Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

– Безусловно, – произнесла она свой вердикт, – Пруст был прав.

– Мисс Кейви, – продолжил Уинтер с самым невинным видом, – может считаться признанным авторитетом в данной области, и нам стоило бы ее послушать. Но мы рассматриваем проблему под несколько другим углом зрения, и потому позволю себе заметить: получив первое определение, нам не составит труда сделать вывод о том, что искусством не является. Художник, если следовать такой логике, не дает нам возможность познать нашу собственную вселенную. Вот почему исторические документы не могут считаться искусством; мы не причисляем к нему газетные репортажи, какими бы точными и мастерски написанными они ни оказались. И даже если сама мисс Кейви возвращается из экспедиции по изучению сельских характеров и нравов, а потом просто переносит увиденное и услышанное на бумагу, то этому тоже еще очень далеко до искусства. Чтобы создать истинное произведение, требуется воздействие каких-то иных сил.

– Потому что существует такое понятие, – мисс Кейви с удовольствием похлопала себя по животу, – как духовная составляющая.

– Совершенно верно, – сказал Уинтер и ненавязчиво, без намека на пародию тоже сложил руки пониже груди. – Необходима также способность придавать словам форму. Пластика слов, как не совсем точно определил это Кольридж.

Стоило ему пуститься в глубины теории, как аудитория заметно поредела. Однако Эплби, которого привлекали и забавляли вольные импровизации Уинтера, задержался, чтобы послушать дальше.

– Наш обыденный житейский опыт не относится к сфере искусства. Но приведем еще один афоризм Пруста – «Музы – дочери памяти» и поймем, что искусство невозможно без воспоминаний. Но (и в этом заключается важнейший парадокс) воспоминаний непременно неточных! Мисс Кейви вспоминает об опыте, приобретенном при посещении деревни, но ее воспоминания – и как же благодарны мы должны быть за это! – представляют собой божественно искаженные реминисценции художника. Именно этот фактор делает ее книги столь причудливыми, не похожими ни на что, реально существующее в нашей обыденной вселенной. Вот печать истинного искусства, которое мы определим теперь с помощью приблизительной цитаты из Вордсворта как «умиротворенное восприятие ложных воспоминаний». А дальше, если говорить о плохом искусстве…

Но Эплби пришлось пожертвовать возможностью почерпнуть сведения о плохом искусстве ради возможности перехватить доктора Чоуна, замеченного им в одиночестве по другую сторону зала. Хотя ему все же удалось извлечь полезные наблюдения из лекции Уинтера. Над мисс Кейви сегодня всласть поиздевались все кому не лень, и эти новые насмешки казались уже перегибом. Сказывалось нервное напряжение, и даже Уинтеру начало изменять чувство меры, но лишь потому, что куда важнее становилось ощущение собственной безопасности. Таким образом, сделал вывод Эплби, по крайней мере еще один человек – и человек далеко не глупый, не склонный пугаться собственной тени, – так же как и он сам, напряженно ожидал наступления вечера. Эплби мог безошибочно предсказать, что в девять часов рассуждения Уинтера станут оживленнее, чем в восемь, а в одиннадцать его будет слышно громче, чем в десять.

Неспешным шагом он приблизился к Чоуну.

– Как вы считаете, – спросил он, а поскольку Уинтер по-прежнему доминировал в зале со своими речами, то пояснений не требовалось, – ум ученого действительно начинает работать активнее под влиянием страха или волнения?

– Человеческий мозг, мой дорогой Эплби, обычно трудится с более полной отдачей и как никогда плодотворно в условиях эмоционального стресса. Однако различные эмоции стимулируют и различные реакции интеллекта. Взять, к примеру, острое ощущение опасности, – Чоун уже слегка размяк после первого бокала амонтильядо[106] и был готов к дружеским, поучающим и не менее громким, чем у Уинтера, тирадам. – Наш любезный друг несет полную чепуху о божественной неточности памяти как источнике подлинного искусства. Хотя мог бы гораздо осмысленнее порассуждать о необычайной череде быстрых воспоминаний, вызываемой в нас страхом смерти.

– Вы имеете в виду пример с тонущим человеком?

– Вполне подходящий случай. Представление, что в памяти тонущего человека проходит вся его жизнь, в целом совершенно справедливо. Известны многочисленные рассказы выживших, как люди в условиях угрозы для жизни вспоминали прошлое с поразительной интенсивностью и в мельчайших подробностях. Это случай более быстрой работы мозга – пусть и в пассивной форме – под давлением страха. Но гораздо более мощная мозговая деятельность вызывается не испугом, а гневом. Считается, что в сложных, запутанных ситуациях человеку следует прежде всего не поддаваться эмоциям и сохранять хладнокровие. Но так мыслят только невежественные учительницы начальных классов, и это одно из наиболее распространенных обывательских убеждений. – Чоун смотрел на Эплби с суровой, но не враждебной серьезностью знатока вопроса. – Вы гораздо быстрее решите любую вставшую перед вами интеллектуальную проблему, если она вас по-настоящему разозлит. Эту гипотезу мы проверяли путем лабораторных тестов. Ее правильность можно считать доказанной.

«Как и существование телепатии», – подумал Эплби, прислушиваясь к стоявшему неподалеку мистеру Элиоту. Тот как раз объяснял своему менее удачливому коллеге Гибу Овероллу, что хорошая беконная свинья должна быть крупной и с волосатой спиной, покрытой толстым слоем жира. Оверолл же, не изменяя своей обычной меланхолии, явно готовился последовать рецепту доктора Чоуна для решения вставшей перед ним умственной задачи. Чуть поодаль мисс Кейви снова проходила путь от блаженного неведения к подозрительности, а потом и к полному недоверию к собеседнику. Сознательно или подсознательно, но все участники праздника вырабатывали сейчас способность к мощному выплеску раздражения. Чувствуя, что общее настроение дает ему на это право, Эплби перешел в наступление и неожиданно резко спросил:

– А что касается различных гипнотических внушений – какое влияние они могут оказывать на память?

Слегка нахмурившись, доктор Чоун показал, что собеседник перевел разговор в не слишком приятную для него плоскость, граничившую с издевкой.

– Под гипнотическим контролем мы способны узнать очень многое. Возьмем, к примеру, дни рождения. Скажем, вы. Что вам запомнилось о своем десятом дне рождения?

– Не думаю, что запомнил особые детали хотя бы одного своего дня рождения до двадцать первого.

– Так и должно быть. Потому что вы находитесь в обычном для себя состоянии бодрствования. Под гипнозом вас можно заставить вспомнить нечто о своем двадцатом. А затем – хотя этот процесс не отработан до конца и требует больших усилий – мы могли бы двигаться в прошлое год за годом. Достаточно часто подобным методом удавалось восстанавливать воспоминания даже о втором дне рождения человека, а в редких случаях – и о первом. Некоторые практикующие гипноз медики утверждают, что сумели проникнуть чуть ли не во внутриутробные воспоминания. Но это вопрос спорный и до конца не изученный.

И доктор Чоун покачал головой с видом консервативного и ответственного ученого.

– Объект исследований помнит подробности воспоминаний о днях рождения, когда выходит из состояния гипноза? И помнит ли он вообще хоть что-то о происходившем с его памятью под гипнозом?

Доктор Чоун поставил бокал на стол.

– Мой уважаемый сэр, – сказал он, мягко намекая, что не склонен к продолжению беседы. – Вы затронули крайне сложную проблему. Если ваш интерес подлинный, то однажды я с удовольствием порекомендую вам несколько весьма полезных книг.

– Всего лишь книг, доктор Чоун?

Вопрос, содержавший почти открытый вызов, на какое-то время повис в воздухе, пока Чоун раздумывал, стоит ли его принимать.

– Да, как я и сказал, есть несколько очень полезных. – И, пробормотав невнятные извинения, отошел в сторону.

Несколько секунд Эплби задумчиво созерцал дно собственного опустевшего бокала. Это было интересно. Все – даже рассуждения Джеральда Уинтера о «Лунном камне» и об искусстве – интересно при условии правильного восприятия информации. Он огляделся. Мисс Кейви, удалившись в один из углов, выплескивала возмущение на небольшую группу своих поклонников. Уинтер переключил внимание на Питера Хольма. Кермод в центре помещения, по всей видимости, перемывал косточки хозяина дома перед миссис Моул, причем в таких выражениях, от которых она в злости то бледнела, то покрывалась багровыми пятнами. Тимми Элиот сторонился Топлэди. По слухам, между молодыми людьми произошла крупная ссора, пока они сидели в одном из буфетов, играя в прятки накануне вечером. Над всем этим, как и над многим другим, все ощутимее сгущалась атмосфера ожидания и охватившего участников праздника дискомфорта. Только мистер Элиот излучал полнейшее спокойствие. Для него это был всего лишь очередной праздник в честь Паука; многих из гостей он воспринимал не иначе как близких родственников своего героя, почти его детей, а сам он в таком случае брал на себя роль их добродушного и милостивого дедушки. Наблюдая все это, Эплби с трудом удалось избавиться от жутковатого ощущения, что Паук – тот самый Паук, которому удалось выбраться из рукописей книг о себе, – полностью контролировал ситуацию. Хотя не было слышно ни звуков кларнета, ни стука трости и пока не произошло никаких новых инцидентов, празднество продолжало развиваться по задуманному им плану. Он посмотрел на часы. Прошли ровно сутки с того момента, когда он распахнул окно и предстал в темноте перед теми же людьми, которые окружали его сейчас. Что ему удалось узнать за прошедшее время? И что сумел выяснить Уинтер?