Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А мы с Гитой остались одни, прислушиваясь к внутренним изменениям.
Мы понимали, конечно, что нас одурачили, но все же нам удалось поболтать с настоящими хипарями, и они даже пили с нами кофе. Такое ведь не каждый день случается. Теперь у нас есть знакомые хиппи, и не какие-то прыщавые подростки, а настоящие взрослые мужчины, да еще вон какие красавцы.
И все-таки что-то в тот вечер произошло. Что-то во мне изменилось. Ведь нас как-никак приняли в хиппи - по всем законам инициации, с посвящением и членскими взносами. Один рубль пятьдесят копеек я Гите потом вернула.
Крылатая кошка
...В тот день по нашему черно-белому телевизору "Темп" показывали кошку с крыльями. Ее передавали не в скандальной, а потому сомнительной передаче "600 секунд", а в вечерней программе "Время", солидной и основательной. С диктором и специальным корреспондентом. Наш телевизор был тогда еще девственным. Это был скучноватый старенький телик, не развращенный ни бразильскими сериалами, ни рекламой "МММ". Он наполнял нашу жизнь культурой и полезными сведениями. А мы ему за это платили доверием.
Крылатую кошку принесли в студию. Гладкошерстая, черная с белой грудкой и, в общем-то, совершенно простецкая тварь была точной копией своих домашних и уличных сестер. За одним исключением: на холке у нее шевелились два черных вороньих крыла. Шевелились, вздрагивали, трепыхались - сразу было видно, что крылья настоящие, что они не приклеены к шкуре, а являются естественным продолжением позвоночника. Кошку поймали в предгорьях Кавказа. Что делала она там, зачем понесло так далеко мирное домашнее животное? Этого нам не сказали. Про нее сняли сюжет, как про любую другую диковину - двуглавого теленка или поющих бразильских рыб.
Я сидела перед телевизором и боялась шелохнуться. Бабушка дремала в кресле. Она вязала мне гетры, чередуя зеленые, желтые и красные полосы. А моду тогда еще не вошла растаманская тематика, но в заначках у бабушки имелись только зеленые, желтые и красные клубки, которые годятся разве что на носки или гетры или в крайнем случае шарф. Ни одно занятие не убаюкивало бабушку так, как вязание под телевизор. Часы на стене, эти бесчувственные скряги, такие скупые, что даже число свое увеличили до множественного, невозмутимо отмеряли время. Я замерла, я просто растворилась. Потому что такого на самом деле не бывает. А значит, что-то случилось с действительностью. И любое движение может спугнуть чудо на экране.
Все предметы стали прозрачными. Не то чтобы стены просвечивали к соседям. Но перед телевизором разливалось тонкое свечение, которое все собой наполняло. Это не был свет солнца или электрической лампочки: свет был осторожным, очень живым и немного торжественным. Возможно, так выглядел свет, который был создан в первый день сотворения мира. Раньше луны и звезд.
Свет первого дня творения.
Форточка была приоткрыта, но ни один звук не проникал в комнату с улицы. Все звуки куда-то уплыли, и сделалось тихо.
Только мое дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. Самый тихий на свете звук. Первый и последний.
Мир замер и одновременно ожил, только не суетой, не утомительным мельтешением быта, а особенной древней жизнью.
Я попала в то состояние, в которое человек, наверное, попадает во сне или когда очень удивлен.
Огромное, настоящее удивление приподнимает занавес, на котором нарисован плоский очаг всей нашей жизни.
Но только на один миг.
А потом всю оставшуюся жизнь человек тоскует оттого, что миг этот не повторится.
Свет разгорался, превращался в сияние. Но как только я потянулась к нему, погас.
Нужно было обязательно кому-то все рассказать. Из растерянности могло вывести действие. На всякий случай я оделась и вышла на улицу: вдруг кого-нибудь встречу? Но возле дома было пусто. Холодные сквозняки бороздили воздух во всех направлениях. В глубине подмороженной темноты прятались крупицы всего возможного, завязи всех вещей и событий. Где-то спал жучок, тикающий по ночам в бревенчатых стенах старой дачи, который много лет спустя сточит эту дачу в тонкую пыль. Через несколько недель стужа вызреет жасмином и сиренью, которую будут продавать у метро. Очистится и загустеет небо. И над крышами встанут облачные башни. Пустырь за домом подарит невиданный урожай лопухов и сныти. Среди репьев и картонных ящиков пробьется на свет чья-то крошечная жизнь, но тут же оборвется, и никто никогда про это не узнает. Маленькие преступления, микроскопические трагедии запрокинут личики к солнцу и будут блаженно пить свет небес. В киоске, тесня бутылки с пивом, будет красоваться пластмассовая женская голова с вытаращенными глазами и разинутым ртом - азербайджанец в окошке пояснит, что это приспособление для орального секса. Отменят статью "За тунеядство". Наркотрафик загадочным образом обвенчается со спортом. Пустая бутылка в руках пьяного превратиться в "розочку", с которой он бросится на запоздалого прохожего. Одноклассник "поднимется" и спрячется за тонированными стеклами черного авто с приделанным на капоте пацификом без нижней перекладины. В моду войдет Зубная фея. Наш двор, в сентябре по самые окна заваленный листвой, будет подметать не дурочка Наташа, а безымянные смуглые люди. Коммуналки расселят, а их тараканий дух рассеется над Москвой. Забелеют бельма пластмассовых окон вместо карих слезящихся глаз, и у города появится другой взгляд - незнакомый. Добрые пузатые гири в гастрономе с мраморным прилавком заменят электронными весами. И снимут вентиляторы. И липучки от мух.
И еще много другого вылепится из этой плодородной тьмы. Много такого, чего в тот вечер невозможно было даже представить.
Но не может быть никак, никогда и нигде, даже в самых удаленных участках вселенной крылатых кошек. Потому что кошка - млекопитающее, а значит, может иметь не больше четырех конечностей. А шесть - это уже мир насекомых, а не зверей.
