Менделеев - Михаил Беленький

Имена Менделеева и Толстого как антиподов звучат в этом контексте совершенно оправданно. Дмитрий Иванович Толстого не любил и взглядов его — и вообще, и на русский путь в частности — никоим образом не разделял. «Гениален, но глуп, — говорил он, — не может связать логически двух мыслей — всё голые субъективные построения, притом не жизненные и больные». Толстой смотрел назад, боясь потерять, Менделеев звал вперед, надеясь обрести. Если и было между ними что-то общее, то лишь близость к «недоступной черте», о которой писал Александр Блок уже после смерти Менделеева. Обвиняя интеллигенцию в «ее явной и тайной ненависти к Менделееву», Блок указывал причину: «По-своему она была права; между ним и ею была та самая «недоступная черта»… которая определяет трагедию России. Эта трагедия за последнее время выразилась всего резче в непримиримости двух начал — менделеевского и толстовского…»

Критики-либералы упрекали Менделеева в том, что он подменяет аргументы, свидетельствующие о необходимости протекционизма, разговорами о пользе промышленного развития. Но и сама эта польза представлялась многим сомнительной, поскольку принудительное переключение крестьянина, приученного к относительно здоровому сельскому труду, на работу где-нибудь возле огненной печи, в духоте и грохоте, вряд ли может быть воспринято им как благо. Менделееву указывали на то, что, ратуя за рост производительности труда и круша «фритредеров», врагов полезной предприимчивости, он забывает, что настоящие «фритредеры» отрицают протекционизм именно вследствие его вредного влияния на свободный рост промышленности и на общее экономическое состояние народа… Большинство замечаний было, увы, по существу.

Между тем публицисты из либерального лагеря просмотрели, как теперь представляется, главный парадокс менделеевской политэкономии. Он заключался совсем не в том, что Дмитрий Иванович, искренне любивший простой народ, в своих рассуждениях «забывал» поразивший его в Юзовке контраст между триумфом прогресса и ужасными условиями существования обслуживающих его людей-рабов. И не в том, что недоразвитое сельское хозяйство, вместо того чтобы развиваться, должно было встать на путь некоего половинчатого существования, «поделившись» мужиками с заводом (летом мужик — в поле, зимой — у станка), а по сути — было принесено в жертву индустриализации. Всё это еще как-то «увязывалось», нанизывалось на трепещущую нить менделеевского мышления. Парадокс же состоял в том, что Менделеев, монархист и государственник, делал типичнейшую либеральную ошибку, полагая, что промышленное предпринимательство и свободное движение капиталов, получив первоначальный импульс от государства, сами собой зададут курс и темп русской истории. Впрочем, такая ли уж это была ошибка, если мы лишь недавно перестали сравнивать свои экономические показатели с 1913 годом? Ведь Россия накануне Первой мировой войны действительно достигла феноменальных результатов, и произошло это отнюдь не без помощи ввозных тарифов, разработанных Менделеевым и его единомышленниками. Нельзя отделаться от мысли, что в России и протекционисты, и толстовцы, и сторонники либерального рынка — все мазаны одним русским миром, произвольно строящим и стирающим различия в головах мыслящего сословия и уводящим любой спор в мистическую бесконечность…

И, наконец, еще один парадокс связан со структурой менделеевского наследия. Интерес к политэкономии Дмитрий Иванович сохранит до конца жизни и будет увлечен ею настолько, что при подсчете всех его научных и публицистических работ выяснится, что большинство из них посвящено не Периодическому закону, не химии и не естествознанию вообще, а социально-экономическому состоянию России и его перспективам. «Какой я химик, я — политико-эконом, — будет говаривать он не без иронии, но и не без удовольствия. — Что там «Основы химии», вот «Толковый тариф» — это другое дело…» Вскоре Витте пригласит его для подготовки историко-статистического «Обзора фабрично-заводской промышленности и торговли России» для Всемирной Колумбовой выставки в Чикаго (1893), а там уж он и сам засядет за большое исследование «Фабрично-заводская промышленность и торговля в России».

Экономические штудии были не единственной страстью Менделеева в начале 1890-х годов. Он также принял на себя редактирование химического и технического разделов энциклопедии Брокгауза и Ефрона, для которой только в 1891–1892 годах написал 23 оригинальные статьи и отредактировал 166 статей, до сих пор не потерявших своей актуальности. (Если же взять в целом все материалы, написанные, отредактированные и дополненные Менделеевым для этого издания, то получится невероятная цифра — 1702 публикации.) При этом у него еще хватало времени и сил для участия в крупном проекте Морского министерства — разработке и промышленном освоении нового бездымного пороха, которым он занялся, даже не успев съехать с университетской квартиры.

Конец восьмидесятых — начало девяностых годов XIX века было временем перевооружения европейских армий, перехода на патроны и орудийные заряды, в которых использовался бездымный порох. Россия тоже была очень озабочена этим вопросом. На Охтинском заводе уже с 1888 года велось опытное производство пироксилинового пороха. Дело было поставлено по французской технологии, и возглавлял его француз; но предприятие не вылезало из аварий, в числе которых был даже взрыв пироксилиновой сушилки. В Морском ведомстве, наконец, решили отправить француза восвояси и поручить дело своим специалистам. Группа отечественных технологов во главе с начальником мастерских Охтинского завода П. С. Ванновским практически заново разработала и связала всю цепь порохового производства. Но выпускал завод по-прежнему пироксилиновый порох, годившийся лишь для новой трехлинейной винтовки Мосина и легких полевых орудий. Теперь была поставлена задача создать русский бездымный порох, пригодный для всех видов огнестрельного вооружения, вплоть до главных корабельных калибров.

Первоначальная организация этого дела была поручена профессору химии Минных офицерских классов И. М. Чельцову, которому предстояло Подыскать научного руководителя из числа крупных химиков. Менделеев хорошо знал и высоко ценил Чельцова, но тому поначалу даже в голову не приходило обратиться к Дмитрию Ивановичу — он считал, что всемирно известному ученому это дело покажется мелким. Но Менделеев согласился и немедленно включился в работу. В письме, которое он, не теряя времени, отправил главе Морского министерства Н. М. Чихачеву, был предложен четкий план начала исследований: во-первых, включить в рабочую группу, кроме него и Чельцова, управляющего заводом по производству пироксилина Л. Г. Федотова; во-вторых, организовать специальную лабораторию порохов и взрывчатых веществ; в-третьих, «нам троим следует немедля отправиться в заграничную командировку. Целями ее должно считать: 1) изучение организации центральных учреждений, назначенных для систематической разработки порохового дела… 2) заказ и приобретение приборов, необходимых для предполагаемых работ; 3) осведомление, по мере возможности, о новейших исследованиях и видах взрывчатых веществ; 4) осмотр заводов, приготовляющих новые виды пороха, буде доступ на оные окажется возможным, и 5) изучение экономической стороны производства…».