Черный граф - Серж Арденн

– Фринц, мальчик мой, ты узнал меня, это же я, Гаспар.

Конь успокоился, только прял ушами и фыркал от удовольствия, очевидно не меньше обрадовавшись встречи с кем-то из «своих». Гаспар поднял с мостовой яблоко, выкатившееся с опрокинутой тележки, и скормил его жеребцу, когда услышал голос из-за спины:

– Ну, братец, спасибо тебе!

Обернувшись, анжуец увидел бледного всадника, тянущего к нему руки и лепечущего под нос.

– Вы спаситель, спаситель мой, вовек не забуду!

После крепких объятий, всадник восторженно провозгласил:

– Сразу видать, что вы знаток лошадей! А я никак не могу управиться с этим дьяволом. Ретив он и своенравен, такого норовистого ещё поискать!

Гаспар гладил морду коня, с блаженной улыбкой глядя в глаза гнедому. Узрев неладное всадник спросил:

– Или, быть может, вы с ним знакомы?

– Да, что вы, месье, откуда? Я просто довольно долго служил в Люксембургских конюшнях, ну, и изучил это лошадиное племя.

– Ну, как бы там ни было, спасибо. А то с меня, в случае чего, за этого гнедого сатану, шкуру спустят!

– А разве это не ваш конь?

С присущим себе простодушием, задал вопрос анжуец.

– Ха! Да вы никак смеетесь надо мной?! Откуда у простолюдина такое богатство?! Нет, этот жеребец принадлежал какому-то дворянину, то ли убили его, то ли он сам умер, не знаю, врать не стану, не знаю. А хозяйка моя, графиня де Бризе, взяла сего рысака, ну, вроде как в память, на содержание. Ну, а конь ведь выездки требует, вот и выпало мне мучиться с этой гнедой бестией.

– А-а-а, тогда понятно. Да, не позавидуешь вам.

– Да, где там!

Уныло промямлил конюх, в отчаянии махнув рукой.

– Но знаете что, могу дать вам один совет.

Интерес, перемешавшийся с благодарностью, блеснул в глазах конюха, утонувшего в словах Гаспара:

– Я знаю, что кони этой породы, любят зеленые яблоки.

– Ха! Все кони любят яблоки.

– Да, но жеребцы этой породы, исключительно кисло-сладкие, что хочешь сделает за такое яблоко.

Зная предпочтения Фринца, шельмец Гаспар, решил ввести в заблуждение, незадачливого слугу графини, подсказав ему слабости жеребца, с тем, чтобы любой ценой выудить у него всё, что интересовало.

– А какая это порода?

– Этот рысак, один из лучших представителей ганноверской породы. Уж вы мне поверьте.

Конюх перевел глуповатый взгляд с Гаспара на Фринца.

– Спасибо друг, я, используя ваш совет, попробую приручить этого дьявола. Будь он неладен!

– А знаете что… у меня сегодня свободный вечер, и я мог бы вам помочь отвести жеребца в конюшню, туда, где он ночует.

– Я был бы рад, ещё и стаканчиком бургундского вас угощу, вот только живет моя госпожа далековато, возле Бастилии, на Сент-Катарин.

Сделав вид, что раздумывает над маршрутом и расстоянием, Гаспар наконец махнул рукой и произнес.

– Да и черт с ним, решено, идем!

Не скрывающий радости слуга, с благодарностью схватил за руку благодетеля.

– Спасибо друг, спасибо! Скажите как ваше имя, как величать вас?»

– Наш деревенский кюре, в Анжу, окрестил меня Гаспаром. Стало быть я Гаспар Туле.

– Чтож, а я из Лимузена, моё имя Мишель Пютен. Вот и славно, что ж, можем идти?

ГЛАВА 10 (104) «Опаснее всех писатели»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

По-прошествии нескольких дней, после визита в аббатство Святой Женевьевы, господин Буаробер, отправился в Пале-Кардиналь, в надежде добиться аудиенции Его Высокопреосвященства, кардинала де Ришелье. В яркий солнечный полдень, облачившись в одно из лучших платьев, соответствующих моменту, он явился в кардинальскую резиденцию, совсем в ином расположении духа, чем во время нашей последней встречи. Тем не менее, повстречав по пути, на лестнице, нескольких добрых знакомых, преимущественно господ служивших в кардинальской гвардии, он сухо, в несвойственной для него манере, поприветствовал их, не задерживаясь, проследовав в приемную, где был встречен участливыми взглядами секретарей Маршана, Вернье и Леблюа. Неожиданно для приора, лакей, дежуривший у двери, рядом с двумя вооруженными гвардейцами, незамедлительно доложил о приходе «веселого аббата», что позволило визитеру, без длительных ожиданий, войти в кабинет Первого министра.

– О-о-о Лё Буа1! Давненько не имел удовольствия беседовать с вами. Я слышал вы отлучались из Парижа, точнее даже было бы сказать из Франции. Быть может, желаете поделиться впечатлениями о вояже?

Приподнятое настроение кардинала несколько развеяло мрачные мотивы, звучащие в душе гостя. Но усилием воли, Буаробер вернул себя в ту тональность, в которой желал звучать во время сегодняшнего визита. Приор с почтением поклонился, и, глядя в глаза герцога, произнес:

– Ваше Преосвященство, так устроен человек, что ему в течение жизни беспрестанно приходится оправдывать себя, прежде всего, пред самим собой. Эти оправдания, как правило, надуманны и несостоятельны, и зачастую человек глубоко в душе это чувствует. Но всё же, ему каждый раз, из любой ситуации удается выгородить себя, перебросив вину на кого угодно: на родителей, друзей, врагов, даже на Провидение. И если бы было иначе, и каждый объективно оценивал собственные поступки, не вытаскивая себя из пропасти под названием низость, люди вряд ли доживали бы до двадцати лет. Проведя несколько дней в раздумьях, я, учитывая сказанное выше, не нашел, в чем себя упрекнуть. Поэтому явился к вам, монсеньор, для того, чтобы связать воедино разум и эмоции, другими словами поговорить о совести.

Во взгляде кардинала появилась та ирония, которая являлась неотъемлемой составляющей, их с Лё Буа бесед.

– Таким образом, милый Лё Буа, следует полагать, что сегодня вы пришли к духовному лицу, а не к доброму другу?

– Если позволите, мне хотелось бы видеть в вас как одного, так и другого.

– Прекрасно, в таком случае наши желания совпадают.

Герцог указал на одно из кресел, что стояло возле камина, где он, каждый раз, имел удовольствие принимать «веселого аббата».

– Попробуйте вот это изумительное испанское вино, его только вчера доставили из Кадиса, весьма необычный букет.

Сделав глоток, Буаробер устремил сосредоточенный взгляд в распахнутое окно, откуда яркие снопы света проливались на просторы комнаты.

– Не находите?

– Несравненно, монсеньор.

– В таком случае в обмен на дивное угощение, я потребую от вас благодеяния – своеобразной платы.

Удивленный взгляд приора, натолкнулся на прищуренные в усмешке глаза кардинала.

– До меня дошли слухи, мой верный Лё Буа, о том, что по Парижу, блуждает некий памфлет, о моих многочисленных пороках.

Буаробер опустил глаза.

– Ну же, Лё Буа, не томите, кому как не вам доставить мне подобное удовольствие…прочтите, прошу вас.

– Но я, право не…

– Нет-нет. Не принимаю никаких отговорок, читайте!

Тяжело вздохнув, приор поставил на столик бокал, и поднялся во весь рост. Он, как будто размышляя над тем, стоит ли министру слышать то, о чем он так настойчиво просит. Под ироничным взглядом усмехающегося кардинала, он направился к раскпахнутому окну. Выглянув наружу, приор обернулся и решительно произнес:

– Нет, монсеньор, это никак невозможно.

– Но почему?

– Потому, что ваши окна, слишком высоко от земли, мой господин.

Прилив безудержного, добродушного и чистосердечного смеха, вынудил кардинала, отставить бокал, на время, отказавшись от вина.

– Вы неисправимы Лё Буа, но именно это я в вас и ценю…

Ришелье не без усилий усмирив хохот, произнес.

– …И всё же я настаиваю.

– Хорошо, будь по-вашему, но тогда услуга за услугу.

С улыбкой, не покидающей уста, с момента прихода Буаробера, министр утвердительно кивнул. Буаробер принял вдохновенную позу и размеренно с воодушевлением, произнес:

Он желчи едкие потоки разбавит сладостью медовой,

И так его коварно слово, как и дела его жестоки.

Он лаской своего добьется, на ровном месте не споткнется,

Зарежет, источая лесть, и не узнать каков он есть.

С неподдельным восторгом, Ришелье захлопал в ладоши.

– Браво! Право слово, это весьма недурно!

– Я признаться так же распознаю здесь руку небесталанного человека.

– Бесспорно, бесспорно, кстати, о неординарности, как поживает наш удивительный господин Рокан?

Теперь настал черед хохотать, Буароберу.

– Не поверите, монсеньор, он не устает удивлять.

Всем своим видом, Ришелье выказывал явное удовольствие, предвкушая один из увлекательнейших рассказов о великолепном господине Рокане, которые так любил слушать в исполнении гениального Лё Буа. Воодушевленный вниманием министра, потирая ладони, Буаробер начал с большой охотой.

– Не далее, чем на прошлой неделе, Рокан, сговорился с приятелем, одним приором из предместья, вместе поохотиться на куропаток. Господа условились отправиться после вечерни. Но Рокан, как обычно всё перепутав, явился на час раньше. «Но мой дорогой…» – заметил приор – «…мне ещё предстоит отслужить вечерню». На что наш Рокан, не смутившись, ответил – «Вот и славно, я стану вам прислуживать». Приор, будучи, к слову, человеком весьма бестолковым, согласился, полагая, что Рокан снимет, по крайней мере, ягдташ и ружье. Ничего подобного! Тот поднялся на хоры при полной амуниции, да ещё с собакой на поводке!