Призрачный сфинкс - Алексей Корепанов

С замиранием сердца она осторожно ощупала себя, каждое мгновение готовая закричать от боли, и облегченно вздохнула, не обнаружив никаких ран. Наверное, ей просто приснился кошмарный сон, и чтобы стряхнуть остатки этого сна, она и выбралась из модуля на открытое пространство. Возможно, это начали проявляться признаки скрытой клаустрофобии.

Сон настолько затуманил ее сознание, что она никак не могла вспомнить свое имя. Она не хотела думать об этом сне – ей отчего-то казалось, что такие размышления грозят психическим срывом, а то и полным безумием, и поэтому начала перебирать в памяти разные имена, надеясь наткнуться на свое собственное имя. Видимо, она все-таки еще полностью не пришла в себя, поскольку и свою личность, и все окружающее осознавала как-то отстраненно, словно пыталась разглядеть и себя, и мир сквозь толстое мутное стекло. Разбегались врассыпную по темным углам обрывки каких-то невероятных воспоминаний, не позволяя определить свои формы… вернее, она умышленно отказывалась от погружения в эти воспоминания, интуитивно чувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет.

«Вирджиния?.. Патриция?.. Кларенс?..» – мысленно проговаривала она разные имена, рассчитывая на то, что попадание в цель встряхнет и пробудит память.

Но эти имена скользили холодными ледышками мимо, не вызывая у нее никакого отклика.

«Мэг?.. Джудит?.. Николь?..»

Устроившись в «позе лотоса», она попробовала очень-очень осторожно прикоснуться к своим воспоминаниям – нет, не к тому страшному сну, о котором она запретила себе думать, а к другим, касающимся прежней ее жизни.

Но у нее ничего не получилось. Словно воздвиглась в памяти глухая стена, отгородив ее-прежнюю от теперешней. Она знала, что находится не на Земле, а на Марсе, знала, что она нанотехнолог, что умеет управлять посадочным модулем и водить марсоход – но этого было слишком мало. Она не сомневалась в том, что должна знать и помнить неизмеримо больше – и внезапно поняла, в чем здесь дело.

Она была нездорова. Возможно, оттого, что подверглась воздействию каких-то неизвестных местных факторов.

«У меня какие-то психические девиации, – подумала она, растерянно блуждая взором по представляющейся ей почему-то угрюмой громаде Сфинкса. – Надо вернуться в модуль и лечь. Заснуть – и постараться проснуться здоровой…»

Неуверенно поднявшись на ноги, она, прежде чем направиться к летательному аппарату, обвела взглядом близкий горизонт – и вдруг увидела одинокую человеческую фигуру, бредущую по равнине со стороны древнего испарившегося океана. Человек медленно приближался, и было видно, что тело его полностью обнажено.

Она стояла, опустив руки, и смотрела, как он подходит все ближе и ближе, и прислушивалась к своим чувствам. Чувства молчали… нет, колыхнулось поначалу что-то, похожее на легкое удивление, мелькнула тень любопытства – и пропала. Словно не живым человеком она была, а зомби, которому неведомы ни радость, ни печаль, ни страх, ни удивление…

Человек был не очень высок ростом и крепко сбит, на его смуглом лице отливали золотом отрешенные глаза. Он, казалось, нисколько не стеснялся своей наготы и, остановившись в пяти шагах, даже не пытался прикрыть рукой свое не весьма внушительное, но все-таки довольно приличное мужское достоинство.

Когда человек улыбнулся и произнес несколько слов на совершенно незнакомом ей певучем языке, она поняла, что это марсианин. Настоящий марсианин, что бы там не говорили ученые о невозможности разумной жизни на Марсе.

– Илла, – полупропел марсианин и плавно повел покрытой легким загаром рукой в сторону Сфинкса, словно приглашая ее туда. – Илла, лао гелли итиоэль…

Она послушно шагнула к нему и вдруг замерла, оглушенная, пораженная еще одним словом, одним-единственным словом, которое он произнес.

– Элси… – пропел марсианин.

И – рухнула глухая стена! Воспоминания сворой сорвавшихся с цепи бешеных псов понеслись в ее сознании, и она закричала от дикой боли, почувствовав, как вновь и вновь терзают ее плоть острые зубы мохнатых лесных чудовищ. Монстры с корнем выдирали ее волосы, рвали когтями комбинезон, с урчанием выгрызали куски мяса, с жутким хрустом дробили кости… Боль была невыносимой, и она заходилась в безумном крике, запрокинув лицо к почерневшему небу с черным диском зловещего солнца – нет, не солнца, а жуткого светила ада! – и отступала, пятилась от марсианина, в котором она узнала Майкла Савински.

Бежать! Бежать! Бежать с этой сумасшедшей планеты, от этого каменного марсианского чудовища, преобразившего Майкла, поглотившего Аллана, Уолтера и Ральфа – и убившего Ральфа! И пытавшегося убить ее – Элис Рут…

Бежать!

Элис, не переставая кричать от боли (или от воспоминания о пережитой боли?), резко развернулась и бросилась прочь от золотоглазого подобия человека, к посадочному модулю. Майкл Савински продолжал стоять на месте, бесстрастно глядя ей вслед, и губы его чуть заметно шевелились, шепча слова древнего языка, слова, которые с прадавних времен не звучали под этим холодным небом.

Элис бежала, перепрыгивая через камни, хватая ртом обжигающий легкие воздух – в воздухе едва уловимо витал запах больницы. Все ближе и ближе был открытый люк модуля, все ближе и бли…

…Неспешно поглощавшие свой завтрак воины оторвались от мисок, услышав отдаленный грохот гранат и стрельбу. Испуганно задергали головами расседланные кони. Аллан Маккойнт и Уолтер Грэхем молча обменялись взглядами. Маг Ольвиорн побледнел и закрыл глаза. Нокеры недоуменно повернулись к мертвому лесу.

Все были неподвижны, все прислушивались – а потом стрельба стихла и на лагерь упала темнота. Не опустилась, а именно упала, обрушилась, как падает в пропасть глыба, как врезается в землю вошедший в смертельное пике истребитель. Темнота навалилась, не дав возможности прозвучать ни одному изумленному или испуганному возгласу.

И тут же рассеялась, испарилась – так мгновенно исчезают капли воды на раскаленной сковороде. Один кадр сменился другим. И оказалось, что рассеянный или нетрезвый киномеханик не так склеил ленту, потому что очередной кадр оказался из совсем другого фильма…

Ропот пронесся среди таэльринских воинов, и они повскакивали на ноги, озираясь, позабыв про свои миски и ложки.

Не было больше вокруг изломанных временем скал, не было мертвого леса. Отряд Рандера в полном составе, вместе с ранеными и конями – так же как и лонд Гарракс, оба американца, маг Ольвиорн с помощниками и Подземные Мастера – оказался на каком-то пустыре, поросшем блеклой, выгоревшей на солнце травой. Чуть поодаль, в низине, трепетала листьями на легком ветру реденькая рощица; среди зелени то тут, то там виднелись вкрапления желтого и багряного цветов – любимых цветов осени. С противоположной стороны пустырь упирался в высокий, некогда белый, а теперь почти полностью грязно-серый забор, сооруженный, как определили не верящие своим глазам астронавты, из железобетонных плит; возможно, такие ограждения воздвигали и где-нибудь на планетах Сириуса или Бетельгейзе, но вообще они были в ходу у цивилизации землян. По ту сторону забора вздымалась в бледно-голубое небо высокая труба из красного кирпича, отчетливо выделяясь на фоне белого, в потеках, длинного шести– или семиэтажного здания, не очень похожего на жилой дом. Скользя взглядом по одинаковым как близнецы окнам с решетками, и Аллан Маккойнт, и Уолтер Грэхем предположили, что перед ними либо тюрьма, либо – и скорее всего – психиатрическая лечебница, потому что ограждение тюрьмы должны были бы украшать несколько рядов проволоки.