Напасть - Игорь Сотников

Бу любит, вот так, сидя за столиком в кафе за чашкой чая, пускаться в различные пространственные рассуждения.

– Значит, твоя вчерашняя демонстрация блесков новизны перед лицами тех модниц, была своего рода, втягиванием их в твои схемы действий? – сидящий напротив него Аз уже что-то подобное подозревал насчет Бу, который вчера слишком демонстративно вертел перед носом двух гламурных красоток, женской сумкой, которая каким-то неведомым способом, оказалась у него в руках.

– Это, что за… – только и успел спросить Аз, дождавшись Бу возле одного из кафе.

– Что, глаз не можешь отвести? – ухмыльнулся Бу в ответ.

– Да с какой стати? – удивился Аз.

– А вот они, как раз и не могут, – Бу кивнул в сторону красоток, сидящих за столиком в кафе и, забыв про свои смартфоны, похлопывая ресницами и выпучив вожделенно губки, чуть ли не прокусывая их, и слизывая с них выделяющийся филлер, не могут оторваться взглядом от того, что в его руках. После чего Бу, явно с издевательскими целями, ставит эту Виттон-сумочку на стол рядом с этими ледями, и, повертевшись на месте, (однозначно с целью потянуть время, для того, чтобы вид недоступности сумочки не только отложился у них в памяти, но и впитался с кровью в души этих, не сводящих своего взгляда лядей), своими несусветными действиями по отношению к сумочке, начинает истязать неокрепшие души лядей, не привыкших видеть такое обращение людей с их аксессуарами (человеческую скотину еще мало пороли, раз отдельные ее представители, так по-хабальски ведут себя с вещами!).

Так Бу, держащий в одной руке какой-то сверток, второй рукой вновь берет эту эксклюзивную сумочку, и зубами, вы слышите, зубами, отчего леди чуть не падают в обморок, начинает открывать застежку сумочки.

«Глотку ему перегрызть, мало!», так и читалось в глазах этих лядей. После чего Бу, сподобившись таким способом открывать этот женский аксессуар, начинает бесконечно жестоко сминать ее, засовывая туда недостойный сверток, которому ясное дело, место на помойке, а не в недрах оскверненного этим изувером изящества.

– Блин, не лезет, – слова Бу вкупе с его жесткими действиями с сумкой, выбивают последние основы понимания этого мира у красоток, считавших, что только красота спасет мир. А теперь они, видя, как такая красота гибнет, и никто даже не пытается противодействовать этому осквернению, уже совершенно не понимают, куда катится этот грубый, некрасивый мир. Но Бу на этом не останавливается, и, опустив сумку на стул, начинает сверху чуть ли не коленом вминать в сумку этот уже распухший пакет.

Впрочем, кажется, стараниям этого изувера приходит конец, и пакет, втиснутый в свои сумочные рамки, воссоздал новое убожество распухшего аксессуара, который, между прочим, и создан был специально таким изящным и легковесным, лишь для того, чтобы только на него аппетитно смотрели, а не внутри-изнаночно использовали. Но разве это дано понять всякому быдлу, которое непонятно каким образом заполучило в свои руки сию красоту. Подобное течение мысли, без труда читается на лицах этих красоток, которые своей безответностью поставили в безвыходное положение подошедшего к ним официанта, уже и не знающего, что им говорить, так как безмолвие, поселившееся за этим столиком, не слишком способствует его работе.

– Ладно, пятиминутка ненависти закончена.

Бу сообщает эту радостную новость уставшему от комедии Азу и, подмигнув сидящей рядом блондинистой красотке, которая от такой наглой неожиданности, проглотила накопившиеся слюни, вместе с Азом отправляется в сторону эскалатора.

Красотки же, видимо, только после его ухода смогли прийти в себя, и как только этот изувер отвернулся, сразу синхронно схватились за смартфоны, и принялись оповещать всех своих, близких и доверенных знакомых об этом несусветном происшествии.

– Ну, так что насчет заказа? – подвижки красоток, и их умение еще как говорить, навели официанта на мысль, что они все-таки не глухонемые, а значит, могут все-таки его определить. Вот только официант не учел, что помимо простых слов необходимых для межличностного общения, они имеют в запасе слова посылательного значения, которые, при их образе жизни, и соответствующем ему характере, обладают куда большим применением.

– Слинял отсюда, тля! – официанту повезло, что красотки были слишком заняты вопросами информирования, и потому, он еще должен быть благодарен им за столь небольшую эпичность сказанного блондинистой красоткой, без перехода на тяжеловесность, которая очень часто подвергает сомнению мужское я. После чего, эта тля исчезает из поля их зрения, и красотки, необеспокоенные больше никем, кроме самих себя, еще некоторое время тревожат души тех, кому они считают нужным, растеребить раны, и уже когда первый эмоциональный всплеск проходит, они обмениваются друг с другом внимательными взглядами, в которых ясно читается одна простая мысль: Пока до сумочек не дотянулась рука того изверга, они должны пойти на определенные жертвы, и купить, если не все, то по крайней мере, наиболее видные экземпляры.

После чего, каждая из них, увидев в глазах подруги поддержку, обретает уверенность в своих действиях, где она никогда не помешает. Ведь она знает, что ее жертва, как всегда, будет недооценена тем, кто по странному стечению обстоятельств, носит при себе ее кошелек, и даже считается ее содержателем. И хотя, для убедительности все же необходим личный контакт, нетерпение берет свое, и каждая из них, для того, чтобы, хотя бы выпустить пар, набирает номер своего жадного наказания.

– Ну, а сегодня, я смотрю, ты собираешься разыграть старую схему? – Аз, заметив в пакете Бу знакомый аксессуар, не может удержаться, и не указать тому на его не оригинальность.

– Ну, ты и скажешь, – Бу, как кажется Азу, искренне удивлен, и с беспокойством лезет в пакет, из которого на свет появляется та вчерашняя женская сумка.

– И что, по-твоему, тут укладывается в старую схему? – суровый взгляд вынуждает Аза оставаться серьезным, когда как он подспудно чувствует, что Бу, как и он, хочет рассмеяться.

– А что тут в ней, нового? – Аз принимает правила игры, и решает узнать все тонкости этой ручной работы.

– Ты меня просто сразил, – Бу с поверженным видом откидывается на спинку стула, и с прискорбием смотрит на этого чудо что за человека, Аза. После чего, неожиданно для Аза, с сопровождающим скрипом ножек стула об постеленный ламинат, сдвигается к соседнему столу, и со всей своей бесцеремонностью, правда с мольбою в глазах, обращается к сидящей в одиночестве девушке:

«Вы не поверите, а мой товарищ не видит никакой разницы между сериями A0 и SE», для которой, хоть данный подъезд незнакомца и был в диковинку, но если бы Аз был повнимательней, то он бы заметил, что эта девушка, как только Бу достал сумку, с большим любопытством взирала на аксессуар, и всего вероятней, была не против посмотреть на него с еще более близкого расстояния. И конечно, ей бы надо было что-нибудь сказать в ответ, но сумка так близка к ней, и так призывно пахнет кожей, что девушка не выдерживает наплыва своих чувств, начиная потихоньку пощипывать эту кожаную поверхность, с которой на нее смотрит чудный вензель.

– Да вот, здесь сбоку, есть кармашек. Не стесняйтесь, и откройте его, – Аз, как и эта девушка, даже не заметили, как Бу, придвинувшись вплотную к девушке, начал руководить всеми ее действиями, по экскурсионному маршруту, по всем недоступным только глазу местам этого аксессуара, заглянуть в который без рук, было бы затруднительно.

– А вот и код, – уже руки Бу приводят ее глаза к выбитому коду страны изготовителя на «штучках» от ручки этой сумки.

– AA. Ну, не мне вам говорить, чьей страны это код, – откинувшись на спинку стула, Бу, с явным удовольствием воззрился на продолжающую трогать сумку девушку.

– Могу уступить, – Бу вновь удивляет как Аза, так и девицу, чуть ли не дернувшуюся от неожиданности сказанного.

– К тому же, я не шучу, дорого.

Заметив недоумение в глазах девушки, Бу протянул свою руку к сумке и, к отчаянию девицы, забрав сумку, положил ее к себе на колени.

– И за сколько вы бы мне ее уступили? – наконец-то собравшись, и вылепив из себя образ бесстрастности, девушка устремила свой взгляд на Бу.

– А сколько вам не жалко? – ответ Бу, несмотря на всю свою видимую несерьезность, тем не менее звучит серьезно, и по странной, неведомой для области чувств обставленности сказанного, которая скорее всего может быть определена только интуицией, не вызывает у девушки иных чувств, кроме как серьезности. Ну, а когда девушка становится на путь серьезности, то от нее можно ожидать всякого, в том числе и натужного смеха, которым она пытается прикрыть свое отношение ко всему этому.

– Мы меня, разыгрываете? – рассмеялась в ответ эта девушка.