было.
Собеседник. Понял. Мы «подменяем» смысл, когда употребляем слово вместо прямого значенья в переносном, но «изменяем» его, когда, употребивши слово один раз в его прямом значеньи, после его же употребляем в переносном.
Ликин. Твое замечание не лишено тонкости. Возьмем еще пример. "Хлопотать вокруг" хозяйства кого-нибудь означает выгоду для самого хлопочущего; "хлопотать о" ком-нибудь — выгоду для того, о ком хлопочут. Конечно, и это одни смешивают, валят в одну кучу, другие — различают точно. Но будет лучше, если каждый станет точно различать.
11. Собеседник. Ты прав.
Ликин. Ну, а что «сидеть» и «заседать» или «сиди» и «садись» — не одно и то же, это, конечно, тебе известно?
Собеседник. Неизвестно. Вот о «седай» я слышал от тебя же, что это выраженье не правомерное.
Ликин. Ты слышал правду. Но сейчас я говорю о разнице между «сиди» и "садись".
Собеседник. Так в чем же эта разница?
Ликин. Обращаясь к тому, кто стоит, мы говорим: «садись», а к сидящему:
Странник, сиди себе, мы и другое найдем себе место.
То есть: продолжай сидеть. И снова я должен повторить, что смешивать два эти выраженья — значит допускать ошибку. Ну, а «сидеть» и «заседать», по-твоему, немногим различаются? Только когда мы сидим с другими, мы можем «заседать», а в одиночку, каждый сам по себе, просто "сидит".
12. Собеседник. И это ты разъяснил вполне. Но продолжай: вот так и надо меня учить.
Ликин. Еще бы! Ты ведь не обращаешь вниманья на разницу в словах. Не знаешь ты, что такое со-чи-ни-тель!
Собеседник. Нет, теперь — отлично знаю, когда послушал твои сегодняшние речи.
Ликин. Все потому, конечно, что для тебя "быть рабом" и "томиться в рабстве" — одно и то же, а между этими словами — я знаю это — существует немалое различие. Собеседник. Какое?
Ликин. "Быть в рабстве" — у другого, а "томиться в рабстве" — это "быть в рабстве у самого себя".
Собеседник. Прекрасно сказано!
Ликин. И много еще найдется для тебя такого, чему ты сможешь поучиться, если сам не будешь принимать свое незнание за знание.
Собеседник. Нет! Больше — не приму!
Ликин. Тогда отложим остальное до другого раза, а сейчас прервем наш разговор.
О ПЛЯСКЕ
Перевод Н. П. Баранова
1. Ликин. Однако, Кратон, тяжелое же ты выставил обвинение, давно, видимо, к нему подготовившись, против плясок и самого искусства пляски и заодно против нас, находящих радость в подобном зрелище! Выходит, что мы как будто дурному и женскому делу отдаемся. Поэтому послушай, как сильно ты уклонился от истины и как, сам того не заметив, направил свои обвинения против величайшего из жизненных благ. Единственное твое извинение, что ты с начала своего существования жил грустной жизнью, в одних только лишениях находишь благо и, не испытав того, о чем говоришь, признал его достойным порицания.
2. Кратон. Неужели, Ликин, друг любезный, настоящий мужчина, к тому же не чуждый образования и к философии в известной мере причастный, способен оставить стремление к лучшему и свое общение с древними мудрецами и, наоборот, находить удовольствие, слушая игры на флейте и любуясь на изнеженного человека, который выставляет себя в тонких одеждах и тешится распутными песнями, изображая влюбленных бабенок, самых, что ни на есть, в древние времена блудливых — разных Федр, Партеноп и Родоп, — сопровождая свои действия звучанием струн и напевами, отбивая ногою размер? Разве это действие не смехотворное развлечение и не менее всего приличествующее человеку свободного происхождения и подобному тебе? Поэтому, когда я узнал, что ты тратишь время на подобные зрелища, мне стало не только стыдно за тебя, но и обидно: как, забыв Платона, Хризиппа и Аристотеля, ты проводишь время, предаваясь занятию, напоминающему щекотанье перышком в ухе? А между тем и для слуха, и для зрения найдется многое множество других, достойных развлечений, — раз ты в них нуждаешься: хоровод флейтистов или размеренное пение с сопровождением кифары, а в особенности величавая трагедия и живая веселая комедия — словом, все то, что удостоилось быть содержанием общественных состязаний.