Черный граф - Серж Арденн

– Ну, а я чем могу помочь?

– Вы должны дать мне бумагу, которая позволит забрать девочку из монастыря и вывезти её за границу.

– Зачем?

– Я продам её османам, в один из самых грязных борделей востока. После этого я напишу письмо её дядюшке, презренному Атосу, где сообщу об участи его единственной племянницы, богатой наследницы и последней оставшейся из рода де Ля Фер. Не сомневаюсь, что мой подарок впечатлит бесстрашного мушкетера, пронзив раскаленным жалом его измученную душу. Он бросится искать девчонку, и вероятно, благодаря своей настойчивости, сообразительности, а так же верным друзьям, найдет её, но…это будет их последняя встреча. Я не дам им насладиться этой победой, и уничтожу их! И расправа будет столь кровавой и страшной, что все кто узнает о ней, содрогнутся!

Во время кратковременного затмения вызванного иступленной одержимостью, лицо прелестной особы исказила изуверская гримаса. Миледи устремила неистовый испепеляющий взгляд куда-то в потолок, как будто именно там, разворачивались, осязаемые одной ею события, кои она так страстно жаждала видеть наяву. Она замолчала, постепенно выходя из транса. Молчал и Ришелье. Пауза затянулась.

– О чем вы думаете, монсеньор?

– Я думаю о человечестве, и, признаться, впрочем, как обычно, подобные мысли не вселяют в меня надежды на лучшее. Я не вижу безоблачной счастливой участи наших потомков…перспективы для дальнейших поколений. Нет, не вижу. Напротив, чем дальше, тем будет хуже. Люди лишь удивляют меня маниакальной способностью к самоуничтожению. И, что особо огорчает, делают это с неимоверным удовольствием, затейливостью и желанием, огромным желанием. Но вот, что примечательно: подобные устремления весьма небезопасны, более того, рано или поздно, этот процесс выйдет из-под контроля. Он необратим. И когда человечество, бесконечно плещущееся в собственном самолюбовании, поймет, что воспрепятствовать всеобщей гибели уже невозможно, оно возьмется за спасение мира. Но колесо уже отпущено, и остановить его, не представляется возможным. Это крах.

Миледи глядела на кардинала, как на человека, только сейчас, на её глазах лишившегося рассудка.

– Простите, монсеньор, вы это о чем?

– Да так, мысли вслух. Теперь о деле. Вы видите на столе кошелек туго набитый золотыми экю?

– Да, вижу, Ваше Преосвященство.

– Сие предназначается вам. Здесь вполне существенная сумма, наверняка, способная скрасить те неудобства, которые вы претерпели, исполняя мою просьбу.

Глаза женщины округлились от неожиданного предложения, идущего вразрез её интересов.

– Вы меня превратно поняли…

– Нет, мадам, это вы ошиблись…

Спокойно произнес Ришелье, заставив Миледи прерваться, так как в его голосе и интонации было столько властности и уверенности, что девушка была вынуждена замолчать.

– Вы Гарпия мадам, но в моём присутствии, ни дай вам Бог, ещё раз попытаться вынудить ангелов плакать. А теперь, берите деньги, и прощайте. И не станем ждать того момента, когда мы окончательно наскучим друг другу, потому, что та малость, которую я узнал, склоняет меня к нежеланию узнать большего. Прощайте.

Раздосадованная и униженная Миледи, будто невзначай подхватив кошелек, демонстративно небрежно выказав почтение кардиналу, медленно направилась к двери. Она оглянулась, кода, на пороге, весьма неожиданно, её окликнул Ришелье.

– Да, и запомните, мадам…я, с детьми, не воюю.

ГЛАВА 8 (102) «Кладбище аббатства Сен-Жермен»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

Узнав от Бикара, о несчастье, постигшем его друга, кавалера де Ро, де База, без промедлений отправился в Сен-Жерменский фобур. Он нещадно подгонял рысака, терзая острыми шпорами бока вороного, будто стремился успеть к тому последнему и единственному рубежу, где решалась его судьба. Преодолев тесноту улиц правого берега и оставив за спиной башни и мосты Сите, анжуец миновав городские ворота, Сен-Мишель, пустил жеребца в галоп, пугая одиноких прохожих, прогуливающихся, под ласковыми лучами солнца, вдоль крепостных стен. Наконец шевалье, натянул повод, заставив коня остановиться, и спрыгнув, ощутил подошвами землю, быстрым шагом направился к небольшому домику, утонувшему среди буяющей яркой зелени, в глубине уютного дворика. В два прыжка поднявшись на крыльцо, он будто не замечая маленького бронзового молоточка, висящего прямо перед глазами, забарабанил кулаками в дверь с такой силой, словно желал разнести её в щепки. Анжуец продолжал стучать всё настойчивее, пока дверь не отворилась, и на пороге не показался пожилой мужчина, в выцветшем, некогда коричневом колпачке, удивленно глядевший на гостя.

– Простите сударь…

С некоторым вызовом произнес дворянин.

– … я непременно желал бы увидеть виконта де Сигиньяка!

С явным нетерпением, тяжело дыша, задал вопрос гость. Человек в колпаке, молча, глядел на незнакомца, будто не совсем понимая, о чем идет речь, что воззвало шевалье к возгласу:

– Сударь! Вы метр Трювало?

Будто не желая брать во внимание горячность визитера, мужчина, с виду обычный ремесленник, протянул.

– Да, Трювало, это я.

– И, стало быть, дом, куда я непременно стремлюсь попасть, является единственным вашим прстанищем?!

– Да, это так.

С ещё большей невозмутимостью ответил хозяин дома.

– В таком случае это дает мне право полагать, что господин виконт де Сигиньяк именно здесь, снимает комнату?!

– Да, и это правда.

– Так, где же он, черт вас подери?!

Вскипая от нетерпения, завопил шевалье. Облаченный в сети невозмутимости, не более, чем гость окруженный нетерпением, хозяин дома спокойно произнес:

– Сударь, отчего вы так кричите? И зачем ломаете дверь? Здесь, если вы не слепы, имеется кольцо и колокольчик, вот шнурок.

– Да к дьяволу ваши шнурки и колокольчики!

Готовый броситься на ремесленника заорал Гийом, но, в последний момент, с неимоверным усилием усмирив свой пыл, фальшиво изображая спокойствие, отчеканил.

– Ну, хорошо, хорошо, простите…я погорячился…

Испепеляя глазами хозяина, он слегка кивнул.

– … Прошу лишь незамедлительно предоставить мне возможность увидеть месье де Сигиньяка.

– Простите, но боюсь это не возможно, мессир.

– Это ещё почему?!

Хозяин дома, скривив кислую мину, будто глотнул уксуса, ответил.

– У месье большое горе, погиб его лучший друг. По этой причине он уже несколько дней ничего не ест, только пьет, и не желает никого видеть.

Сочувственно произнес Трювало, опустив глаза.

– Прошу не беспокоиться, нас было трое, поэтому сие несчастье не в меньшей мере касается и меня. Дайте пройти!

Бросил анжуец, с легкостью отстранив от двери хозяина, ринувшись вовнутрь. Очутившись в просторной, плохо освещенной комнате, заваленной различной обувью, по той лишь причине, что Трювало был башмачником, Гийом в нерешительности остановился.

– Где?!

Семенивший за гостем башмачник, ткнул пальцем в сторону узкого прохода, куда вели, спускаясь во мрак, несколько ступеней.

– Из комнаты месье есть отдельный выход во двор, так что не ручаюсь…

Но Гийом уже не слышал бормотания ремесленника, устремившись в непроглядную тьму. Он, что было силы, толкнул возникшее перед ним препятствие, оказавшееся дверью, что вела в небольшую, окутанную полумраком комнату. Оглядевшись, шевалье решительно направился к стене, где виднелись два окна, закрытых деревянными ставнями, преградившим доступ в помещение, ярким солнечным лучам. Комната наполнилась светом. На кровати, у стены, уткнувшись лицом в подушку, лежал Жиль, облаченный в повседневное платье. Оглядевшись, шевалье увидел немалое количество пустых и полупустых бутылок из-под вина, стоявших на столе и возле кровати. Стол был залит свечным воском, и усеян осколками битого стекла, впрочем, как и пол. В деревянной столешнице, прямо посреди всего этого непотребства, торчал прекрасный «мэн-гош1», будто неусыпный страж, оставленный на часах выбившимся из сил виконтом.

Не раздумывая, шевалье, отыскав непочатую бутылку, откупорил её, сделав несколько больших глотков. Бросив на крышку сундука, стоящего здесь же, в углу, шляпу, плащ и перевязь со шпагой, анжуец уселся на один из стульев, отхлебнув вина. В этот миг, Сигиньяк, будто всё это время выжидавший подходящего момента, резко, словно бросок кобры, вскочил, свесив ноги с кровати, устремив дуло пистолета прямо в лицо непрошеному гостю. Гийом не шелохнулся, пристально глядя прямо в глаза другу. Виконт медленно опустил оружие, и поднялся навстречу шевалье. Друзья обнялись, и Жиль, давясь слезами, тихо произнес:

– Гийом…ну, вот и ты, …слава Богу, жив…

Де База почувствовал как слеза Жиля, скатилась по его шее.

– Уже знаешь?

Ответа не последовало, Гийом лишь крепче сжал в объятиях товарища. Так друзья простояли несколько долгих минут.

– Где он лежит?

Наконец спросил шевалье. Сигиньяк, не решаясь посмотреть в глаза друга, будто вина за смерть Луи, лежала на нем, уселся на табурет, подперев голову рукой.