Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

Перейдя в другой конец комнаты, он выяснил, что Уинтеру стало известно о физических упражнениях Хольма, который, трудясь над формой своего живота, осуществлял нечто вроде антропологической фантазии. Его стремление к подобным упражнениям проистекало из распространенной философской ошибки – причем ошибки романтической в своей основе. Плоскость собственного живота занимала Хольма в силу иррациональной веры в превосходство первобытного и примитивного человека над современными людьми. Он внутренне пытался поменять в себе цивилизованную натуру на грубую дикарскую. В самом лучшем случае здесь хромала логика. Не существовало никаких доказательств, что человек древности был сильнее и здоровее своего нынешнего потомка. Но если взять человекообразных обезьян, то все обстояло сложнее. Были накоплены значительные научные подтверждения в пользу точки зрения, что, впервые поднявшись на ноги, человек нанес своей физиологии такой урон, от которого не оправился до сих пор. А потому, совершенствуя мускулатуру живота, за образец следовало брать не древнего человека, а уходить гораздо дальше, в глубь истории к лемурам, обезьянам и опоссумам. Как прекрасно это выглядело бы на сцене? Если уж осовременивать Гамлета, то почему не изобразить его в виде человекообразной обезьяны? Почему бабуин не может сыграть Отелло? А паукообразная обезьяна[107] – Паука?

Как и предсказывал Эплби, Уинтер говорил теперь громче и оживленнее. Но при этом даже лучше и интереснее. Его речь приобрела больше драматических эффектов, а простоватый с виду Хольм представлялся более благоприятным объектом для насмешек. Но Эплби, тем не менее, взял Уинтера под руку и отвел в сторону.

– Дорогой мой, – сказал он, – так дело не пойдет. Из вас получается прекрасный оратор, но никудышный детектив. Давайте выйдем на улицу.

Они прошли в гостиную, открыли одно из французских окон и выбрались на холод темной террасы. Несколько мгновений им ничего не было видно, а затем оба издали дружное восклицание. Природа, столь безликая и невыразительная на протяжении последних тридцати шести часов, разыграла потрясающее шоу. С внезапностью, которую, вероятно, не смогли бы объяснить и метеорологи, дождь сменился снегопадом, и снег уже плотным покровом устилал землю. Скудно освещенная терраса предстала в виде незавершенной рождественской открытки.

– Кажется, – заметил Уинтер, – все идет по плану. Разве Дурость-Холл не был окружен заснеженными лужайками в «Полуночном убийстве»? Держу пари, что был.

– По плану?

Им показалось, что эти слова эхом разнеслись по округе.

Уинтер принялся беспокойно вышагивать в тени дома.

– А разве события не продолжают развиваться? Неужели вы думаете, что часы били невпопад или останавливались безо всякой на то причины? Я теперь горько сожалею, что меня занесло в эту часть Англии. Мне страшно, а страх, как известно, представляет собой совершенно пустую растрату нервной энергии. – Чиркнула спичка, и он прикурил сигарету. – Мы с вами то и дело совещаемся. Но зачем проводить очередное совещание под снегопадом? Или вы снова добились заметного прогресса?

– Я подумал, что нам пора обменяться идеями. Но вы действительно испуганы. Страх всегда делает вас таким говорливым? И почему в таком состоянии пребываете только вы? Остальные гости выглядят нормально. Они скучают, но не слишком нервничают. Я не наблюдаю и сотой доли вчерашнего беспокойства. Так почему же вы один испытываете такой ужас?

– Возможно, потому, что я стал видеть происходящее делом рук самого Элиота. На него что-то накатило, и он совсем рехнулся. Меня навязчиво преследует эта жуткая мысль. А вам такая вероятность не приходила в голову?

Уинтер вернулся к окну, и его силуэт вырисовывался теперь на фоне неяркого света из-за портьеры.

– Да, я думал об этом. Как и сам Элиот. Он предложил мне современную теорию, объясняющую суть его сумасшествия, которую, кстати, разделяет Чоун. С Чоуном я побеседовал детально, получив в итоге щелчок по носу за свои старания. Но зато могу рапортовать: Чоун не держит Элиота в перманентно полугипнотическом состоянии. Чоун вообще не годится на роль злодея. Он человек науки со всеми достоинствами и недостатками.

Уинтер виновато рассмеялся.

– Признаюсь, это была не самая умная версия, и я подумаю дважды, прежде чем впредь заводить речь о чем-то подобном. Но я тоже должен поделиться с вами интереснейшим фактом, который, чтобы быть точным, мне сообщила миссис Моул. – В его голосе даже послышались триумфальные нотки. – Вы согласны, что человек, отравивший прошлым вечером Арчи Элиота, и есть тот, кого мы ищем?

Эплби усмехнулся.

– На этой стадии расследования нет ничего, с чем я был бы готов безоговорочно согласиться. Но звучит весьма интригующе.

– Так вот, – начал терять терпение Уинтер, – Арчи отравил себя сам. Миссис Моул видела, как он это сделал.

– Прекрасно, что наконец хоть кто-то и хоть что-то увидел. Непроницаемая завеса, которую набросил на себя шутник, начала не на шутку меня тревожить. Ах, эта славная миссис Моул!

– Похоже, новость не произвела на вас особого впечатления.

– Не произвела.

Между мужчинами падали снежинки.

– Но разве же… – решительно прервал затянувшееся молчание Уинтер.

– Эта информация нам мало чем помогает. – Эплби говорил спокойно, но уверенно, хотя при желании собеседник мог подумать, что его слегка поддразнивают. – Миссис Моул следует и впредь оставаться наблюдательной, чтобы заметить что-нибудь еще. А пока, повторюсь, мы все видели слишком мало.

– А если задержимся здесь, то и ужина не увидим. – Уинтер отшвырнул в темноту окурок. – Я думал, вас действительно интересует разгадка тайны. Между тем, когда мне удается добыть решающую информацию, вы по неясным причинам отметаете ее как незначительную. Что очень печально, и во мне не вызывает должного к вам уважения.

– Мой любезный друг! Вам нет нужды уважать меня. Уважайте интеллект, стоящий за всей этой историей.

– А заслуживают ли уважения дурацкие шутки? – Желание продолжить разговор пересилило в Уинтере чувство голода.

– Я только хотел сказать, что какие бы цели ни преследовал шутник, он – человек необычайно острого ума. Любой ум, способный столь чисто выполнить набор не самых простых маневров и не попасться, заслуживает высокой оценки – пусть даже смысл этих маневров представляется тривиальным или извращенным. И вы сами подозреваете существование у злоумышленника плана. – В голосе Эплби снова могла померещиться чуть насмешливая интонация. – Хочу подчеркнуть, что это пока самое важное подозрение из всех, высказанных вами.

– Здесь я всего лишь следовал за ходом ваших собственных рассуждений.

Эплби кивнул совершенно серьезно.

– Да, план определенно есть… Вам часто приходилось читать литературу по научному направлению, которым занимается Чоун?

– Крайне редко. – Уинтер откровенно вслушивался в доносившиеся из дома звуки, чтобы не пропустить сигнала к ужину. Он был одновременно зол, сбит с толку и нетерпелив.

– В вашем колледже есть штатный преподаватель психологии? Тот же Бентон, к примеру. Это не его специальность?

– Ваши мысли скачут с непредсказуемостью антилопы. С чего вам в голову взбрела подобная идея? У нас нет никого, имевшего бы самое отдаленное отношение к сфере медицинской психологии, если именно о ней вы говорите. И уж, конечно, не Бентон. Между прочим, вы не впервые упоминаете о Бентоне. Уж не превратился ли он для вас в обманчиво манящую, но ложную цель?

– Похоже на то. Но ведь это Бентон так взволновался при случайном упоминании об ограблении дома Бердвайр, Бентон был близок к Шуну, а теперь на сцене появляется еще один ваш весьма сообразительный коллега – доктор Буссеншут – и начинает совать нос в это дело. Любопытно получается.

– Согласен. Но какое отношение имеет психологическая наука Чоуна…

Эплби не дослушал вопроса и поспешно шагнул в сторону дома.

– Когда у меня появляется невероятная версия, я предпочитаю не выкладывать ее сразу, а для начала основательно обдумать, – холодно произнес он. – Да, взвесить со всех сторон… Между прочим, что дало ваше расследование возможных алиби?

– Вынужден был остановить его. Мне это плохо удается. Но я сумел получить, на мой взгляд, важные данные, касающиеся главных действующих лиц. Ваша сестра, как вам наверняка уже известно, пряталась вместе с Чоуном. Кермод был в паре с Овероллом, а Тимми – с Топлэди. И, кстати, они крупно повздорили. Тимми потребовал, чтобы Топлэди вернул ему какие-то стихи. Но оказалось, что Топлэди, совершенно не разбирающийся в поэзии, передал их на критический анализ своей бабушке. Старая леди, как считается, обладает тонким литературным вкусом. Тимми это привело в бешенство.

Эплби только вздохнул.

– В конце концов, – рассеянно сказал он, – это место не зря перекрестили в Дурость-Холл.