Жданов - Алексей Волынец

В период блокады больше всего Жданов работал с будущим маршалом Говоровым, возглавившим войска Ленфронта с мая 1942 года. Когда-то, в начале 1919 года, они воевали по разные стороны фронта — мобилизованный в Западную армию Колчака подпоручик артиллерии Леонид Говоров, командуя батареей, обстреливал Уфу, где в то время Жданов возглавлял культпросветотдел Уфимского губвоенкомата РККА. Служба у Колчака, отсутствие членства в большевистской партии и жена-полячка не помешали Говорову сделать карьеру в Красной армии. Со Ждановым они познакомились во время финской войны, когда комбриг Говоров командовал артиллерией 7-й армии на Карельском перешейке.

По итогам контрнаступления под Москвой скупой на похвалу Жуков дал блестящую характеристику Говорову. Через несколько месяцев после его назначения в Ленинград Жданов скажет своим замам в Смольном: «Пожалуй, лучшего командующего, чем Говоров, для Ленинградского фронта не найти»{445}. Новый командующий, профессиональный и талантливый артиллерист, как никто соответствовал специфике сложившегося под Ленинградом позиционного фронта, где с обеих сторон решающую роль играла именно тяжёлая артиллерия.

По причине колчаковского прошлого Говорова ранее отказывались принимать в ВКП(б). Но летом 1942 года в Смольном генералу посоветовали подать такое заявление. Через несколько дней Жданов сообщил Говорову, что Центральный комитет вынес специальное решение о приёме его в члены партии без прохождения кандидатского стажа. Уже после войны на XIX съезде партии, переименовавшем ВКП(б) в КПСС, маршала Говорова изберут кандидатом в члены ЦК. Так, благодаря Андрею Александровичу Жданову возникнет уникальный исторический казус: бывший офицер-белогвардеец — в центральном руководстве коммунистической партии.

Показательно, что в годы войны и блокады Жданов продолжает выдвигать своих людей, с кем хорошо сработался. Будущий маршал авиации Новиков так вспоминал о своём новом назначении с поста командующего ВВС Ленфронта: «В феврале 1942 года решением Государственного Комитета Обороны меня назначили первым заместителем командующего ВВС Красной Армии. Это назначение свалилось буквально как снег на голову. Я долго и безуспешно гадал, кому обязан столь крутым поворотом в служебной карьере. Лишь много позже узнал, что моему столь большому повышению содействовал А.А. Жданов. Но в то время об его участии в моей судьбе я даже не подозревал, Андрей Александрович ни словом не обмолвился об этом. Более того, при расставании он сделал вид, будто мой перевод в Москву полная неожиданность и для него.

В одиннадцатом часу ночи 1 февраля 1942 г. меня срочно вызвали в Смольный. Жданов прихварывал и потому принял меня полулёжа. Как всегда, приветливо поздоровавшись, он осведомился, как идут дела в моей "епархии", помолчал, внимательно глядя на меня, и вдруг тихо, но чётко произнёс:

— К сожалению, Александр Александрович, нам придётся расстаться. Вас срочно вызывают в Москву…»{446}

Для полноты картины необходимо привести впечатления о Жданове в период блокады и от человека, откровенно недоброжелательного к нашему герою. Речь идёт о писателе Данииле Гранине, который в начале войны был рабочим Кировского завода, затем воевал на Ленинградском фронте и спустя полвека, уже на гребне «перестроечных» разоблачений, в рассказе «Запретная глава» оставил такие воспоминания:

«Это было зимой 1942 года. Прямо из окопов нас вызвали в штаб армии, там придирчиво осмотрели, как выглядим. Накануне мы получили новые гимнастёрки, надраили свою кирзу, подшили свежие подворотнички. Штаб помещался на Благодатном, так что в Смольный нас везли через весь город.

Мы ехали на газогенераторной полуторке стоя, чтобы не запачкаться, в Смольном на вручение орденов нас собрали из разных частей фронта. Нас — человек шестьдесят. Я плохо что видел и замечал, потому что волновался.

Провели нас в маленький зал. За столом сидели незнакомые мне начальники, командиры. Единственный, кого я узнал, был Жданов. Всё вручение он просидел молча, неподвижно, запомнилась его рыхлость, сонность. В конце процедуры он тяжело поднялся, поздравил нас с награждением и сказал про неизбежный разгром немецких оккупантов. Говорил он с чувством, но круглое, бледное, гладко-блестящее его лицо сохраняло безразличие. В некоторых местах он поднимал голос, и мы добросовестно хлопали.

Когда я вернулся в батальон, пересказать толком, о чём он говорил, я не мог. У меня получалась какая-то ерунда, ничего нового, интересного. Ни про второй фронт, ни про наши самолёты. Нас Жданов ни о чём не спросил. Хотя мы были наготове, нас инструктировали в политотделе. Мы все видели его впервые. Ни у кого из нас он в части не бывал, вообще не было слышно, чтобы он побывал на переднем крае. Весть об этом дошла бы»{447}.

Даже из такого недоброжелательного описания через полвека виден смертельно усталый человек. Вот это же — «он в части не бывал» — опровергаемое иными очевидцами, оставим на совести Гранина, слишком вовремя, в перестройку, почувствовавшего вкус к подобным разоблачениям…

Уже упоминавшийся Борис Бычевский оставит свидетельский рассказ о Жданове в Смольном накануне лета 1942 года:

«Ночи стали почти белыми… Около Смольного в такой час тихо, безлюдно. Да и в самом здании, в его длинных, по-старинному гулких коридорах царит необычная для крупного командного пункта тишина. Бесшумно сменяются часовые на лестничных площадках и у некоторых дверей, неторопливо проходят командиры с картами и телеграфными лентами.

За этим внешним строгим спокойствием не каждый уловит беспокойный пульс командного пункта осаждённого фашистами Ленинграда. Здесь под одной крышей расположены и штаб фронта, и обком и горком партии, и горисполком… Четыре-пять часов утра лишь условно можно считать здесь концом рабочего дня. А может быть, и началом… Обычно в это время начальник штаба фронта генерал-лейтенант Дмитрий Николаевич Гусев и начальник артиллерии полковник Георгий Федотович Одинцов докладывают члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову оперативную сводку за истёкшие сутки.

У Жданова болезненное, слегка отёкшее лицо, его сильно мучает астматический кашель. Временами он закуривает специальную лечебную папиросу — становится как будто легче…

Жданов делает пометки в маленькой записной книжке… Жданов очень внимателен ко всем деталям оперативной и разведывательной сводки. Через час телеграф передаст её в Ставку.

— Фашисты явно меняют метод осадного огня по городу, Андрей Александрович, — докладывает полковник Одинцов.