Загадка серебряной луны - Хуберт Хорстман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Глубже! Почему Вы медлите?
— Мы должны вернуться!
— Ба. — Пренебрежительный жест.
— Никаких новых приключений! — резко сказала Анне.
— Но вертолет же имеет недюжинную защиту. — В голосе Веккера прозвучало немного злости. — Тысяча метров, минус тридцать градусов.
Отвесные стены окрасились в желто-серый цвет и отступили. Там наверху, где они казалось бы касались неба, они должны были существенно расходиться на километры.
На глубине полторы тысячи метров температура поднялась до минус десяти градусов и быстро приближалась к точке замерзания. Затем стрелка зарегистрировала первые градусы тепла. Вскоре после этого ущелье наполнилось выпаром, вдруг вспыхнула нагретая до красного каления полоса.
— Лава! Я знал! — Веккер повернул телеобъектив.
Фантастический вид. Втиснутая в базальт, кипящая каша растягивалась и вытягивалась словно пойманный червь. Он набрасывал пузыри, которые лопались с чмокающими звуками, громоздил друг на друга дымящиеся шлаки и лизал каменные стены огненными языками. Время от времени он изгибался в перисталических движениях, которые, исходя из центра, затихали маленькими волнами. Брызги лавы гудели словно раскаленные стрелы по ущелью. Некоторые попадали в непосредственную близость вертолета.
Веккер снимал, словно боялся, что место прорыва может в любой момент сложиться, луна могла проглотить их и не оставить ничего, кроме черного базальта. Анне пришлось трижды пролететь пылающее каменное ложе; затем он бросил камеру на заднее сиденье и вытер пот со лба.
— Достаточно. Возвращаемся.
Когда они покинули ущелье, Веккер принял управление вертолетом, удобно откинулся в кресле пилота, и направил вертолет по вытянутой параболе. Очевидно он намеревался подумать о своих геологических наблюдениях на обратном пути к «Пацифике», потому что он улыбнулся Анне, словно хотел найти в ней понимание, и хранил молчание.
Этим Анне довольствоваться не могла. Теперь действительно было самое время, чтобы приступить к своей поучительной беседе. Она заметила, что Веккер влетая в ущелье говорил о великолепном открытии и о том, что Вестинг должен будет рвать на себе волосы.
— Вы хотели мне что-то объяснить, — сказала она.
— Что, извините?
Веккер окинул ее отсутствующим взглядом. Но когда он вспомнил о своем изречении, он ухмыльнулся.
— Действительно, так и будет.
— И почему же?
— Потому что его основополагающее предположение о структуре нашего спутника так же пригодно, как счетчик Гейгера для измерения температуры.
Анне не была намерена принимать такой тон.
— Хотела бы, чтобы Ваши объяснения были бы немного повыразительнее и вместе с этим содержательными.
— Речь идет буквально о следующем. — Веккер включил автопилот и сложил руки под сжатыми вместе коленями. — Средняя плотность Титана составляет с двумя целыми одной сотой грамма на сантиметр кубический более чем половину средней плотности Земли. Теперь, как известно, разные по массе элементы и соединения небесного тела распределены по объему тела неравномерно; основная масса очень тяжелых веществ сконцентрирована скорее в сердцевине, которая окружена шубой из более легких веществ.
Средняя плотность Титана даже меньше средней плотности земной коры. Это значит, если наш спутник Сатурна обнаруживает такую же структуру, как и Земля, тогда его кора должна состоять из значительно менее плотных соединений, чем земная.
И на этом Вестинг настаивал. Он предположил, что Титан был погребен под громадным слоем льда, который лишь в исключительных случаях пробивался парой скудных горных вершин. Ни высокогорной панорамы, ни крутых обрывистых склонов, ущелий, долин — вся поверхность ровная, гладкая, холодная. Унылое одиночество, насколько хватает взгляда. Отвратительная мысль, не правда ли?
Но прежде всего, говорил Вестинг, нельзя было рассчитывать на нахождение эруптивных горных пород. Лава, если она вообще выбрасывается, должна останавливаться на полпути в этом ледяном слое. Это значит для геологических исследований следующее: нельзя сделать прямых выводов о внутренностях спутника. Мы могли бы в лучшем случае провести пару сейсмических исследований. И это точно бы вписалось в идею Вестинга. Он, знаете ли, заинтересован преимущественно в химическом анализе внешнего слоя коры, и, очевидно, считает, что не может быть ничего более волнующего, чем проторчать все время нашего пребывания над пробирками и горелками Бунзена.
— Теперь, — заключил Веккер с задумчивой интонацией, — уже вулканы покажут ему, что из его намерения ничего не выйдет, и результаты нашего разведывательного полета, в особенности обнаружение траншеи лавы, окончательно убедят его в чрезвычайном многообразии наших исследовательских задач.
Анне внимательно посмотрела в лицо геолога.
— И только поэтому он должен рвать на себе волосы? Или Вы намерены подтрунивать над ним из-за его взглядов?
Веккер молчал.
Едва заметная улыбка играла на губах Анне. Момент был подходящим для нападения. Она должна была психологически ошеломить Веккера. Ее голос вдруг зазвучал серьезно.
— Я уже давно спрашиваю себя, почему Вы, собственно, одержимы идеей завалить первую интернациональную экспедицию.
— Простите? — Веккер озадаченно уставился на нее.
— Вы же признаете, что успех нашей работы значительно зависит от конкретных условий труда?
— Конечно, но…
— И то что хорошее, товарищеское отношение относится к этим условиям?
— Конечно же.
— Несмотря на это Вы не упускаете возможности насолить Вестингу!
— Что-то в нем провоцирует меня на это. — Этот ответ вышел спонтанно, по случайности. В следующий момент Веккер попытался взять назад признание. — Вы преувеличиваете, я протестую…
— Стойте! — Анне и не думала сдавать занятую позицию. — Что провоцирует Вас в Вестинге?
Он выдержал ее сверлящий взгляд, колебался пару секунд и пробормотал: «Идол, монстр, которому он поклоняется».
— Понятия не имею, что Вы хотите этим сказать.
— Я имею в виду чудовище «Дисциплину». — Веккер кисловато улыбнулся. — Я знаю, мне бы помолчать не помешало, когда идет речь о дисциплине. Но из-за какой-то глупости…
— Это улажено.
Анне была нетерпелива. Она заметила, что вертолет приближался к отрогу горного массива, за которыми начиналась равнина. Скоро на горизонте должны были показаться вулкан и «Пацифика». Оставалось уже немного времени.
Веккер удивленно пожал плечами, и она подумала, что впервые видит смущение на его лице. Очевидно, он предположил, что она клонила к вчерашнему случаю. Он несколько раз молча вздохнул, затем наморщил лоб и сказал растянуто: «Дисциплина — это полезное зло. Кто-то устанавливает нормы, правила и принципы и живет по ним. Он ограничивает себя. Почему? Потому что это преимущество при определенных условиях, в расчете на определенную цель. Иными словами: Дисциплина не обладает абсолютной силой, а привязана к цели и обстоятельствам. Полезная при таких условиях полезным, при других она может быть уже излишней, а здравый человеческий рассудок следует ей как, как…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});