Пунктирная линия (журнальный вариант) - Сергей Высоцкий

— Понял, — нехотя пробурчал мальчишка. Но понял он, наверное, только то, что этот здоровый мужик не отвяжется от него, пока не дашь обещание.

Корнилов отпустил парня, посмотрел на реку. Доски с котенком уже не было видно. Он испытывал раздражение от своего разговора с мальчишкой. «Разве так надо говорить! — думал он. — Надо душевно, доходчиво... Объяснить ему, растолковать, а не хватать за ухо. Если бы я сейчас не шел по делу... По срочному и важному делу...» Он осадил себя: «Ничего бы в парне не изменилось, проведи я с ним даже полдня. Ни-че-го. Для этого надо быть всегда рядом».

Корнилов оглянулся. Мальчишка стоял на берегу. Похоже, высматривал, куда девался котенок. И у полковника не было уверенности, что, обнаружив его, он не начнет все сначала. Ребенка формирует не образ мыслей окружающих его людей, а образ их действий.

«Каменное гнездо», — мелькнула у Корнилова мысль, когда он увидел дом на Второй Березовой аллее. Выстроенный в стиле раннего русского модерна, с огромными окнами, с башенками, словно в средневековом замке, с высокой островерхой крышей, он не очень-то вписывался в лирический пейзаж парка. «А жить здесь, наверное, совсем неудобно», — подумал полковник, прочитав на дверях объявление о том, что в доме размещается регистратура санатория. Обогнув великолепное здание по тропинке среди разросшихся, давно не стриженных кустов персидской сирени, стороной обойдя кучу угля, он очутился перед маленькой дверью с надписью «кв. 2». На звонок долго никто не выходил. Игорь Васильевич уже подумал, что в квартире никого нет, но в это время щелкнул замок, дверь приоткрылась и выглянула старая женщина, одетая в синий халат.

— Вам кого, молодой человек? — спросила она, напряженно разглядывая Корнилова близорукими встревоженными глазами.

— Вы Наталья Станиславовна?

— Да, я, — нерешительно сказала женщина. Она вытащила из карманчика халата пенсне, надела на нос и внимательно осмотрела Корнилова. — А мы с вами знакомы? — Она все еще продолжала стоять в дверях, не решаясь впустить полковника в квартиру. Седые волосы, пенсне, пухлые, совсем не старческие губы напомнили Игорю Васильевичу школьные годы, учительницу русского языка Варвару, любимцем которой он был и чье отчество, как ни старался, вспомнить теперь не мог.

— Наталья Станиславовна, — сказал он мягко, — я знаю, что милиция уже доставила вам много хлопот, но решился вас еще раз побеспокоить.

— Так вы из милиции... — В голосе женщины послышались горестные нотки, а сама она словно сжалась, уменьшилась в размерах. — Ну, что ж, входите.

Корнилов прошел вслед за Натальей Станиславовной по длинному коридору, с удивлением отметив, что в нем, кроме входной, только две двери. Одну из них хозяйка молча распахнула, а из другой, полуоткрытой, послышался голос:

— Наталья, кто пришел?

— Я потом тебе все расскажу, — ответила Наталья Станиславовна,

— Верно, опять из милиции? Скажи ему, пускай ко мне заглянет. Слышишь?!

— Не обращайте внимания, — тихо сказала Наталья Станиславовна, когда они зашли в комнату. — У моей больной сестры свои причуды.

Она огляделась, словно ища, куда бы посадить незваного гостя, согнала со старенького кресла пушистого кота и пригласила Корнилова сесть.

Обстановка в комнате была спартанской: старая тахта, круглый стол и несколько стульев вокруг него. Трехстворчатый, светлого дерева шкаф. Из-за ширмы выглядывала никелированная кровать. Ни телевизора, ни радиоприемника. В небольшом книжном шкафу, наверное, списанном каким-то учреждением, стояли книги. Разного формата, в богатых, телячьей кожи переплетах и без переплетов, тонкие и толстые, по большей части старинные книги, которые объединяло встречающееся почти на каждом корешке слово «Петербург».

...Несколько секунд они сидели молча. Приглядывались друг к другу. Корнилов, прежде чем начать разговор с незнакомым человеком, всегда делал такие едва заметные паузы, давал человеку возможность освоиться. Наталья Станиславовна не выдержала этой короткой паузы.

— Митя ни в чем не виноват, — сказала она и строго посмотрела на Игоря Васильевича. Полковник заметил, как мелко-мелко задрожала ее верхняя губа.

— Я тоже так считаю, — спокойно ответил он. И тут же подумал: «А не тороплюсь ли я? Вселю надежду...»

Наверное, женщина ожидала какой-нибудь новой неприятности, но только не этих слов. Она сняла пенсне, снова надела, и на лице у нее отразилась такая детская беспомощность, что Корнилов с трудом удержался от улыбки. Наконец Наталья Станиславовна справилась с растерянностью.

— И сына отпустят? — с недоверием спросила она.

— Наберитесь терпения. Я высказал свою личную точку зрения. Для того, чтобы Дмитрий Алексеевич оказался на свободе, потребуется время.

— А вы в больших чинах?

— Я забыл представиться, — улыбнулся Корнилов. — Меня зовут Игорь Васильевич Корнилов. А по званию — полковник.

— Полковник! — почтительно отозвалась женщина. — От вас, наверное, многое зависит?

И Корнилов не нашелся, что ответить. Такое бывало с ним крайне редко. Он только слегка пожал плечами.

— Я задаю бестактные вопросы, — сказала Наталья Станиславовна. — Вас, собственно, что интересует?

— Недоразумение с вашим сыном, надеюсь, скоро разъяснится. Я же пришел по делу очень деликатному и заранее прошу извинить меня. Расскажите о вашем покойном муже, Алексее Дмитриевиче.

— Зачем же тревожить память усопших? — тихо сказала Наталья Станиславовна, и лицо ее болезненно сморщилось. — Дети за отцов не отвечают. Нам так говорили раньше.

— Но речь идет о восстановлении доброго имени вашего супруга...

Трясущейся рукой Наталья Станиславовна опять сняла пенсне и положила на стол. Слезы текли у нее по щекам и падали на халат. Она смотрела на Корнилова, не мигая, но Игорь Васильевич чувствовал, что Бабушкина не видит его, что мыслями своими она сейчас далеко. Молчание длилось долго. Наконец Наталья Станиславовна сказала:

— Зачем ворошить прошлое? Доброе имя Алексея Дмитриевича никакой суд опорочить не смог. Для нас с сыном, для тех, кто знал его хорошо, он умер честным и незапятнанным.

— Но неужели вы не хотите, чтобы истина была восстановлена публично? — Корнилов никак не ожидал такой реакции.

— Все, с кем Алексей Дмитриевич работал, дружил, давно умерли. Кто теперь помнит начальника цеха Бабушкина из типографии Володарского?

Она вытерла слезы краем халата и усмехнулась:

— Да и самого Володарского почти все забыли. Начнется новое разбирательство, начнут поминать имя мужа всуе...

Корнилов подумал, что она просто не уверена в том, что истина будет восстановлена. А разве он сейчас уверен в этом? Он испытывал горячее желание восстановить справедливость, но знал, что сделать это будет непросто. Он и в этот дом пришел, чтобы найти какие-то зацепки себе в помощь, а выходит, что поторопился.

— Голова у меня идет кругом, — вздохнула Наталья Станиславовна. — Сына арестовали, подозревают в чудовищном деле, мужа хотят реабилитировать. Какой-то кошмар. Вы поймите, товарищ, Митя — человек беззащитный. Мухи не обидит, а его забирают. И деньги эти... Вы должны поверить ему — он в саквояж даже не заглядывал! Правда!

— Старик, которому принадлежали деньги, работал с вашим мужем в одном цехе. Воровал, печатал поддельные талоны. А потом сумел все свалить на Алексея Дмитриевича.

— Да что они в суде-то, все каменные были?

— Преступник действовал не один.

— И вы думаете, что Митя...

— Теперь не думаю.

— Что же вы хотите от меня? — печально спросила женщина.

Чего, собственно, хотел он добиться своим приходом? Сказать матери, что с сыном ее будет все в порядке? Она поверит в это только тогда, когда сын вернется домой. Сообщить жене, что ее муж был честным человеком? Да она в этом никогда и не сомневалась!

— Если можете, помогите мне, — сказал Корнилов. — Человека, которому принадлежал саквояж с деньгами, звали Капитон Григорьевич Романычев.

— Капитоша?!

— Вы его знали?

— А как же! Он у нас часто бывал. Видный мужчина. Только совсем неотесанный. Наша Танечка занималась его воспитанием — снабжала книгами, водила в театр, учила держать в руках вилку с ножом...

— Таня, это кто?

— Сестра... Простите, — Наталья Станиславовна пристально посмотрела на Корнилова. — Вы сказали, что саквояж принадлежал Капитону? Значит, это его убили?

Корнилов кивнул.

— И Митю обвиняют в убийстве?

— Они были знакомы?

— Откуда? Митя родился в сорок первом... («Как и дочь Романычева», — отметил Игорь Васильевич.) А после войны мы с Капитоном ни разу не встречались. Думали, погиб в блокаду.

— А Таня?

— В марте сорок второго не вернулась домой с дежурства. Она была дружинницей МПВО.