Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого - Бен Хеллман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лёва преисполнен оптимизма. Но в середине месяца Толстой получает тревожное письмо. Речь идет о поездке в Монте-Карло:
Я сделал ужасную глупость, милуй друг папá, и мне было бы тяжело не покаяться тебе, как я каялся себе, т. е. Богу во мне. Это рулетка. Я поехал туда, не зная сам, зачем я еду; я говорил себе, что хочу посмотреть, видеть, но, может быть и даже наверное, во мне сидело простое желание играть. Первое впечатление отвратительное. Когда входишь в эти великолепные залы, куда убиты миллионы, видишь эти громадные столы, окруженные чистой публикой с сосредоточенно-зверскими лицами, видишь эту тишину и таинственность, делается страшно, как когда попадаешь в самое гадкое место, и хочется скорей бежать, бежать. Так и надо было сделать, но я остался и сам поставил пятифранковую монету на noir. Ты уже не замечаешь, где ты и что ты делаешь, не смотришь на взволнованные лица, потные, с блестящими глазами, потому что сам делаешь, что другие. Я не ожидал, что я так слаб и глуп и гадок. Но это оказалось так, и мне горько на душе. Заразительность игры страшная, и в ней весь ужас рулетки.
Лёва потрясен, но это не удерживает его от новой поездки в Монте-Карло. Он хочет испытать себя еще раз, пережить магию игры. Возможно, это даже полезно для пищеварения, кто знает. Но теперь он раз и навсегда решает:
Я уже не войду больше никогда в этот вертеп. Если представлять себе как-нибудь ад – то это Монте-Карло. Это все пороки людские. На золоте и все остальное – и разврат, и вино, и убийства, и т. д.
Однажды, когда Лёва был маленьким, князь Леонид Оболенский взял его, Софью Андреевну и других детей с собой на бега. И Софья Андреевна обратила внимание на азартность сыновей – они очень быстро заговорили о наездниках и лошадях, как настоящие знатоки. Уже тогда в Лёве явно проснулся инстинкт игрока. Тотализатор может стать легким способом добычи денег! Но поездка в Монте-Карло, разумеется, дело куда более серьезное. Лёва выиграл восемьдесят франков, но ему стыдно. Он истязает себя самоанализом, свою силу продемонстрировал «дьявол, сидящий в нас». В качестве ответного хода Лёва сорок раз читает «Отче наш» в гостиничном номере. «Молитва – это именно борьба хорошего в человеке с дурным, – извещает он отца, – и вот пришлось помолиться, и хорошо и радостно опять на душе».
От купания в теплом море на следующий день настроение поправляется. Похоже, бес азарта побежден – раз и навсегда.
В Каннах действует общество популяризации Евангелия среди детей. Лёва попадает на устроенный этим обществом праздник, где о жизни Иисуса рассказывают с помощью волшебного фонаря, laterna magica. Представление кажется Лёве совершенно фантастическим и, не будь он таким уставшим, он бы обязательно познакомился с миссионерами. В остальном же, пишет Лёва своему другу Черткову, истинных знатоков учения Христа в Каннах мало. Народ здесь, по сравнению с русскими, более культурный, это Лёва признаёт охотно, но ему не хватает «истинного христианского духа», который есть в самой маленькой русской деревне. Лев понял, что на Ривьере нет ничего, кроме пустоты. Хорошо только всевозможному сброду, в то время как настоящая жизнь течет у них в Ясной Поляне.
Но хуже всего, что выздоровление протекает так медленно. Говорят, что он сейчас выглядит лучше, но на самом деле он чувствует боль ежеминутно. Порции, которые ему удается проглотить, очень невелики, и он похудел еще больше. Начались проблемы и со сном. Ничего больше не удерживает Лёву в Каннах.
После двух месяцев на Ривьере Лёва и Горбачев направляются в Париж, куда прибывают в начале февраля 1894 года. Из Парижа Горбачев возвращается в Россию, где при смерти его отец, но у Лёвы причин торопиться домой нет. Сначала он намерен выслушать мнение французских специалистов о его проблемах. Не исключено, что врачи ему помогут.
Le Grand Hôtel оказывается слишком дорогим, и Лёва снимает квартиру на Рю дэз Эколь, 41 в Латинском квартале на пару с Владимиром Бобринским, знакомым русским, который учится в Париже. Выбор удачен: «Тихо, дешево, уединенно, свой человек рядом, приятный и живой». В комнате есть всё необходимое: стол, кровать и камин. Лёва уже чувствует себя лучше. И зачем он столько времени провел напрасно в этих проклятых Каннах! Жил впроголодь, надеясь, что это поможет, но в итоге похудел еще на килограмм: 51,5 кг показывают весы, на которых он стоит в зимнем пальто.
Не теряя времени, Лёва связывается с Пьером Потеном, известным опытным кардиологом, членом Французской академии. Потен, одетый в дафлкот, с белым шарфом на шее, приходит с визитом на дом. Внимательный, серьезный, сочувствующий, начисто лишенный свойственной Захарьину заносчивости. Обследование показывает неполадки с желудком и кишечником, а также анемию, результат проблем с нервами. В данном случае ни смена климата, ни специальная диета помочь не могут. Для поправки здоровья Лёве, по мнению Потена, необходимо принимать целую гору лекарств. Выписываются рецепты на всевозможные порошки, пилюли, растворы и капсулы. Доктор говорит, что хорошо бы еще бросить курить (увы, невозможно). И в конце визита выписывает заоблачный счет. Лёва вынужден писать домой и просить родителей прислать пятьсот рублей в Crédit Lyonnais. Пациент разочарован, но предписания решает выполнять. Возможно, лекарства помогут, вопреки всему.
Он читает, пишет, гуляет. Катается на лодке, поднимается на Эйфелеву башню, слушает лекции в Сорбонне, идет на экскурсию в парламент. Из любопытства дважды посещает собрания Армии спасения. В России это движение неизвестно, поэтому «Северный вестник» охотно берет Левину статью «Письмо из Парижа: У салютистов». По дороге на Рю Обер, где проводятся собрания, Лёва рассматривает город из окна омнибуса, потом внимательно слушает разговоры новичков, отмечая национальные особенности. «Разве люди по сути не одинаковы?» – спрашивает он себя. Взаимопонимание определенно достижимо. Возможно, здесь и появляются ростки его мечты о мире и взаимопонимании между народами?
Лёва видит молодых людей, для которых, судя по всему, лучшая вечерняя программа – смеяться над активистами Армии спасения.
