Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы - Алан Гринспен

Мои либертарианские взгляды изначально наводят на мысль, что если некто создает идею, он обладает правом собственности на нее. Именно создатель идеи автоматически получает возможность ее использования. Таким образом, вопрос состоит в следующем: следует ли ограничивать возможность использования идеи другими людьми? Теоретически можно предположить, если право на исключительное использование идей будет сохраняться достаточно долго, то некое будущее поколение обнаружит, что все идеи, необходимые для выживания, юридически защищены и не могут быть использованы без разрешения правообладателей. Разумеется, защита прав одного человека не может осуществляться за счет права на жизнь другого человека (а в данном случае именно так оно и получится), иначе величественное здание прав личности окажется разорвано внутренним противоречием. Каким бы искусственным ни представлялся подобный сценарий, он показывает: если защита государством некоторых интеллектуальных продуктов нарушает права других людей и, следовательно, является неправомерной, то эти продукты не подлежат защите. Но если нарушать общий принцип, до какого предела? На практике, конечно, лишь малая толика интеллектуальных продуктов защищается патентами, авторским правом и товарными знаками.

В случае материальной собственности мы считаем естественным, что право собственности существует до тех пор, пока существует сам материальный объект1. Однако в случае с идеями мы предпочитаем иной подход, осознавая, какой хаос может возникнуть, если вникать в сущность всех концепций, которые легли в основу каждого нового изобретения, и выплачивать авторский гонорар создателям этих концепций. Вместо этого явно непрактичного подхода американцы следуют принципам британского общего права и ограничивают право интеллектуальной собственности временными рамками,

Правильно ли мы поступаем? Большинство участников дискуссий вокруг интеллектуальной собственности руководствуются прагматическим принципом: достаточно ли защищено право интеллектуальной собственности, чтобы стимулировать инновации, не препятствуя, однако, дальнейшим инновациям? Не является ли защита настолько размытой, что ее неопределенность приводит к повышению премий за риск и увеличению стоимости капитала?

Почти четыре десятилетия назад молодой Стивен Брейер выразил эту дилемму цитатой из Гамлета. В статье для Harvard Law Review будущий член Верховного суда написал:

«Вопрос о том. насколько оправдана существующая защита авторского права как таковая, не может не вызывать противоречивых чувств. Для сравнения приведу позицию профессора Махлупа, который. проанализировав патентную систему, пришел к следующему выводу: “Никакие из имеющихся эмпирических свидетельств и никакие из предлагаемых теоретических аргументов не подтверждают и не опровергают мнения, что патентная система способствует прогрессу технических дисциплин и росту продуктивности экономики”.

Эта позиция предполагает, что концепция авторского права проистекает не из доказанной необходимости, а скорее из неопределенности возможных последствий отказа от защиты авторских прав. Пагубность этих последствий может показаться незначительной, и все же мир без авторского права — "безвестный край", который смущает нашу волю, "Внушая нам терпеть невзгоды наши / И не спешить к другим, от нас сокрытым”».

Насколько отвечает существующая система, созданная в условиях преобладания материальных активов, требованиям экономики, в которой стоимость все чаще воплощается в форме идей, нежели осязаемых активов? Пожалуй, с экономической точки зрения в ближайшие 25 лету наших законодателей и судей не будет важнее задачи, чем внести ясность в вопросы защиты интеллектуальной собственности.

Итак, какой же вывод можно сделать после нашей попытки заглянуть в будущее? Если не брать в расчет непредсказуемые обстоятельства, практически не поддающиеся контролю (ядерный взрыв на территории США. пандемия гриппа, всплеск протекционизма, неспособность решить проблемы финансирования программы Medicare без усиления инфляции — вот лишь некоторые примеры), то в 2030 году ситуация в США может характеризоваться следующим:

1) реальный ВВП вырастет на три четверти по сравнению с 2006 годом:

2) продолжится концептуализация ВВП: возрастет значение защиты интеллектуальной собственности и резко возрастет количество разбирательств в этой сфере:

3) ФРС придется противостоять инфляционному давлению и популистской политике, т.е. проблемам, которые в последние годы несколько утратили свою остроту.

Если ФРС помешают бороться с инфляционными факторами, результаты могут быть следующими:

4) темпы базовой инфляции значительно превысят уровень 2006 года в 2,2%;

5) доходность 10-летних казначейских облигаций к 2030 году будет двузначной (в 2006 году — менее 5%);

6) спреды по рискам и премии за приобретение акций будут значительно выше, чем в 2006 году;

7) таким образом, доходность акций по сравнению с 2006 годом повысится в результате ожидаемого замедления роста цен в период до 2030 года; соответственно, снизятся коэффициенты капитализации недвижимости.

Ну а теперь поговорим о перспективах других регионов мира. Великобритания продемонстрировала беспрецедентный рост после того, как в 1980-е годы Маргарет Тэтчер дала простор рыночной конкуренции. Успех превзошел все ожидания, и к чести «новых лейбористов» под руководством Тони Блэра и Гордона Брауна, они не отказались от новых свобод, наполнив традиционные паруса своего фабианского социализма свежим ветром рыночных перспектив. Британия с энтузиазмом восприняла иностранные инвестиции и приход иностранного капитала в британские компании. Действующее правительство признало: если отвлечься от вопросов национальной безопасности и национальной гордости, национальная принадлежность акционеров британских компаний не особо влияет на уровень жизни среднего гражданина.

Сегодня Лондон, возможно, является мировым лидером в области трансграничных финансовых операций, хотя Нью-Йорк, финансирующий значительную часть мощной экономики США, остается финансовой столицей мира. Восстановление доминирующей роли Лондона на международных рынках, которую он играл в XIX веке, началось в 1986 году после «Большого взрыва», существенно ослабившего регулирование британской финансовой системы. Этот процесс оказался необратимым. Новые технологии кардинально повысили эффективность использования глобальных сбережений для финансирования глобальных инвестиций в основные средства. Повышение эффективности капитала способствовало росту доходов от финансовых услуг, и британская финансовая система начала процветать. Возросшие налоговые поступления британское правительство использовало для сокращения неравенства доходов — неизбежного побочного эффекта усиления финансовой конкуренции в условиях развития технологий.

В последнее время Великобритания обошла Германию и Францию по уровню ВВП на душу населения. Британская демографическая статистика выглядит не так безотрадно, как на континенте, хотя школьному образованию в стране присущи многие недостатки, свойственные американской системе. Если британская экономика останется открытой (а этого вполне можно ожидать), то в 2030 году она будет занимать устойчивые позиции на мировой арене.

Будущее континентальной Европы останется туманным до тех пор. пока европейские страны не поймут, что они уже не способны поддерживать систему социального обеспечения за счет текущих доходов, для чего необходим прирост населения. Рождаемость в Европе значительно ниже уровня естественного воспроизводства, и вряд ли ситуация изменится к лучшему. 8 этой связи трудовые ресурсы континентальной Европы, если не будет значительного притока рабочих-иммигрантов, обязательно сократятся. а доля нетрудоспособного пожилого населения возрастет. Вместе с тем возможности Европы по увеличению притока иммигрантов ограничены. Чтобы изменить ситуацию, производительность труда в Европе должна расти такими темпами, которых на сегодняшний день достичь очень сложно. Понимая проблему. Европейский совет разработал в 2000 году так называемую Лиссабонскую программу, призванную превратить Европу в технологического лидера. Однако эта программа постепенно зачахла и в конце концов была приостановлена. Без ускорения роста производительности сложно представить, каким образом Европе удастся сохранить ведущую роль, которую она играла в мировой экономике после Второй мировой войны. Вместе с тем приход к власти новых лидеров во Франции. Германии и Великобритании может создать предпосылки для возобновления реализации Лиссабонской программы. Близость экономических взглядов Николя Саркози. Ангелы Меркель и Гордона Брауна повышает вероятность роста активности в Европе.