За радугой - Соломоника де Винтер

Я ускорила темп. Я не знаю, почему, но вдруг вокруг меня все, что было черным, показалось мне куда ярче самых разноцветных вещей. Рядом прошел мужчина в ярких черных ботинках. Еще один – в ярко-черных брюках. Промелькнула черная дверная ручка. Черная скамья. Все было черным. Темным. Мои волосы были темными. Мои глаза были темными. Темным было и ночное небо. Темнота затопила меня. Я захлебывалась в ней. Она текла по моим венам, пряталась в голове, и мне было очень плохо. Нет ничего страшнее, чем видеть что-то темное и понимать: оно отражает то, что чувствуешь внутри. Дороти. Дороти видит вещи такими же яркими и положительными, какими они должны быть. Мое же зрение испорчено уже давно – и тут ничего не попишешь.

Было время, когда я подбирала все найденные мной по пути домой предметы – грязные монеты, серьги с фальшивыми бриллиантами, скомканные газеты, посеребренные скрепки. Но все это закончилось, когда однажды я принесла домой мертвую мышку. Дейзи разоралась, тут же потребовала выбросить ее и обвинила меня в том, что я устроила ей сердечный приступ. Я думала, что произошло бы, если бы у нее и правда случился приступ. Я бы осталась сиротой и, возможно, меня бы усыновили какие-нибудь психопаты. И все из-за какой-то мертвой мыши. Вряд ли я сейчас была бы такая же сумасшедшая.

Во время обеда Дейзи и я сидели тихо. Словно мышки. Мертвые мышки. Каждый раз, когда имя Джеймс всплывало в моей голове, надо мной словно раздавался раскат грома. Джеймс. Было трудно сосредоточиться, потому что мне просто хотелось его поскорее убить.

– Мне звонила директор, – начала Дейзи, – сказала, что ты все контрольные пишешь на «отлично», но при этом не делаешь домашнее задание.

Я пожала плечами.

– Думаю, что ты не так глупа, в конце концов. Может, если будешь выполнять домашку, тебя допустят учиться в общем классе.

Она правда так думает? Это действительно точка зрения Фишер? Или Дейзи просто выдумывает?

– Так она сказала, по крайней мере. Не знаю, одобряю ли я эту мысль. Не уверена, что ты сможешь снова адаптироваться к нормальным детям и нормальной жизни. Я думаю, что лучше, если не торопиться.

Я просто девочка без слов, но мой разум работает быстро. Мой разум живой и подвижный. Посмотрите в мои глаза – и вы увидите бесконечную Вселенную, шторм, машину, которая никогда не останавливается. Я всегда думаю. Я часто себе противоречу.

«Я сошла с ума, я в своем уме, я убийца, я невиновна». Знаю. Но я не могу с собой ничего поделать – мои мысли меняются в зависимости от состояния моего ума. Как рябь на воде зависит от силы ветра. Вода никогда не останавливается, она течет. Вот и мой разум течет. Может, он и не величайший разум на свете. Но уж точно и не медленный.

– К тому же, – сказала Дейзи, – ты плохо работаешь в классе. Игнорируешь распоряжения учителей, занимаешься своими делами. Как будто оглохла.

Знаешь, что, Дейзи? Я могу слышать тебя изнутри. Твое сердцебиение. Слышу, как твой маленький убогий умишка работает, как скрипят его шестеренки. Я слышу, как дышит твоя душа. Знаешь, что она шепчет мне? Что ты состоишь из демонов. Больших и маленьких, толстых и худых. Они сочатся из твоих пор и видны по твоему взгляду. Я хочу, чтобы демонов стало слишком много, и тогда ты бы распухла и взорвалась. Это было бы восхитительно. Тогда ты наконец перестала бы меня стесняться и жаловаться, перестала бы меня бояться. Я твой ребенок – по крайней мере, была им.

Следующий день был воскресеньем, и я позволила себе выходной – выбросила из головы Джеймса и Джорджа и весь день читала свою книгу. Так у меня появилось какое-то занятие помимо обдумывания своего коварного плана. Было здорово снова читать и слышать в голове голос Дороти.

15

В понедельник я решила пойти в магазин сладостей и разузнать о Джордже. Я хотела нарвать для него цветов в парке, чтобы ему стало лучше. Мне нужно было знать, как он чувствует себя сейчас, чтобы понять, как отомстить за него Джеймсу – ударить ножом в живот или пустить пулю в голову.

Что вы сказали, доктор? Мои мысли слишком жестоки для ребенка моего возраста? У меня доброе сердце – или, по крайней мере, оно таким было, – но, пожалуйста, вы должны мне верить: только так я могла спасти себя от этой жуткой наползающей на меня тьмы. Многие в этом мире становятся убийцами. Некоторые люди морят себя голодом, чтобы убить в себе ненависть. Другие же убивают свои тела, режут вены, чтобы избавиться от пустоты. Неужели мой поступок выглядит ужаснее?

Я прошла несколько кварталов, несколько раз перешла через дорогу и наконец приблизилась к тому месту, где еще несколько дней назад мы разговаривали с Джорджем…

Но… магазина больше не было. Не было и ярко-розовой вывески. Все исчезло: и мороженое, и леденцы, и конфеты, и шоколад. И вдруг, хотя я так долго их блокировала, все воспоминания о Джордже вернулись разом. Как будто они пошли на дно, но теперь снова всплыли на поверхность. Я вспомнила одну историю, и мне стало очень больно.

– Да, ваша дочь приходит сюда довольно часто. Вчера я помогал ей делать домашнее задание.

– Ох, правда? Она не рассказывала. Спасибо вам огромное, я ценю это. Но наверное, ты приходила не только из-за домашнего задания, но и полакомиться конфетками? – спросил Олли и посмотрел на меня с улыбкой. – Так вот почему от тебя так пахло сладким!

Я посмотрела на этих двоих, пытаясь подавить смешок, в то время как они беззаботно смеялись. День был таким безмятежным: через окно в магазин проникали ярко-оранжевые солнечные лучи, и все конфеты, казалось, были сделаны из золота, и я помню, как нежно улыбалась, прося Вселенную, чтобы та дала Джорджу как можно больше поводов для счастья.

Редко встретишь человека настолько спокойного и легкого, человека, который обладает необыкновенным даром ценить простоту. Жаль, у меня не хватило смелости найти его, чтобы убедиться, что он в порядке, но теперь у меня была куда более важная цель. Убив Джеймса, я бы восстановила справедливость не только для себя, но и для Джорджа тоже. Надеюсь, этого будет достаточно. Потому что больше я ничего сделать не могла.

Я смотрела на то, что теперь было на месте магазина. Супермаркет. На окне висела вывеска: «НАПИТКИ – ЕДА – ПРЕССА». Я заглянула в окно. В магазине были три стеллажа. В одном разложены упаковки чипсов, конфет и бутылки с газировкой, в другом – журналы, а в третьем я увидела бутылки спиртного. В углу виднелась дверца, над которой висела занавеска из бамбука, и оттуда только что вышел парень. Лица его я не разглядела. Он сел за стойку, взял журнал и начал читать. Я ушла.

Если бы Дейзи была сделана из веток, я бы сломала ее на части и склеила бы из них крошечную лодочку. Наполнила бы водой ванну и пускала бы лодочку в ней. А потом достала ее из ванны, швырнула из окна и с удовольствием наблюдала бы, как ее переедет первый попавшийся автомобиль.

Я сидела за партой, пробегая пальцами по страницам своей книги, глядя в потолок. Не обращая внимания ни на учителя, ни на одноклассников. Я когда-то где-то вычитала, что читающие люди по статистике живут дольше. Если это правда, мне, должно быть, столько же лет, сколько и всему нашему миру. Только я ненавижу свою жизнь. А вот читать обожаю. Думаю, чтобы удовлетворить мою страсть к чтению, не хватило бы и вечности.

– Блю, пожалуйста, убери свою книгу со стола! – учительница прервала мои рассуждения. Я покачала головой. Она вздохнула. Другие дети развернулись ко мне.

– Блю, пожалуйста, убери книгу со стола! Ты хочешь, чтобы я опять тебя отправила к мисс Фишер?

Я снова покачала головой.

– Тогда, пожалуйста, убери свою книгу со стола и посмотри внимательно на доску.

Посмотри внимательно. Учителя всегда повторяют одно и то же. Дурацким голосом, словно заезженная пластинка. Обрати внимание, делай домашнюю работу… Бла-бла-бла. Тупые учителя с их тупыми голосами. Ненавижу. Их тупые конечности на тупом теле, идиотские носы. Тощие коленки. Так называемые пальцы на ногах. Зачем они вообще нужны?! А?! Зачем они нам?!

Олли часто покупал мне лимонад. Потом закуривал сигарету и смотрел, как я потягиваю лимонад через трубочку. Каждое воскресенье. А потом его уже не было рядом по воскресеньям. И по понедельникам. И по вторникам. И по средам. Он был слишком занят зарабатыванием денег для Джеймса. А потом его и вовсе не стало.

Из нас двоих кто-то должен был умереть. Либо Джеймс, либо я. Так скажите мне, доктор, вы бы дали девочке умереть, а монстра оставили бы в живых? Скажите, вы, долбаный придурок! Ой, простите, пожалуйста. Нельзя ругаться. Вы же меня учили. Никакого насилия. Никакой ненависти. Нет – ссорам. Помнить об этом, где бы я ни была.

А может, я люблю насилие! Разве так не может быть? А может, я люблю ненавидеть и ругаться последними словами! Простите. Я прошу прощения.