Лукиан Самосатский. Сочинения - Лукиан

40. Особенно блуждание Деметры и обретение Коры, гостеприимство Келея, земледелие Триптолема, виноградарство Икария, несчастье Эригоны и все предания о Борее, все предания об Орифии, Тезее и Эгее. Кроме того — прием Медеи Эгеем, новое бегство ее к персам, дочери Эрехтея и дочери Пандиона, их страдания и деяния во Фракии. Потом Акамант и Филлида, первое похищение Елены, поход Диоскуров против Афин, страдания Ипполита и возвращение Гераклидов в Пелопоннес, — ибо и эти сказания с полным правом можно считать аттическими. Таковы те весьма немногие из афинских преданий, которые я привожу здесь в качестве примера, опустив множество других.

41. По порядку следует Мегара — Нис и дочь Скилла, красный волосок Ниса, плаванье Миноса и неблагодарность его к своей спасительнице. За Мегарой — Киферон, бедствия фиванцев и лабдакидов, прибытие Кадма на чужбину, отдых коровы, зубы дракона, рождение из почвы спартов-сеянцев, превращенье Кадма, в свою очередь, в змея, постройка стен под звуки лиры и безумие стеностроителя, надменность его жены Ниобеи, ее безмолвие скорби, судьба Пенфея и Актеона, история Эдипа и Геракла со всеми его подвигами и убийство им своих детей.

42. Дальше — Коринф, тоже полный сказаний. Тут и Главка с Креонтом, а до них еще Беллерофонт и Сфенебея, борьба Солнца с Посейдоном, а за нею — безумие Афаманта, бегство детей Нефелы по воздуху на златорунном баране и прием Ино и Меликерта морской пучиной.

43. Вслед за этим пойдут деяния Пелопидов: Микены и все, что случилось в них и раньше их. Это — Инах, Ио и стерегущий ее Аргус, Атрей, Фиест и Аэропа, золотой баран, брак Пелопеи, убийство Агамемнона и наказание Клитемнестры, а еще до этих событий — поход семи вождей, прием Адрастом изгнанников-зятьев и предсказанье о них оракула, лишение погребения павших и вызванная этим гибель Антигоны и Менекея.

44. Также о происшествиях в Немее, об Ипсипиле и Археморе всенепременно должен помнить танцор. Да и случившееся раньше он обязан знать: девство Данаи и рождение от нее Персея и предназначенное ему на долю состязание с Горгонами. С Персеем же тесно связаны и эфиопские сказанья о Кассиопее, Андромеде и Кефее, тех самых, что позднейшие верования сопричислили к созвездьям. Надо будет знать и древнюю повесть про Египет и Даная и про злодейский умысел первой брачной ночи.

45. Немало таких сказаний представляет и Лакедемон: Гиакинф, соперник Аполлона — Зефир, убийство отрока ударом диска, о цветке, из крови выросшем, жалобные знаки на нем по этому поводу, воскрешение Тиндарея и гнев Зевса на Асклепия. И дальше: радушный прием Париса и похищение Елены после разрешения спора о яблоке.

46. Надо сказать, что со спартанской историей тесно связана также история Илиона, история, богатая событиями и действующими лицами; и, конечно, каждый павший под Троей дает содержание для представления на сцене. Необходимо все это постоянно держать в памяти, в особенности же события начиная с самого похищения Елены и вплоть до совершившихся при возвращении героев из-под Трои, а равно и скитания Энея и любовь Дидоны. Не чужды этим и те события, что разыгрались вокруг Ореста, включая и отважные деяния героя в Скифии. И более ранние сказания не вносят разногласицы, но тоже родственны илионским: Ахилл в девичьем платье на Скиросе, мнимое безумие Одиссея, уединение Филоктета, все вообще скитания Одиссея, Кирка, Телегон, власть над ветрами Эола и остальные похожденья вплоть до наказанья женихов. А из случившегося ранее — заговор против Паламеда, гнев Навплия, безумие Аянта, гибель второго Аянта у скал Эвбеи.

47. Немало и в Элиде найдется такого, от чего может отправляться тот, кто ищет содержания для пляски: Эномай, Миртилл, Крон, Зевс, первые борцы на олимпийских состязаниях.

48. Много преданий и с Аркадией связано: бегство Дафны, превращенье Каллисто в зверя, кентавров пьяное бесчинство, рожденье Пана, влюбленность Алфея и подводный бег Аретусы.

49. Перенесемся мысленно на Крит, — и здесь искусство пляски соберет себе богатую добычу: Европу, Пасифаю, двух быков, Лабиринт, Ариадну, Федру, Андрогея, Дедала, Икара, Главка, Полиида дар прорицателя и Тала, медного сторожа, обходившего Крит.

50. Перейдем в Этолию, — и от нее пляска получит многое: Алфею, Мелеагра, Аталанту, тлеющую головню и реки с Гераклом борьбу, и рождение Сирен, и появление на море Эхинадских островов, ставших жилищем Алкмеона после безумия; наконец кентавра Несса и ревность Деяниры, а за нею — костер на Эте.

51. И Фракия имеет много такого, что должно быть известно всякому, кто посвящает себя пляске: Орфей и растерзание его на части, говорящая голова его, плывущая на лире; Гем, Родопа, наказание Ликурга.

52. Еще больше дает Фессалия: Пелия, Язона, Алкестиду, поход пятидесяти юношей, Арго и говорящий его киль.

53. Далее приключение на Лемносе, Эет, сон Медеи, растерзание Апсирта, события в пути, а после — Протесилай и Лаодамия.

54. Переправимся снова в Азию, и здесь также много подходящего для сцены: сразу перед нами — Самос, горестная участь Поликрата, скитания его дочери вплоть до страны персов и предания еще того древней: болтливость Тантала, угощение за его столом богов, разрубание на куски Пелопса и его плечо из слоновой кости.

55. В Италии — Эридан и Фаэтон и сестры-тополя, скорбящие и источающие янтарные слезы.

56. Придется знать нашему танцору и Гесперид, дракона, сторожившего золотые плоды, бремя Атланта, Гериона и угнанных из Эрифии быков.

57. Не останутся неизвестными ему и все рассказы о превращеньях людей, изменивших человеческий облик в древесный, звериный или птичий, о женщинах, ставших мужчинами, — я разумею Кенея, Тиресия и им подобных.

58. А в Финикии танцор узнает Мирру и знаменитый плач ассирийцев по Адонису, сменяемый весельем, а равно и позднейшие события: все то, на что отважились уже при македонском владычестве Антипатр и Селевк из-за любви к Стратонике.

59. По существу, таинственные сказания египтян танцор также должен знать, но толковать их в пляске иносказательно, — я разумею Эпафа и Осириса и превращения богов в животных. Но прежде всего любовные похождения их, в том числе и самого Зевса, все многочисленные образы, которые он принимал.

60. Наконец пусть не останутся танцору неизвестными все мрачные картины подземного царства, все наказания и вины каждого из осужденных, а равно и дружба Тесея с Перифоем, не прекратившаяся даже перед сошествием в Аид.

61. Короче говоря, танцору необходимо знать все, о чем повествуют Гомер и Гесиод и лучшие из остальных поэтов, в особенности — трагики. Итак, вот то весьма немногое, что я на выбор взял из огромного — лучше сказать, бесконечного — количества преданий. Я перечислил лишь главнейшие, опустив остальные: пусть воспевают их поэты и изображают пляской сами танцоры. А ты постарайся сам отыскать их по сходству с уже указанными мною. Все это должно быть у танцора всегда под руками, наготове для каждого случая, как бы хранящееся про запас.

62. Но, поскольку искусство танцора — подражательно, поскольку он обязуется движениями изобразить содержание песни, — танцор должен подобно ораторам упражняться, добиваясь наибольшей ясности, чтобы все, им изображаемое, было понятным, не требуя никакого толкователя. Зритель, видящий пляску, как сказал однажды пифийский оракул:

Должен немного понять и слушать хранящих молчанье.

63. Как раз это и случилось, говорят, с киником Димитрием. И он тоже подобно тебе порицал искусство пляски, утверждая, что танцор является всего лишь каким-то придатком к флейте, свирелям и отбиванию такта, не внося от себя ничего в развитие действия. Танцор-де движется, но движения эти совершенно нелепы и бессодержательны, в них нет никакого смысла, а зрителей одурачивает лишь оправа представления: шелковые наряды, красивая маска, флейта, ее переливы и стройное пение хора все то, чем украшается игра актера, сама по себе полное ничтожество. Случилось это во времена Нерона. И вот один пользовавшийся тогда известностью танцор, человек, как говорят, весьма неглупый, лучше чем кто-нибудь знавший историю и отличавшийся красотою движений, обратился к Димитрию с разумнейшею, на мой взгляд, просьбой: посмотреть сначала на его пляску, а потом уже бранить его, и обещал при этом показать свое искусство без сопровождения флейты и пения. Так он и сделал. Приказав молчать отбивавшим размер, флейтистам и даже хору, танцор сам, одною лишь пляской, изобразил противозаконную любовь Афродиты и Ареса, донос Гелиоса, коварство Гефеста, кующего сеть и набрасывающего ее на обоих, на Афродиту и на Ареса, представив богов, стоящих тут же, в отдельности каждого, охваченную стыдом Афродиту и смущенные мольбы Ареса — словом, все, что составляет содержание этого приключения. После этого Димитрий, сверх меры восхищенный виденным, выразил танцору величайшее свое одобрение, воскликнув громким голосом: "Удивительный ты человек! Я слышу, что ты делаешь, а не только вижу! Мне кажется: самые руки твои говорят!"