Запретная книга - Гвидо ди Соспиро

Один из членов группы, профессор богословия, пригласил Лео в факультетский кафетерий.

— Лео, — начал профессор, присев за стол, — вы знаете, что вчера папа отслужил мессу в Стамбуле? Ему либо подсунули неадекватный перевод, либо он читал версию, скроенную под наших мусульманских братьев.

— Что он наговорил?

— Я толком не понял, но очевидцы утверждают, будто папа начисто «лишил» Христа божественности. Проповедь была на обычную ныне тему: о единении сынов Авраама. Папа заявил, что для Бога добрый мусульманин — все равно что добрый христианин.

— Тогда Богу не помешают очки! А папе не следует мнить себя Божьим оптиком, — вмешался в разговор коллега.

Лео рассмеялся.

В это время в миле от университета папский нунций Макграт сидел в кабинете сенатора Криса Роулендсона. Худощавый иезуит в повседневном черном костюме с пасторским воротничком разительно отличался от архиепископа и был гораздо умнее. Понятно было, что недавнее назначение не лишит его способности мыслить критично.

Сенатор жестом пригласил нунция сесть, сам опустился рядом.

— Профессор Макграт, вы, как нунций папы римского, представляете интересы Святого престола в Штатах. Заставляет ли клятва верности изменить ваше личное мнение?

— Я пытаюсь найти ответ на этот вопрос с тех пор, как вынесли на обсуждение мою кандидатуру на пост нунция, — откровенно признался иезуит и, помолчав, строго добавил: — Я пришел к заключению, что клятву я принес не святому отцу, а Богу. Следовательно, я посланник Церкви, а не личный посол его святейшества. Если разум подскажет мне, что действия папы неверны, я приму это к сведению.

— И уйдете в отставку? Обычно так поступают послы.

Отец Макграт слегка улыбнулся и медленно, с нажимом произнес:

— Не обязательно. Если я смогу принести пользу, то не оставлю пост, пока меня не отзовут.

— Простите, отче, но вы, похоже, затеяли двойную игру, — раздраженно заметил сенатор. Однако, по сути, он был рад, что перед ним — политик, родная душа.

Иезуит поджал губы.

— Я бы выразился иначе: мы, иезуиты, всегда находились в стесненных обстоятельствах, нас не признавали ни Ватикан, ни светские власти. Мы — орден монахов-воинов. Мы не боремся при помощи физического оружия, но в этом мире мы как на войне, будто… будто на оккупированной территории.

— Оккупированной кем?

— Дьяволом, если говорить откровенно.

— Вот как…

Рассуждения иезуита о религиозных правах не отличались от взглядов его коллег.

— Порой приходится прибегать к некоторым ухищрениям. Но мне хотелось бы спросить…

— Разумеется.

— Станет ли ассимиляция мусульман темой вашей предвыборной кампании? Я интересуюсь не из праздного любопытства — это довольно больной вопрос для его святейшества. Не хотелось бы оказаться в затруднительном положении.

Сенатор облегченно вздохнул — с «больными вопросами» он сталкивался каждый день.

— Да, конечно. Но ассимиляция — только половина темы. Больший упор я сделаю на единство с Европой. Нужно наладить мосты с нашими единомышленниками. По-моему, Джон — не возражаете, если я буду звать вас по имени? — в ближайшие двадцать — тридцать лет следует ожидать двух вариантов развития событий. Первый: Европа в национальном плане станет напоминать шахматную доску, ее экономика пойдет на спад, встанет проблема социальной нестабильности, и возрастет враждебный настрой по отношению к США. Или же Европа примет мудрое решение и обретет руку помощи, протянутую через океан. Я надеюсь создать Трансатлантический альянс, как в конце Второй мировой.

Джон уже как будто слышал громогласные девизы кампании сенатора.

— Тогда мы боролись против коммунистической угрозы.

— Именно так, но теперь нам угрожает ислам.

Очевидности этого Макграт отрицать не мог.

— А скажите мне, Джон, как все это отразится на американских католиках? В контексте программы «Раскроем объятия всем верующим»?

— Я считаю, эта программа вызовет раскол катастрофического масштаба. Все последствия сложно предсказать. Для начала божественное происхождение Христа «пересмотрят» в угоду мусульманам и иудеям. Если этому никто не воспрепятствует, на защиту доктрины встанем мы, иезуиты, и будем отстаивать ее до последнего вздоха. Мы сделаем все возможное, чтобы католики осознали реальное положение дел. У американского католицизма долгая история противостояния Ватикану, например, по поводу контрацепции. В Америке католики теологически необразованны, но происходящее заставит их встрепенуться.

— Им не понравится то, что они услышат?

— Нужно будет правильно преподнести тему. Думаю, политический аспект взбудоражит людей больше, чем теологический.

— Проще говоря, если американских католиков (в основном — латиноамериканцев) настроить против папы римского, это склонит их на мою сторону?

— Вполне вероятно.

Летом, ближе к концу июля, барон Эммануил устраивал званые обеды. В этом году он пригласил почти всех соседей. С помощью Орсины все было организовано быстро и со вкусом. Двадцать приглашенных сидели за огромным столом красного дерева, накрытым в саду под вишней. Легкий ветерок колыхал пламя бесчисленных свечей, освещавших стол. Свою лепту вносила и полная луна, одаряя сад мягким сиянием. Найджел раздобыл три дюжины бутылок «Амароне», которое объявил своим любимым вином.

Во главе стола сидел барон, по правую руку от него — Орсина, по левую — Анжела. Пару дней назад Эммануил завершил курс лекций. Он выглядел крайне уставшим, но разум его сохранил силу. Смакуя вино и оглядывая гостей, барон вынес про себя вердикт: «Благородная гниль».

«Амароне» изготовляют из спелого винограда, подсушенного на соломе, что концентрирует сахар и вкус. В благоприятных условиях на ягодах развивается «благородная плесень».

В гостях барон не видел ничего благородного — они держались за свои поместья и дворцы, боролись за место в буржуазном мире, работая в офисах и пытаясь свести концы с концами; их жены — стервы, а дети дерзки и нахальны. Предки не могут гордиться такими потомками. Для барона все они были испорченным подвидом аристократии, для которого «благородная гниль» — идеальный эпитет. К счастью, обе племянницы — и Анжела, которую барон знал очень близко, и Орсина, одаренная больше Анжелы, — иного сорта.

Обед удался. Орсина организовала все на славу. Перед десертом барон извинился и ушел в библиотеку, надеясь, что «Коррьере делла сера» предложит более интересные темы для размышления, чем его гости.

Барон снял очки дня чтения. В одной из статей полковник, служивший еще при фашистах, рассуждал о терактах и о жесткой общественной реакции. Девяностопятилетний воин сетовал на жестокость с обеих сторон, но предсказывал, что «трагедия заставит Европу обрести твердость». По его словам, каждый теракт приближает Европу к пробуждению.

Да, мысленно согласился барон, Европа крепко спит, а дом полон воров. Он выглянул в окно, посмотрел на залитые лунным светом статуи в стиле рококо, живую изгородь и вековые деревья. Барон вспомнил дворец на Гранд-канале, родовое гнездо его семьи, завоевавшей право на достойную жизнь, и канун своего венчания, когда отец посвятил его в тайны клана Ривьера.

— На нашем родовом гербе изображено Древо жизни. Нам известен его секрет и тайна рая, откуда человек был изгнан за слабость. Мы знаем, как вырастить Древо, как заставить течь из-под его корней Реку жизни. В этом — сила наших предков, которые взирают на нас с высоты Олимпа, готовые принять к себе достойных.

Отец вручил ему «Магический мир героев».

— Возьми эту книгу, написанную Чезаре делла Ривьерой. Храни ее, береги, изучай. В ней зашифрованы знания, недоступные простому смертному. Если прочтешь книгу верно, то знание выведет тебя на путь, которым прошли другие Ривьеры — как в этом мире, так и в других мирах. Повторяю: храни ее, береги, изучай, и ты обретешь скрытый камень. — Последние слова отец произнес на латыни.

Эммануил исполнил волю отца. Никто из Ривьера не изучал книгу с большим усердием. Барон отыскал тайные тропы, исполнял обряды и обеспечил продление рода. Но нет, к великому сожалению, барон не обеспечил продление рода в простом физическом смысле. «Врожденное бесплодие семенной жидкости», — заключили специалисты, когда даже через десять лет после свадьбы у барона не родилось наследника.

Кто станет поддерживать традицию? Как и многие великие династии, род Ривьера почти прекратился, остались только Орсина и Анжела.

В мрачных размышлениях Эммануил вновь обратился к Европе. Чтобы пробудить континент, нужен мощный толчок. Христианство было религией Европы, движущей силой Священной Римской империи, рыцарей-тамплиеров и других воинских орденов, дворов любви, где выросли и созрели европейское искусство, живопись и литература. Христианство закалило воинов в горниле Крестовых походов.