Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аржан тоже дробился на два рукава, но уже ближе к озеру, и они, видимо, считались слишком маленькими, чтобы давать им отдельные названия. Прогулочный мост выводил к крохотному запущенному берегу, усыпанному крупной галькой – к Собачьему пляжу, как называли его местные. Дальше начинался заброшенный парк без названия, за которым прятался узенький, буквально на одного человека, воздушный и ажурный Мост Фей. Чуть выше по течению, прямо перед развилкой, возвышался живописный Садовый мост, выгнутый крутобокой аркой – аккурат напротив городских садов. С него открывался, как писали, шикарный вид на старую плотину и водохранилище, а в ясную погоду просматривалась самая используемая горожанами переправа – Мост у Рынка, или попросту Рыночный.
Тут я уже не выдержала и фыркнула.
Опыт путешествий у меня был не большой, но одно правило я для себя вывела: чем более вычурные и красивые названия у местных достопримечательностей, тем больше вероятность, что это новодел, сооружённый специально для туристов. Так и здесь: короткий поиск по сайту администрации показал, что мосты Поцелуев, Разлук и Встреч действительно были возведены сравнительно недавно, даже позже Автомобильного. Но вот самым древним, к моему удивлению, оказался не Мост у Рынка, а тот, на который я подумала бы последним.
Мост Фей.
Он выглядел точно так же, как на фотографиях полуторавековой давности – обманчиво тонкие опоры, теряющиеся в тёмной глубине Аржана, воздушные арки, кружевные перила из светлого камня, странный поворот-излом посередине и беседка без крыши аккурат на нём… С одного из чёрно-белых снимков растерянно смотрела барышня с парасолем, одетая в траур, а ногу её обнимал ребёнок, мальчик трёх-четырёх лет в матроске. Его взгляд казался гораздо более осмысленным, чем у матери – или сестры? – и, пожалуй, даже немного пугал.
– Старые фотографии – зло, – пробормотала я и закрыла вкладку.
Глаза уже болели от перенапряжения.
У меня оставалась ещё пара дел, например, подтвердить бронирование номера или заказать на вечер столик где-нибудь в ресторане у рынка, но в сон клонило неимоверно. К тому же Йен был таким бессовестно расслабленным, тёплым, так тихо дышал…
Я сама не заметила, как провалилась в сон.
«…будешь моей мамочкой?»
Голос прозвучал так отчётливо, так близко, что на секунду меня парализовало от ужаса. Мышцы на ногах свело судорогой, и от боли сон раскололся, сложился внутрь себя – с хлопком, как лопнувшая лампочка; всё, что от него осталось – зудящая точка в мозгу, навязчивое, но почти неразличимое воспоминание.
Мы с Йеном очнулись и зашевелились почти одновременно. И – уставились друг на друга, как-то совершенно одинаково хлопая глазами. Вот только я спросонья напоминала злую ведьму в саване, восставшую из гроба, а Йен – миллионера в шёлковом халате после вечеринки с безобразной оргией. То, что на нём были джинсы и свитер крупной вязки с распродажи, а на мне – брюки и мужская рубашка, к сожалению, ничего не меняло.
Как всегда, впрочем.
– Кошмарный сон? – заспанно пробормотал Йен, жмурясь по-кошачьи.
– Да подцепила чьё-то воспоминание по дороге, похоже, – вздохнула я, приваливаясь к его плечу и позволяя гладить себя по волосам. Поезд только отъехал от очередной станции и начал снова разгоняться, так что нас слегка вжимало в кресла и друг в друга; пахло растворимым кофе и горячими сэндвичами, и вагон гудел от тихих, слитных разговоров там и сям. – Ребёнок. Какой-то мальчик, мёртвый, наверное… Ты как относишься к детям?
– К мёртвым?
– Ну Йен!
– Не сердись, – примирительно поцеловал он меня в лоб и усмехнулся. – Вот ты была очаровательным ребёнком, но сейчас я бы не рискнул взять на себя ответственность за такое крошечное и прелестное создание. Не в ближайшие тридцать лет.
В принципе я понимала, что Йен имел в виду. Запретный Сад штормило: у Крокосмии осталось немало живых сторонников, между разными ветвями Роз шла ожесточённая борьба за власть, мелкие семьи цапались друг с другом в надежде оттяпать кусок побольше в воцарившемся хаосе… Меня стабильно пытались похитить дважды в месяц, как по расписанию – ещё бы, такой удобный рычаг давления на самого сильного чародея. Ни одно покушение, конечно, успехом не увенчалось, но поток идиотов не иссякал.
– Арто сболтнул на днях, что пещеры Кровавых Безумцев недавно встряхнуло, и в глубинах кто-то зашевелился. Или что-то, – добавил Йен в унисон с моими невесёлыми мыслями. – Если честно, я опасался, что Хорхе меня отправит к ним разбираться, но пронесло.
– Пронесло, – эхом откликнулась я, искоса глядя на мелькающие за окном смутные тени; казалось, что мы стоим на месте, а голые чёрные деревья бегут сквозь морось и сумерки, заполошно потрясая тоненькими ветками. – А мимо чего не пронесло?
– Ты насчёт Сен-Жюстена? – откликнулся Йен, ощутимо расслабляясь. – Красивый город, тебе понравится. Я там, правда, лет шестьдесят не бывал, но в таких местах обычно ничего не меняется. Толпы отдыхающих на променаде, влюблённые парочки, адюльтер на каждом шагу, прекрасное вино и ужасные гостиницы.
Я прыснула со смеху:
– Звучит немного, э-э… устарело?
– Тогда туристы, селфи, случайные связи и хостелы? Вино-то не устаревает, – фыркнул он. – К тому же самое любопытное в Сен-Жюстене отнюдь не вся эта мишура, а его мосты.
Он прервался и сделал знак проводнице; та отреагировала сразу – не удивлюсь, если рассматривала его украдкой. Вообще, насколько я знала, в экспрессах не было услуг по доставке из вагона-ресторана, и приличные люди на ужин ходили сами, ножками; но Йен как-то умудрился договориться, не прибегая к чарам, и нам пообещали – за щедрые чаевые – принести чего-нибудь горячего и чего-нибудь съедобного.
И, пока мы ждали – развлекал меня историями о Сен-Жюстене.
Оказывается, люди там действительно пропадали, но не так, как можно
