Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Как раз к волосам ее, — подумал, Селим, оставшись один.

— Если бы за камень можно было купить силу и молодость», — он вздохнул. «Лет двадцать, может быть, Аллах мне еще даст — а что потом? Оставить ее одну, на милость наследника, кем бы он ни был? Даже сын, — или сыновья, коли на то будет милость Всевышнего, — ее не защитят. К дочери ехать — тоже еще неизвестно, как там все сложится, при шахском дворе».

Он провел рукой по чуть седеющим, но еще ярким волосам, и вспомнил сына. «Саблю требует, — улыбнулся нежно, Селим. «Надо его на коня сажать уже, конечно, завтра и распоряжусь».

— Кадина, — поклонилась служанка. Марджана лениво приоткрыла один глаз. Она лежала спиной вверх, обнаженная, на мраморной скамье в своей личной купальне. Кася медленно массировала ей плечи.

— Ты новая? — спросила Марджана и, протянув руку, позвонила в колокольчик. Кизляр-агаши сразу же выступил из клубов пара.

— Я все проверил, кадина, — сказал он шепотом, встав на колени. «Там все в порядке — притирания, маски, все безопасное».

Марджана перевернулась на спину и Кася взяла серебряные щипчики. «Только осторожней, умоляю тебя», — шутливо попросила женщина.

— Первый год, что ли, — пробурчала Кася, склонившись над раздвинутыми ногами. «Да там и немного у вас совсем, потерпите».

Марджана закусила губу и с шумом вдохнула в себя воздух. «Вот и все — распрямилась Кася. «Давай притирание-то, — протянула она руку новой служанке.

— Это для лица, — та подала девушке фарфоровую чашку. Кася сунула в нее палец и попробовала:

— А, мед, — она улыбнулась и стала накладывать его на щеки женщины. Марджана почувствовала на губах сладкие капли и облизнулась.

Сквозь туман она увидела знакомое лицо и потянулась к нему. Он исчезал, отступал, поворачивался к ней спиной. Вокруг были женщины — одна, золотоволосая, с голубовато-зелеными глазами, вдруг обернулась блестящей змеей и обвилась вокруг ее ног.

Она потянулась за кинжалом — пасть открылась, гадюка вдруг засмеялась — человеческим смехом. Другая змея — бледная, длинная, подползла совсем близко, и подняла красивую, узкую голову с черными, немигающими глазами.

По ее телу тек холодный, липкий пот. Еще одна — с темными косами, кареглазая, превратилась в сокола, и, распахнув красивые крылья, парила над ней. «Спустись», — прошептала женщина одними губами. Сокол заклекотал что-то, исчезая в молочной, густой мгле.

К ней подбежала собака, и, ласкаясь, стала бодать головой в руку. Опустив глаза, она увидела, что это волчонок — он рос, превращаясь в молодого зверя, с рыжеватой шерстью.

Волчица оскалила зубы, ее холодные желтые глаза глянули на женщину, и животное зарычало.

— Спаси, — она протянула руку, к тому, что уже почти исчез вдали. «Забери».

— Те, кто мертвы — живы, те, кто живы — мертвы», — услышала она. «У тебя был выбор, ты его сделала. Ты просила дочь и отдала взамен время твоего счастья».

— Сколько еще? — сохлыми губами прошептала женщина.

— У тебя есть сын, не потеряй его, — приказали издалека. «Иначе те, кто мертвы — останутся мертвыми до скончания времен».

— Сколько еще? — повторила она. «Сколько?»

Лекарь быстро подставил серебряный таз, и спина женщины задергалась в рвоте.

— Сколько еще? — откашлявшись, спросила она.

— Кадина, — развел руками евнух, «это мед цветов олеандра. Аристотель и Плиний Старший говорят о двух-трех днях отравления. Хорошо еще, что вы немного проглотили».

Ее опять стошнило — какой-то серой водой. Лекарь вытер ей лоб и озабоченно спросил:

«Кадина, у вас нет никаких видений, снов?»

— У меня есть видение, — она сплюнула в таз, — что, когда я встану с этого ложа, я лично задушу всех тех, кто поднес мне эту мерзость. Как моя служанка? — она вдруг вспомнила, что Кася облизала палец, испачканный медом.

Евнух улыбнулся. «Она молодая и сильная, как вы. Все будет хорошо».

— Любимая, — раздался голос мужа из раскрывающихся дверей. Марджана в панике замахала рукой — лекарь понял и быстро унес все в боковую комнату. Запах, — женщина принюхалась, — все равно остался, и она мигнула евнуху, чтобы тот раскрыл окна. В опочивальне загулял морской ветер.

Селим, присел на кровать и прижался губами к ее лбу. «Во-первых, я тебя переселяю, — сказал он, надевая на ее палец дивное кольцо — изумруд был оправлен в металл бронзового цвета, выкованный в виде ракушки. Вся оправа была заполнена алмазами. «Будто снег под солнцем, — подумала Марджана, прищурившись от их сияния.

— У тебя будет свое крыло, здесь, — Селим, повел рукой вокруг, — своя охрана, — сто человек янычар, и дети будут жить с тобой. Своя кухня и свои эти ваши, — он усмехнулся, — женские штучки. Чтобы никакой дряни более тебе не носили.

Она поцеловала руку мужа, и почувствовала слезы у себя на глазах.

— Ну, ну, — ворчливо сказал Селим, и пристроил ее себе под бок. «Этому дураку кизляру-агаши я велел дать пятьдесят палок — в следующий раз пусть внимательней читает греков».

— А…? — Марджана подняла глаза на мужа. «Встанешь — я тебе покажу, — недобро улыбнулся Селим.

— Мама! — Фарида остановилась на пороге и покраснела.

— Иди сюда, дочка, — султан посадил ее рядом с собой. «Мама немножко болеет, но скоро все будет в порядке».

— У нее опять будет ребеночек, как Фарук? — раскосые зеленые глаза обратились на Селима.

— Пока нет, — он пощекотал девочку, и та залилась смехом, — но, с помощью Аллаха, скоро».

Селим, подмигнул Марджане и та покраснела.

— Брат-то твой где? — спросил, Селим, целуя Фариду в смуглую щеку.

— На коне ездит! — с благоговением сказала девочка.

— Ну, пойдем, доченька, посмотрим, а мама пусть отдохнет, — Селим, взял девочку за руку и наклонился к жене: «Спи, любимая», — сказал он тихо. «Я тут, я всегда с тобой. Ничего не бойся».

Джумана стиснула зубы и нарочито спокойно оторвала лепесток розы.

— Там все в порядке, кадина, — прошелестел секретарь. «Она указала на гречанку, как вы и договаривались с великим визирем. Указала, и, — он усмехнулся, — мы ее избавили от дальнейших мучений. Кто же знал, что Марджана такая здоровая женщина? Этот мед может убить и сильного мужчину».

— Однако ж ее не убил, — кисло заметила женщина и добавила: «Волчонок».

— Кадина, — развел руками евнух, — к ним сейчас никого не пускают. Он играет с сестрой под присмотром двадцати янычар. К тому же…,- он замялся.

— Знаю, знаю, — Джумана вышла на террасу. Погода испортилась, дул резкий северный ветер, Босфор топорщился серыми волнами. Она обернулась к евнуху: «Родит еще одного, как ты правильно заметил, она здоровая. Ладно, я подумаю, — она махнула рукой.

Женщина хрустнула костяшками пальцев и посмотрела на воду. Она уж и забыла его лицо — помнила только серо-зеленые, в темных ресницах глаза, и губы — самые нежные на свете.

Джумана заперла дверь и вытянулась, вздохнув, на ложе.

Нур-бану подписалась и запечатала письмо.

— Отправишь моему сыну с надежнейшим из гонцов, — сказала она секретарю.

Женщина поднялась и вгляделась в дождь над Босфором. «Скоро зима, — вздохнула она.

— Кадина, — раздался сзади тихий голос.

Нур-бану улыбнулась: «Проходи, милая. Может, не стоило так рано вставать-то?».

Маленькая женская фигурка, закутанная в густую вуаль, скользнула в комнату, и венецианка заперла дверь изнутри.

— Папа, — Фарук прижался рыжей головой к груди отца, — поиграем?

Селим, улыбнулся и, присев рядом с сыном на ковер, стал расставлять солдатиков.

— Корабли, — открыв рот, сказал мальчик, указывая на маленькие военные галеры. «Лепанто!»

Султан усмехнулся и поцеловал ребенка в мягкие волосы. «Только мы с тобой победим, сыночек».

— Война, — протянул Фарук, и поднял на отца голубые глаза: «Я буду побеждать!»

— Обязательно будешь, — пообещал Селим.

— Мама, — спросила Фарида, перебирая пальцы Марджаны, — а скоро мне уезжать?.

За окном опочивальни шумел дождь.

Марджана, что полусидела в постели, улыбнулась: «Да не скоро еще, милая, не скоро совсем».

— А почему ты не по-турецки говоришь? — удивилась девочка, — А зачем? — Марждана подняла брови, — тут же только мы с тобой. Ты Москву-то помнишь, Федосеюшка?

— Нет почти, — вздохнула девочка. «А в Персии море есть, как здесь?».

— Даже целый океан — улыбнулась мать.

— Я тебя так люблю, мамочка, так люблю, — девочка придвинулась к ней поближе и вдруг попросила: «Спой песенку, пожалуйста».

— Котик-котик, коток, Котик, серенький хвосток!

Прийди, котик, ночевать, Федосеюшку качать, — тихо, нежно запела Марджана, обнимая дочь.

Та, уже в полудреме, зевнула и еще крепче прижалась к матери.