Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если Нанох действительно убийца, мы хотели бы вычислить его раньше, чем убьют его самого. Ваш Мессия не должен закончить на кресте.
Этот аргумент вроде бы достиг цели. Drabarni выпрямилась и запустила руку в волосы, отбрасывая назад густую черную гриву под алой диадемой.
— Нанох женщина.
Все застыло. Симон решил, что плохо расслышал. Калейдоскоп их заблуждений не знал предела.
Бивен выговорил:
— Ты не могла бы повторить?
— Ее зовут Лена.
— Где она?
— Представления не имею.
— Ты сказала, что она из вашей kumpania.
— Она ушла из нее очень давно.
— Ушла куда? И с кем?
Рупа затянулась трубкой, выгнув губы. В сравнении с прозвучавшим разоблачением все, что она теперь могла бы сказать, покажется мелочью.
— С гадже.
— Что?
— Нанох должен жить среди гадже, чтобы суметь ударить их в самое сердце. Такова его жертва. Он должен замарать свои руки. Он должен стать врагом.
Симон наслаждался этим разговором на лужайке из сиреневого, как во сне, песка, на берегу воркующей реки. Они вступили в мир грез…
— Как ее зовут?
Полное впечатление, что Бивен впал в транс, взвинченный новой информацией.
— Как ее зовут? — повторил он громче.
— Я тебе уже сказала: Лена.
— Она сохранила свое имя?
— Нет. А мы отдали его новорожденному, когда она ушла.
— И ты не имеешь представления, как ее называют сейчас?
— Нет. Она сейчас живет в мире гадже. В мире богачей. Она мстит за нас, гаджо. Ее следует оставить в покое. Она делает свое дело.
Этот новый след, который во многих отношениях был чистым бредом, завораживал. Он вынуждал представить себе цыганку, совершенно преобразившуюся физически. Вынуждал принять мысль о цыганке, умеющей читать и писать — и пользоваться за столом вилкой и ножом.
Но как Лена/Нанох смогла подобраться к Адлонским Дамам, элите берлинского общества? Стала служанкой? Гадала им по линиям на ладони? Предсказывала судьбу, продавала амулеты?
Нет. Симон чувствовал, да и Бивен, конечно, тоже, что Лена, став гадже, поступила куда лучше. Ей удалось просочиться в их ряды и стать ровней этим богатым и утонченным женщинам.
Рупа словно прочла их мысли — в конце концов, она же была ясновидящей:
— У Наноха есть draba.
— Власть?
— Да. Она может становиться невидимой.
У Бивена под воротником покраснела шея: это было уже слишком. Он сделал вид, что встает, но Рупа схватила его за запястье. Ее темные пальцы с голубыми жилками напоминали вырвавшийся из земли корень.
— Послушай меня, — приказала она, — у Наноха болезнь.
— Какая болезнь?
— Я не могу об этом говорить, это mahrime.
— Какая связь с ее властью?
— Ее болезнь и есть ее власть. Это и делает ее невидимой, понимаешь?
Бивен, разумеется, хотел ответить «нет». И Симон поступил бы так же. Но нацист не собирался сдаваться:
— На протяжении десятилетий немцы вас переписывают. Они арестовывают вас, бросают в тюрьмы, заводят на каждого отдельный документ.
— Это правда.
— Нацисты использовали составленные реестры, чтобы определить ваше местонахождение и депортировать.
— Ты нацист, тебе виднее.
— Твоя kumpania прошла перепись?
— Много раз, гаджо. Под общей фамилией Вана.
— А во времена Лены?
Она вернула на лицо улыбку, как снова надевают пиджак или кофту, — осенний воздух стал прохладнее, и эти старые истории больше ее не грели.
— Конечно, ты можешь попытаться отыскать ее таким образом, но это ничего не даст. Лена больше не Лена.
Бивен поднялся. Симон последовал его примеру, Минна тоже. Оба психиатра так и не открыли рта — уж что-что, а молчать и слушать они умели.
Нужно только не мешать говорить.
Нужно дать «этому» выплеснуться.
Даже если сегодня высказанная истина казалась невероятной.
141
Они вернулись в Берлин ночью. Бивен вел машину на одном дыхании, останавливаясь только заправиться, когда это было необходимо. Ни передышек, ни отдыха. Следовало как можно быстрее оказаться в столице. Они оставили Тони у Вана. Да поможет ему Бог.
Отныне перед ними стояла одна первоочередная цель — выяснить, какое лицо у Лены Вана. С самого начала этой истории они ни разу всерьез не рассматривали предположение, что убийцей может быть женщина. Однако это предположение несло ответ на многие загадки. Как убийца сумел приблизиться к Адлонским Дамам и убедить их пойти с ним в парк Тиргартен или в Кёльнский. Почему в день убийства никто не заметил рядом с жертвами какого бы то ни было мужчину.
На протяжении десяти часов, потребовавшихся на обратный путь, Бивен прикидывал в уме все аспекты новой версии. Мраморным человеком была женщина. Существо полуфантастическое, полуреальное, которое умудрилось проникнуть в нацистскую элиту. Каким образом? Как давно? Под какой личиной?
Все, что у них было, это имя — Лена Вана, — безусловно включенное в перепись в двадцатых-тридцатых годах.
Он слышал о Rassenhygienische und bevölkerungsbiologische Forschungsstelle (Департаменте расовой гигиены и популяционной биологии), называемом RHF, которым руководил доктор Роберт Риттер. Очередное очковтирательство рейха, псевдонаучный институт, дающий простор, как обычно, куче вранья и преступлений.
Но Риттер приступил к скрупулезной переписи цыган в Германии, рассылая свои команды по всей стране, проверяя книги записей мэрий, комиссариатов, церквей, вызывая каждую цыганскую семью в ближайшее отделение полиции. Он запустил проект исчерпывающей таксономии всех Zigeuner, занося данные о каждом на отдельную карточку — имя, досье криминалистического учета, отпечатки пальцев, антропометрическая фотография, туда же иногда вписывались «расовые замеры».
В этих архивах, пополнившихся информацией из Zigeuner-zentrale (Центрального управления по борьбе с цыганской угрозой), находившегося в Мюнхене и занимавшегося такими же переписями с конца XIX века, содержались сведения о более чем двадцати тысячах человек.
Едва они оказались в Берлине, Бивен кинулся в гестапо — в полночь ни единой крысы не было в самом крупном в городе логове крыс — и за несколько минут получил доступ к искомой информации. Архивы RHF находились в отдельном здании, в нескольких шагах от дома 8 по Принц-Альбрехтштрассе.
Задача: перебрать тысячи карточек, пока не отыщется карточка на Лену Вана. Даже если она сменила имя, они найдут подробное описание ее лица и, кто знает, решающие сведения, которые позволят схватить ее.
Центральный архив — простой бетонный куб — был совсем новым. По счастью, главный архивариус ночевал на рабочем месте, в клетушке, примыкающей к большому залу с документами. Разбуженный в середине ночи мужчина не выразил никакого недовольства. Напротив. Он, казалось, был счастлив, что кто-то наконец заинтересовался его грудой бумаг, пусть и в такой час.
Ведя их по зданию, он объяснял, что здесь хранятся
