Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

* * * На лодке госпожа моя каталась, И не было вокруг быстрей челна, И пела песню новую она, Как только песня прежняя кончалась. И лодка то у берега качалась, То с берега была едва видна, И среди стольких жен в тот день одна Рожденною на небесах казалась. Я видел — словно к чуду наших дней, Исполненные чувством восхищенья, Тянулись люди к ней со всех сторон. И пробуждалися в душе моей Все чувства, и не знало насыщенья Блаженство петь о том, как я влюблен. * * * На мураву присев у родника, Три ангельских созданья обсуждали Возлюбленных, — от истины едва ли Была моя догадка далека. Струясь из-под зеленого венка, Густые кудри златом отливали, И цвет на цвет взаимно набегали, Послушные дыханью ветерка. Потом я слышал, как одна спросила: «А что, как наши милые сейчас Сюда пришли бы? Что бы с нами было? Мы скрылись бы от их нескромных глаз?» В ответ подруги: «Никакая сила Спасаться бегством не заставит нас». * * * Мне имя Данте, Данте Алигьери, Я новая Минерва, чей язык Родимым красноречием велик, Ее ума достойным в полной мере. Я в преисподней был и в третьей сфере, Куда воображением проник — С намереньем последнею из книг Развлечь потомков и наставить в вере. Флоренция, моя родная мать, Мне мачехою сделалась постылой, Дав сына своего оклеветать. Изгнанника Равенна приютила, Ей — тело, духу — Божья благодать, И зависть пред согласьем отступила.

ЛЕОНАРДО ДЖУСТИНИАН

* * * Ты помнишь клятвы, полные огня, Что слух еще недавно мне ласкали? Когда-ты день не видела меня, Твои глаза везде меня искали, И если не было нигде меня, Сердечко разрывалось от печали. А нынче смотришь — и не узнаешь, Раба не ставя бывшего ни в грош. * * * Когда б на ветках языки росли, И дерево, как люди, говорило, И перья прорастали из земли, А в синем море пенились чернила,— Поведать и они бы не могли, Как ты прекрасна: слов бы не хватило. Перед твоим рождением на свет Святые собрались держать совет.

БУРКЬЕЛЛО

* * * Поэзия и Бритва. Кто кого? Одна ворчит: — С тобой не сладишь дела. Ты отвлекаешь моего Буркьелло, И он не сочиняет ничего. Другая из стакана своего Выпархивает на трибуну смело: — Прости меня, но ты мне надоела. Вообразила делом баловство! Не будь меня, и помазка, и мыла,— Хоть и от нас не больно прок велик,— Ты голодом его бы уморила. — Позволь заметить, коли спор возник, Что ты о пылком сердце позабыла, А мой Буркьелло сердцем не старик. Тут я: — Кончайте крик. Для той из вас я всех дороже в мире, Кто мне стаканчик поднесет в трактире. * * * Не бойся, коль подагра завелась,— Тебя избавлю я от этой пытки: Возьми пораньше утром желчь улитки, Сними с одежды мартовскую грязь, Свари морскую губку, запасясь В придачу светом — три-четыре нитки — И тенью, слей из котелка избытки, Смешай все вместе — и готова мазь. О свойствах не забудь недостающих И приготовь еще один состав, Чтоб не осталось вовсе болей злющих: Сверчковый жир возьми, сверчка поймав, И голоса в пустыне вопиющих, И мелкий порошок гражданских прав; А если ты из пьющих, Стакан святой… — чуть не сказал «воды» Тебя вконец избавит от беды.

ДЖОВАННИ ПОНТАНО

ПОЦЕЛУИ БАТИЛЛЫ Ты, смеясь, поцелуя не дала мне, Плача — крепко меня поцеловала. Ты мила и уступчива в печали, Ты в веселье сурова и строптива. Плач твой мне обещает наслажденье, Смех страданья несет. Беда влюбленным! Все вам страшно, и все сулит надежду. * * * Сон, приходи: тебя манят ласково Луция глазки; Сон, приходи, прилетай, ласковый сон, приходи! Маленький Луций поет так сладко: «Сон мой желанный, Сон, приходи, прилетай, ласковый сон, приходи!» В спаленку, ласковый сон, тебя кличет маленький Луций: «Милый мой, сладкий мой сон, ласковый сон-угомон!» Маленький Луций тебя к колыбельке кличет: «Скорее, Сон, к колыбельке лети, сон, приходи, приходи!» Хочется Луцию спать, и кличет Луций: «Скорее, Сон, приходи, приходи, ночи дружок, приходи!» Пристально Луций глядит, тебя к подушечке кличет: «Сон, приходи, прилетай, сон, поскорей приходи!» Хочет в объятья к тебе малыш и кивает призывно; Знак подает: «Приходи! Где же ты, сон? Приходи!» Добрый, пришел ты, о сон, покоя отец благодатный, Сон, облегчающий нам бремя трудов и тревог.