Лютер - Иван Гобри

Император назначил заседание рейхстага в Аугсбурге на 8 апреля. С подчеркнуто любезным письмом он обратился к курфюрсту Саксонскому, приглашая его на собрание вместе с придворными богословами. Следовало ли Лютеру принимать Приглашение? Мнения на этот счет разделились. Сведения о Барселонском мире, подписанном между папой и императором, просочились и в Германию, где хорошо понимали, что за внешней любезностью Карла V может таиться серьезная угроза. И потому было решено, что Лютер в Аугсбург не поедет, а вместо этого остановится в одном из близлежащих городков, чтобы быть в безопасности и в то же время иметь возможность снестись со своими друзьями. Из Торгау, где располагалась резиденция курфюрста Саксонского, в Аугсбург двинулась целая делегация из 160 человек. В нее кроме курфюрста входили его сын Иоганн-Фридрих, князь Вольфганг Ангальтский, герцог фон Брауншвейг-Люнебургский, граф Альбрехт Мансфельдский, семьдесят рыцарей и группа виттенбергских богословов, в том числе Лютер, Меланхтон, Спалатин, Ионас и Агрикола. 15 апреля процессия прибыла в замок Кобург — последнюю крепость на саксонской земле, а 20-го отправилась дальше, оставив в замке Лютера.

От Аугсбурга их отделяла еще сотня лье. Карл V не случайно остановил свой выбор на этом городе. Он хотел, чтобы собрание делегатов рейхстага прошло в области, сохранившей верность католичеству, расположенной как можно ближе к Италии и как можно дальше от Саксонии. Аугсбург в этом смысле оказался самым подходящим местом, гарантировавшим участникам собрания спокойную обстановку и безопасность. Вольный имперский город, получивший свой статус в 1276 году, он располагал крепостью и находился недалеко от Мюнхена — столицы баварских князей. К описываемому нами моменту Аугсбург превратился в крупнейший финансовый центр Европы, а семейство Фуггеров — первых банкиров Германии — хранило нерушимую верность императору и Церкви. Эрцгерцог Фердинанд встретил брата у приграничного перевала Бреннер, откуда они уже вместе двинулись дальше и 15 июня прибыли на место. В Аугсбурге их ждал пышный прием, устроенный городским советом и архиепископом Майнцским, возглавлявшим Коллегию курфюршеств. Благословить многолюдную толпу горожан, в первых рядах которой выделялись делегаты рейхстага, вы-шел папский нунций Кампеджо. Когда все опустились на колени, протестантские князья и богословы одни остались стоять как ни в чем не бывало...

20 июня рейхстаг начал свою работу. Карл V хотел, чтобы в числе первоочередных был рассмотрен финансовый вопрос, в частности, материальная поддержка военной кампании против турок. Однако князья-протестанты, предводительствуемые курфюрстом Саксонским, потребовали начать с обсуждения религиозных проблем. Князьям-католикам, не желавшим усугублять и без того сложную ситуацию, пришлось согласиться. Первые надеялись еще раз во всеуслышание заявить о своих требованиях; вторые рассчитывали, опираясь на авторитет императора, добиться окончательного решения проблемы. Таким образом, о политическом компромиссе речи не шло, однако Меланхтон, известный своим умом и тонкостью, попытался «пробить» религиозный компромисс, который как нельзя лучше устроил бы виттенбергскую команду. Лютер облек его всеми полномочиями, к тому же он поддерживал постоянную связь с Кобургом. Итак, Меланхтон сочинил программное заявление, позже получившее название «Аугсбургского символа веры»[23], а пока именовавшееся «Княжеским символом веры». В самом деле, выступать на заседании рейхстага богословы не имели права, поэтому огласить заявление пришлось самим протестантским князьям.

Меланхтон сделал ловкий ход, представив разногласия между католиками и протестантами как не имеющие принципиального значения. Эта «военная хитрость» преследовала сразу две цели: политическую — призыв к императору не применять силового воздействия против князей-лютеран; и религиозную — добиться для Лютера и его сторонников свободы проповедовать свое учение на всей территории Германии. Меланхтон перечислил ряд протестантских догматов, ничем не отличающихся от догматов католицизма. Так, в вопросе о Троице и те и другие придерживались решений Никейского собора; в вопросе о первородном грехе — Халкидонского собора; касательно значения таинств и те и другие признавали, что сущность последних связана не со святостью церковнослужителей, а с божественным установлением; в таинстве евхаристии (в отличие от цвинглиан) и те и другие видели реальное присутствие Тела и Крови Христовых; наконец, относительно предназначения души и те и другие в противовес анабаптистам соглашались с концепцией вечного ада (правда, о проблеме чистилища Меланхтон не обмолвился ни словом). По вопросу оправдания одной верой были предложены осторожные, но в то же время двусмысленные формулировки, способные удовлетворить обе партии: признавались заслуги Христа как источника спасения, но не отрицалась и «некоторая доля свободы человеческой воли», хотя подчеркивалось, что последняя ничто без Божьей благодати; говорилось также о необходимости добрых дел как свидетельстве покорности Божьей воле.

Разумеется, «Символ» содержал также ряд нападок на религиозную практику папизма, но его автор считал их несущественными, тогда как в глазах католиков они имели важное значение. Речь идет о культе святых, о церковном целибате, о монашеских обетах, о закрытой мессе. Наконец, само формальное определение Церкви оставляло широкий простор для толкования. Церковь, говорилось в документе, есть «сообщество Святых, в котором осуществляется праведное учение Евангелия и правильно отправляются таинства». Между строк этого определения ясно читалось: одни лютеране достойны именоваться истинной Церковью.

«Княжеский символ веры» подписали Иоганн Саксонский, Филипп Гессенский, Франц и Эрнст Брауншвейг-Люнебургские, Вольфганг Ангальтский, Георг Бранденбург-Ансбахский, а также представители двух имперских городов — Нюрнберга и Рейтлингена. Затем документ вручили императору, который передал его для рассмотрения комиссии из 20 богословов-католиков. В числе других в нее вошли Экк, Кохлей, Вимпина, Юзинген, Фабер. Комиссия составила собственный документ, названный «Аугсбургским опровержением» (Confutatio Augustana), в котором подвергла суровой критике двусмысленность и многочисленные умолчания «Символа» относительно основ вероучения и указала на конкретные его положения, недопустимые с точки зрения католицизма. Император, искренне стремившийся к примирению, счел суждение комиссии слишком жестким и потребовал новой редакции документа. Увы, употребление более обтекаемых терминов не могло разрешить принципиальных разногласий. Убедившись в невозможности примирить непримиримое, Карл V решил, что настал решающий момент, и выразил готовность сыграть свою роль «попечителя и защитника Церкви». Он категорично потребовал от протестантов вернуться в лоно Церкви, в обратном случае пригрозив им обвинением в ереси.