Жизнь и приключения артистов БДТ - Владимир Рецептер

Сене дали наркоз и попросили считать вслух, но он улыбнулся и тихонько запел:

— Шесть та-та-ми, шесть та-та-ми, ай-яй-яй-яй-яй!.. Е-дем, е-дем к Фудзияме, ай-яй-яй-яй-яй… Ай!..

Когда Кара-Караев или Мотя Табачников давали ему свои небрежные почеркушки, а он должен был их разбирать, расписывать, разрабатывать, делать за них партитуры, он все-таки обижался на Гогу и обижался всерьез.

— Шура, — говорил он Шуре Торопову, — конечно, невэтомдело, но что, я не мог бы это написать?! — и разводил руками: — О чем речь?!

Недооценка, недооценка дарования и заслуг, змея подколодная, вот где наша погибель!..

Вы не скажете мне, господа, отчего в театре периодически происходят самоубийства? Играют, играют, мажут физиономии, подпрыгивают, хватают фальшивые мечи, делают вид, что они рыцари, а не только чеховские интеллигенты, а там, гляди, раз!.. И кто-то повесился… Отчего, господа?!

Ведь это же все понарошку!.. Нельзя же к этой профессии подходить, как к военному делу!.. Цена билета какая?.. Вот… А цена жизни?.. Что за дураки, что за несчастные!.. Дали роль, отняли… Ну и хрен с ней, как говорится. Невэтомдело! Нет чтобы переквалифицироваться в управдомы или открыть ларек!.. Переживают, режутся, как артист Петровский, уволенный из БДТ с приходом Товстоногова… И даже если не берут веревку, не пьют горстями люминал — «умереть, мол, уснуть», — даже если не бросаются вниз головой в пролет лестницы, как великий актер и чтец Владимир Яхонтов, у них начинает развиваться миокардит и психостения, портится кровь и подступают кошмарные недоумения…

Толика Подшивалова помните? Играл беспризорника в «Республике Шкид», другие кинороли и в БДТ, например, в спектакле «Перед ужином» младшего брата Гриши (а Гриша — артист Р.). Темперамент, заразительность. Упал на твердое головой прямо на репетиции, гематома, трепанация черепа, другой человек… И однажды, уже больной и прооперированный, был отодвинут от роли. Пристроил веревку, тут же, на сцене БДТ, на колосниках, и… Слава Богу, вовремя заметили, вынули из петли, велели жить. И Толя жил, ходил в массовке, как тень, пока наконец не умер…

А его товарищ по студии БДТ — Константинов Юра? Отнесся к профессии всерьез, после нашей окончил школу-студию МХАТ, хорошо работал в Ленкоме с Опорковым и Сиротой, внутренний кризис и — вниз головой с высокого этажа…

А Люся Крячун, уйдя из БДТ, где ее карьера застопорилась, скромная, милая, в нее без памяти был влюблен наш Валерьян, завтруппой, уехала назад в свою провинцию, а там главреж, обещавший райскую жизнь, как на грех, скончался к ее приезду. Люся созвала гостей на день своего рождения, накрыла стол, а сама за час до их прихода — на крючок от люстры и… «Здравствуйте, Константин Сергеевич!..».

Господи, прости меня, грешного, и ее, грешницу, прости!..

Мало вам?.. Леня Дьячков — дивный артист! «Человек со стороны», Раскольников, моноспектакль «Мертвые души»… Перешел из Ленсовета в Александринку, сел на место самого Николая Симонова, не заладилось, заболел душой, в тяжкую минуту вышел на балкон, снял тапочки, аккуратно составил рядом и с пятого этажа — на смертельный асфальт. Верующий человек… И сразу после просмотра картины, где он сыграл такую же смерть…

Леня уходил в самоволку в виду собора Святой Живоначальной Троицы лейб-гвардии Измайловского полка, и душа его совершала прощальный облет близко к голубым маковкам…

И что важно: не уважают на театре своих самоубийц!.. Театру подавай кремневых солдат, чтобы всякую психическую атаку или позорное отступление, и окопную вонь, и сумасбродство сержанта, и бездарный каприз генерала выдержал, исполнил; а главное, чтобы победил во что бы то ни стало, не считаясь с кровью или дурным запахом…

Как-то Мандельштам сказал Ахматовой: «Я уже готов к смерти». Так вот, господа, артист, кажется, никогда не бывает к ней готов, только репетирует или играет: «Я — не я, кондрашка не моя!..». И вдруг — бац! — и, как пел Андрюша Миронов, «уноси готовенького!..».

Что же вы молчите, господа?.. У вас есть мнение?.. Отчего некоторые позволяют себе самовольные выпады против жизни?.. От неумеренных амбиций?.. От чуждого времени?.. От недооценки дарования и заслуг?..

Как родилось у артиста Ханова — «стыдно быть старым артистом»?..

И вот еще, отчего литераторы относятся к актерской братии, словно это зараза?.. Знаете, что Виктор Шкловский сказанул про одну? «Она талантливейший человек, но только актеры, они ведь не настоящие люди, они — чучела…» Как же он смел, когда в опере Леонкавалло «Паяцы» прямо сказано: «И актер — человек!!!».

А вот критик Р., друг и брат, а не кто-нибудь, отвечая на стон о враждебных происках и недооценке дарования и заслуг, просит артиста Р.: «Не будь актрисочкой…» — и повторяет, смягчаясь: — «Милый, не надо тебе становиться актером… Ведь тот же Z. — это ужасно… Страшная штука актерская трясина!..». И другой друг, поэт Коржавин, тому же Р.: «Не позволяй в себе пробиваться актерству. В тебе его мало, меньше, чем в других, но его всегда много, сколько бы ни было». Что же они, сговорились?..

Правда, К.С. Станиславский называл дурные свойства профессии — «каботинством», но ведь вся его система и титанический труд — попытка этически оправдать лицедейство…

Поэтому и Ахматова поверить не могла:

— Вы думаете, актер мог написать «Гамлета»?..

…Или оттого, что были однажды прокляты и зарывали их за кладбищенской оградой?..

Ну ладно. Тогда один встречный вопрос, он же ответ: а как себя ведут признанные литераторы — те же X., Y., Z.? Или даже P., J., S.?.. Гляньте-ка на них, ведь это те же чучела и актрисочки, со всеми вытекающими последствиями!..

Стоп!.. Больше про всякую больную публику мы говорить не станем, но заметим, что как-то между прочим Ахматова сказала Чуковской:

— А профессиональных болезней во мне нет… Я не литератор…

— Володя, вы написали? — спросил Розенцвейг, переступив порог императорского дворца в Киото.

— Что, Семен Ефимович? — не понял Р.

— Поздравление Гоге; вы будете читать его до капустника или внутри?

— Господи!.. Да мне все равно…

— А что такое? — Розенцвейг как будто удивлялся, а на самом деле подначивал. — Мы хотим, чтобы все было с музычкой. — Он снял туфли и остался в носках.

— Нет, я прочту по бумажке и все!..

— Смотрите… Мы собираемся репетировать, Аксенов хочет петь, Волков — тоже, я подумал про вас…

— Нет, нет, петь я не буду, — нервно сказал Р.

— Хорошо, — улыбнулся Розенцвейг, — читайте так…

И мы ступили на поющие полы…