Гибель "Эстонии" - Олесь Бенюх

Он достал из плоского чемоданчика три бутылки кока-колы и одну с содовой, поставил их на стол.

— Если есть время, — продолжал он, откупоривая бутылочки под любопытно-насмешливыми взглядами Росса и Сальме, — можно получить лицензию на алкогольные напитки. Недорого. Когда же её нет, — он наклонился над столом, продолжил тихо: — В этих плебейских сосудах — Смирновская водка, коньяк Хеннеси, бурбон Оулд Кроу и шотландское виски Чиваз Ригал.

Ответом ему был дружный благодарный смех сотрапезников.

— У нас есть подходящая пословица, — заметил Росс. — Голь на выдумку хитра.

— А как же это перевести на язык Шекспира? — наморщил лоб Лесли, изучавший русский в Оклахомском университете факультативно.

— Need makes the old wife trot.[1]

— Великолепно!

— Сейчас мы с Лесли, так же как и вы, здесь гости транзитные, на день-два, — заговорил само собой разумеющимся тоном Кохен, и Росс обменялся с Сальме быстрым взглядом. — А когда-то я в нашем консульстве здесь пять лет оттрубил. Друзей — миллион. Город изучил, как свои пять пальцев. И была договоренность — за грины, конечно — с владельцами нескольких ресторанов мы всегда начинали с чаепития. Посредине стола ставился огромный заварочный чайник, наполненный виски. Из него наполнялись чашки, из них некоторые любители острых ощущений наливали «чай» в блюдца; прежде, чем пить, дули на коричневую жидкость, округлив щеки. С трудом от тостов удерживались.

— Не все же время вы в Бомбее чаи гоняли, — глотнув «Чиваз Ригал», подмигнул Кохену Росс. — Небось, и на Север езживали, помолиться в Золотом Храме.

Это был скрытый намек на известный в среде посвященных факт, что Билл Кохен поддерживал связь с руководством сикхских сепаратистов и его тень маячила за заговором, итогом которого стала гибель Индиры Ганди.

— Было, — после некоторой паузы признался Кохен. — Люблю Гималаи, Симлу, творение великого Корбузье — Чандигарх. А вы все больше на юге загорали, у мыса Коморин в Аравийском море пятки мочили.

— Было, — признался и Росс. — Грешно не поклониться первому месту захоронения Васко да Гама, не побывать в одной из древнейших синагог.

В словах Кохена тоже был скрытый намек на поддержку Советским Союзом коммунистического правительства штата Керала.

— Господа, вы говорите какими-то полузагадками, — Сальме произнесла эти слова полушутливо, полукапризно. — Пойдемте танцевать, мистер Коллинс.

— Буду счастлив. И зовите меня просто Лес.

«Похоже, им надо остаться вдвоем, — думала Сальме, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке, машинально улыбаясь партнеру. — Что Кохен, что Коллинс — чувствуют себя здесь хозяевами. Закон ломают налево и направо. Я тоже на законы, любые и везде, плевать хотела. Но я и в друзья к аборигенам не напрашиваюсь. У меня есть цель и я или покупаю путь к ней, или беру силой. Овечкой не прикидываюсь… Сгораю от любопытства, о чем они там пикируются. Нечего и ждать, что Росс расскажет. Все равно, я поступила правильно. Может, поймет, что эти янки тут замышляют.»

Коллинс, невзначай оглаживая талию и плечи партнерши по танцу, размышлял о том, каким разным может быть восприятие одного и того же человека от знакомства с его досье и от личной встречи. «Враг — то — она, конечно, враг, — думал он, отвечая механической улыбкой на её загадочный взгляд. — Но такого врага ой как неплохо было бы затащить в постель. С одним условием — знать наверное, что ты выберешься из неё не на катафалке».

Сальме впрочем ошибалась — никакой пикировки между Россом и Кохеном не происходило.

— Предлагаю локальный тост за корпоративную стойкость, — американец едва приподнял пиалу, вращательным движением раскрутил находившуюся в ней жидкость. — Я знаю, многие у вас там тяжело переживают крушение империи. Это пройдет. От завидного чувства сопереживания и коллективизма вы очень скоро переймете наш индивидуализм и главенствующее правило нашего образа жизни — человеческое отчуждение. Вы уже утратили то, что было вашим главным преимуществом — заботу государства о человеке с улицы. Все другие потери суть производные от этой, коренной. Теперь вы будете заботиться о себе сами, каждый сам! Каждый умирает в одиночку. Это не надуманная сентенция. Это суть сути.

— Я думал, все американцы — убежденные пропоненты американской мечты.

— Просто нет приемлемой альтернативы. Альтернатива — нищета, прозябание, небытие. Вот раньше ты был сильнее меня.

— Чем же? — спросил Росс, удивляясь откровенности Кохена.

— Ааа, — махнул рукой тот и жест этот красноречиво означал: «Брось дурака валять, знаешь это лучше меня». Но, помолчав, он все же продолжил: Идеалами. У вас было много скверного, грязного, страшного. Как и у нас. Но было и то, что подразумевается под «не хлебом единым». Победил золотой телец. Наши деньги оказались сильнее ваших идеалов. Теперь и ты, и я — мы каждый чисто и голо только за себя. За се-бя!

«И пусть проигравший плачет,» — усмехнулся про себя Росс…

После обеда американцы умчались на своей роскошной «Краун Виктория» в консульство. Росс и Сальме поднялись к себе на этаж.

— Разрешите пригласить вас на nightcap, — Иван галантно поклонился, открывая дверь своего номера.

— Приглашение принимается, — не менее галантным реверансом ответила Сальме. Скинув туфли и усевшись в просторное кресло с ногами, поджатыми под себя, она задумчиво помешивала пальцем кубики льда в стакане с джином и тоником. Спросила, глядя на Росса задумчиво, пристально:

— Зачем они пригласили тебя на этот ужин?

— Ты, конечно, училась в школе советской, — он не спеша мерил гостиную из угла в угол по мягкому пушистому ковру, с удовольствием делая небольшие глотки из своего бокала. — И поэтому знаешь, как князь Святослав, сын Игоря, громил Хазарский каганат, Волжскую Болгарию и Византию, и каким благородным воином он был. «Иду на вы,» — предупреждал он через гонца своего очередного недруга.

— Насчет Волжской Болгарии не знала, — призналась Сальме, смакуя коктейль. — Все остальное…

— Мне кажется, они передали мне нечто подобное. Объявление войны, что ли.

— Янки?! — Сальме поднялась, встала на колени, глаза её сузились, стали вновь двумя льдинками. — Янки и благородство — вещи несовместимые!

«Верный боец Кан Юая, — отметил про себя Росс. — Эту за доллары не купишь. Американцев ненавидит так же, как и нас.»

— О благородстве речи нет, тут ты, пожалуй, права, — заметил он спокойно, добавляя себе коньяк. — На понт взять хотят, запугать. Когда я был мальчишкой, мы дрались улица на улицу — зацепские с каляевскими, серпуховские с полянскими и ордынскими, новокузнецкие с пятницкими. И всегда, прежде чем биться на кулачки, вступали в душеспасительную беседу. Авось противная сторона дрогнет, испугается и ретируется без боя. И хотя кулаки чесались до одури, такая бескровная хитростная победа всегда ценилась ох как высоко.

«Если они охотятся за ним, то почему? — думала Сальме. — Груз везет не он. Скорее через него решили достать меня. Кан Юай строго-настрого предупредил — опаснее всех янки. Попытаются ли они остановить меня здесь? А если почему-либо нет? Двинутся ли они за мной в Москву? Вот тогда хлопот не оберешься, у них там могучие агенты влияния. Впрочем, надо полагать, не сильнее наших» Словно откуда-то из далекого далека до неё долетели слова Росса:

— … поэтому я предлагаю романтическую вылазку. Ведь наш самолет на Москву летит завтра в пятнадцать сорок пять, так?

— Так, — машинально подтвердила она и только после этого её поразила его осведомленность. «Ведь я ему об этом не говорила. Откуда он знает? Но знает же!»

— Вещей у нас по небольшому чемодану, — как ни в чем не бывало продолжал Росс. — Берем их и прямо сейчас сматываем удочки.

— Куда? Зачем? — всерьез всполошилась она, думая о том, что на завтрашнее утро намечен плановый выход на неё контрольного связника.

— Отвечаю на первый вопрос. Я зафрахтовал на сутки старинную прогулочную яхту. Ощущения подруг и соратников Фрэнсиса Дрейка гарантированы.

— Шустро сработано, ничего не скажешь, — произнесла Сальме и он не понял, чего больше было в её голосе — удивления или одобрения.

— На второй вопрос ответить сложнее, — Росс подошел к окну, едва приоткрыл портьеры и долго смотрел на улицу. Повернувшись, сказал, пожав плечами:

— Есть такая эфемерная вязь ощущений. В просторечии называется интуиция. Меня она ещё ни разу не подводила.

«Моя интуиция молчит, — фыркнула внутренне Сальме, — а яхта… в любом случае это заманчиво».

Через десять минут за ней зашел Росс.

— Э, нет, — протянул он, бросив взгляд на смятую постель, — так не пойдет. Сделаем точно как у меня.

И он, запихав под пикейное покрывало диванные подушки, ловко смастерил подобие спящего человека. Подхватив её и свой чемоданы, он быстро вышел в коридор. Сальме направилась было к лифту, но Росс тихо бросил через плечо: «Зачем лишний раз беспокоить дежурного администратора, портье? Мы спустимся по лестнице и выйдем через дверь для слуг. Номера наши оплачены, не так ли?» Она ещё раз подивилась его информированности.