Куда ты скачешь гордый конь… - Андрей Синельников

Свадьбу правили обильно по-царски. На свадьбе к ручке царственных молодых подвели бравого полковника, героя крымских походов, с замысловатым именем Франц Лефорт. Петр глянул в черные, масленые глаза иноземца и провалился в них. Впереди ему блеснул свет славы. У Евдокии просто дыхание захватило от такого кавалера. Одними глазами Лефорт сказал государю, жди, мол, встретимся еще, я тебе такое открою. Так же глазами получил полное согласие и ожидание быстрой встречи. В сторонке, в толпе государевых людей, стоял Вилем Брюс с двумя сыновьями. Глаза Лефорта и старшего Брюса встретились, и оба с трудом спрятали в них искру радости.

– Ну, здравствуй Микулица! – мысленно сказал Гуляй, – Как тебя величать прикажешь?

– Здравствуй, здравствуй дьяк. Блистательный Лефорт. Наслышан, – ответил чернокнижник, – Величать меня ноне Яков Брюс. Найдешь в его дому.

– Найду, – пообещал щеголь, на ходу раскланиваясь с половиной гостей, как из свиты Петра, так и Ивана, – Найду. Теперь наш выход!

Лефорт и Брюс встретились на Кукуе в голландской пивной. Да и где еще встречаться иноземцам немым, ни слова по-человечески не понимающим, оттого прозываемым на Москве немцами, как не в Немецкой слободе. Правда вся Москва отдавала должное франту Лефорту, что бойко говорил и балагурил на русском языке, притом так чисто, что и отличить его со стороны от родного стрельца было в трудность. А уж ругался бравый полковник, так что со стрельцов его полка шапки сдувало, а в полк он брал самых отчаянных, самых пропащих, от которых отказывались все остальные стрелецкие воеводы. Наверно потому и полк его был лучшим на Москве, и держал всегда караулы у царских теремов и кремлевских ворот. Знакомец его Яков Брюс, хоть и был в Кукуе без году неделя, но тоже говорил скороговоркой и почти без признаков иноземщины, но бранился неохотно и как-то по ученому что ли, однако кулаки имел пудовые, аккуратно положенные на дубовую столешницу. Оба иноземца сидели в темной зале, пили темное пиво и замышляли дела темные, как думал веселый голландский трактирщик. Да и со стороны оба выглядели как посланцы сил страшных. Франт Лефорт, всегда был в черном, не считая белого напудренного парика, даже перья на его шляпе и то были чернее вороного крыла. Да и где брал такие? А новый его знакомец, мало того, что тоже был весь в черном, еще и парик не носил, а подкручивал черные как смоль волосы, волной ложившиеся ему на плечи, отчего вообще был полным воплощением сатаны. Про его семейку и так ходили байки. Гости из далекой Шотландии приносили вести, что дед их, старший Брюс, бежал от Кромвеля не только потому, что был потомком королей, но еще и рассорился с друидами – местными волхвами и чернокнижниками. Они то его и подвели под плаху и топор. Но там, на помосте палача спасла его огненная дьяволица, пришедшая в окружении бесов, и перенесла сюда в Московию. А сынок его Яков, сидящий сейчас с Лефортом, продал ей душу и сам теперь командует бесами. Вслух, однако ж, того никто не говорил, и иметь кого-то из них в недругах не отваживался, а уж после того как они стали дружить, обоих вместях, так вообще – «Упаси Бог!». При их появлении чурались даже самые лихие ватажники из глухих московских мест, крестились монахи, и прятали младенцев молодые мамки, вздыхая при этом им в спину, вот как бы с ними встретится где, наедине, да продать душу и тело такому сатане.

– Ну что чернокнижник, – потягивая пиво, сказал Гуляй, – С этого дня я Франц Лефорт, а ты Яков Брюс и старые имена прячем в древний ларь? Так?

– Так, кто бы спорил, – бас его ударил в низкий потолок, так что загудели прокопченные балки.

– Тихо ты труба иерихонская, – улыбнулся Лефорт, – А то с тобой тайны обсуждать, что на Торгу царев указ читать. Начинаем собирать людей нужных вкруг царя молодого – Петра, – опережая его вопрос, уточнил он какого из двух царей, – Людей собирать, полки обучать, врагов находить и бороться с ними не на жисть, а на смерть. Чего молчишь?

– А что греметь-то? – понятливо кивая, удивился Брюс, – Надо как в Новом Израиле, всю братию убрать, куда по далее: от семей, от бояр, от гостей, от жидов, от соблазна всякого. По далее и по тише.

– Во! Ты ж золотая голова чернокнижник. Всех собираем и в обитель дальнюю. Там выучим, через огонь, воду, медные трубы проведем и тогда посмотрим. Кто чистый? Кто нечистый? – Лефорт хитро сощурился.

– Опять на баранов и козлищ делить, – Брюс отхлебнул из кувшина.

– А то, как же. Услужливый дурак – опаснее врага. А пока пора государя в гости звать. У него слюна течет, как у подростка, что сахарного петушка на ярмарке увидел. Ему сладенького хочется. Надо дать. Так что, до встречи чернокнижник у меня в дому, – он залпом осушил кувшин и встал, – А ты брат научись пить, как теперь пьют, кувшинами, а то в кумпанство не возьмут, ни двор, ни солдаты, – надел шляпу, щеголевато поправил кружевной манжет и повернул к двери.

– Государь собирается на моленье в Троицкую обитель, – как бы, между прочим, заметил Брюс, – Молить на первенца.

– Вот там мы его и возьмем! – резко обернулся Лефорт, – А братия поможет! Голова ты, колдун!

Петр с Евдокией отходили от настоятеля, получив благословение у святых мощей самого преподобного Сергия Радонежского. Царица неосторожно споткнулась на крутом крыльце и упала бы, не успей ее поддержать галантный полковник в черном камзоле. Петр узнал масленые черные глаза, в которых он увидел отблеск собственной славы, тогда на венчании его на царство.

– Падать царице не пристало. Дурная примета, – сказал человек в черном, – Тем более, когда на сносях.

– Спасибо боярин, – глухо обронил Петр, – Предложение твое помню, в гости жди.

– Жду, хоть и не боярин. Государю, самодержцу всегда угодить рады, – Лефорт помог сойти Евдокии с высокого крыльца и отступил в сторону.

Царственная пара медленно шла по монастырскому двору под перезвон колоколов, стрельцы салютовали бердышами, и никто не заметил, как к царю метнулась черная тень. Монашек выхватил из-за пояса нож, но умелая рука человека, заступившего ему дорогу, отвела удар, слегка порезав себе ладонь. Стрельцы и служки Ромодановского скрутили монаха и оттащили в низкий погреб.

– Это что это он? – растерялся Петр, – Это кто? Чего он?

– Не в себе он государь, – выступил настоятель, – Юродивый местный. Все антихриста ждет. Вроде как тот явиться на землю должен. Одно не могу в толк взять, откеда у него нож взялся. Видать недобрая рука вложила. Но не по умыслу государь, поверь. Токмо по скудоумию.

– Да и черт с ним! – уже отошел от страха царь, – А что за человек, что меня собой прикрыл? Позвать пред светлые очи мои! – подвели спасителя, – Ты кто!?

– Я Яков Брюс. Сын дворянина царского Вилема Брюса, – спокойно, перевязывая белым платком руку, ответствовал он.

– Отныне мы с тобой братья на крови! Все слыхали!! Он брат мне!!! И почести все как брату моему. И пускать ко мне полночь за полночь, и все! – Петр обнял Брюса. Голос его сорвался на фальцет, дал знать пришедший страх, – Приходи Яков к Лефорту, я у него завтра буду. Потолкуем.

– Спасибо государь, – Яков склонил колено, как принято на западе, – За любовь за ласку. Буду у Лефорта. А тебе готов служить, Словом и Делом.

– Вот! С него пример берите! Иноземец, а обычаи наши и законы чтит! И покорность к государю имеет! – Петр повернулся, махнул стрельцам и поехал в Преображенское.

Все удалось. Монашеской братии кланялись в ноги за помощь, особливо монашку юродивому, что чуть себя под стрелецкие бердыши не подставил.

На следующий день Лефорт принимал государя у себя в маленьком домике на берегу Яузы. Все в его приюте был миниатюрным подобием замка. На стенах висели картины и гобелены. Стоял стол, уставленный изысканными яствами. В кувшинах пенилось пиво и в бутылях искрилось вино. Были офицеры из рейтарских полков: Гордон и другие, были стрелецкие воеводы, такие как Шереметев и Голицын младший, был званный Брюс и пришедшие с Петром Меньшиков и Апраксин. И, конечно же, был всесильный Ромодановский, пригляд за царем и порядком на землях Русских. Но больше всего поразило Петра, что вместе со всеми в зале присутствовали дамы. Дочери и жены тех же офицеров и кабатчиков из Немецкой слободы. Они чувствовали себя совершенно свободно, смеялись и о чем-то увлеченно беседовали между собой. Разговор пошел о том, о сем. О торговле, солдатах, войне, флоте, цветах, выпивке, еде, конечно же, о женщинах, в общем, не о чем, как и все застольные разговоры. Мельком Лефорт несколько раз упомянул о западных землях, где все не так, все по-другому. Петр подошел к хозяину, громко спросил, выкатив глаза:

– Может Софью в монашки постричь или удавить! – видно вырвалась мысль, долго зревшая в мозгу.

– А что государь Новодевичий монастырь от Москвы далеко? – уклончиво увел в сторону хитрый Лефорт, в то же время, подсказав решение вопроса.

– Вот! Пусть сидит там и не лезет в дела государевы! – запальчиво подхватил мысль царь, потом резко повернулся, – А ты скажи, – он схватил Лефорта за камзол, – Ты откель узнал, что царица на сносях? А? Мне вот лекаря подтвердили. А ты что? Лекарь? Али колдун?