Я, мои друзья и героин - Кристиане Ф.

Говорить же самой у меня не хватало смелости, да я даже и не знала, стоит ли говорить об этом. И в самом деле, зачем мне эти сложности, – я ведь предпочитала жить так, как получиться. Я никогда не думала о завтрашнем дне. У меня не было никаких планов. К чему мне планы? Мы никогда не говорили о будущем.

На следующих выходных Кесси ночевала у меня, и мама разрешила нам пойти в «Саунд». Из «Саунда» мне пришлось тащить Кесси домой буквально на плечах. Она была совершенно обдолбана. Я тоже наглоталась прилично, но была ещё под контролем. Кесси стояла как вкопанная на улице перед нашим домом и находила очень возбуждающим то, как к ней подбираются два фонарика. В последнюю секунду я вытащила её из-под машины. Мы зашли в квартиру, и я поторопилась побыстрее затолкать её в мою комнату. Ну, конечно – сразу за нами в комнату вошла мама! Она стала у двери, и одновременно у нас с Кесси возникла в головах сумасшедшая картина. Нам показалось, что мама такая толстая, что просто не пролезает в дверь.

Мы начали ржать и уже не могли остановиться. Мама казалась мне такой добродушной, страдающей ожирением бабой-ягой с костью в волосах. Мы ржали, и мама радостно смеялась с нами. Она, должно быть, думала, – ах, какие славные и немного вздорные тинейджеры!

Почти каждую субботу Кесси брала меня в «Саунд». Я ходила с ней, потому что других альтернатив у меня просто не было – не могла же я дома сидеть! Мало-помалу я привыкла к «Саунду». Так и говорила маме, что иду в «Саунд», и она разрешала мне оставаться там до последней электрички…

Так прошло несколько летних недель. Как-то раз мы с Кесси собирались уйти на всю ночь. Я сказала маме, что ночую у Кесси, а Кесси – что у меня. Тогда этот прием ещё срабатывал, потому что у нас не было телефона, и мама не могла перепроверить, где я на самом деле. Мы зашли сначала в дом и быстро-быстро выжрали там две бутылки вина. Потом слепили просто зверский косяк, а Кесси закинулась ещё эфедрином и начала тележить. После эфедрина иногда просыпается совесть, и начинаешь морали себе читать.

Потом вдруг оказалось, что Кесси неожиданно исчезла, и я заволновалась.

Разыскивая её, я пошла к метро. Она сидела на скамейке в вестибюле станции, и перед ней на полу валялась куча жареной картошки. Только я её растолкала, как подошел поезд. Из поезда выгрузилась мама Кесси. Она работала в сауне и теперь около десяти возвращалась домой. Тут-то она и увидела дочку, которая, как она думала, мирно спит у меня дома! Без лишних разговоров Кесси получила в левое ухо и в правое ухо. Оплеухи эхом отозвались по всей станции. Кесси стошнило. Мама, схватив дочь полицейским захватом, убралась прочь…

Эти оплеухи на станции Вуцки-аллее действительно спасли Кесси целую жизнь – не меньше! Не будь их, она бы ещё раньше меня окопалась и на сцене и на панели и уж точно не писала бы сейчас выпускных экзаменов.

Ну, в общем, Кесси запретили общаться со мной. По вечерам её вообще не выпускали из дома теперь. Я снова страдала от одиночества. Той старой компании в «Доме» мне уже не хватало: всю неделю я проводила с ними в клубе, но представить себе уикендов без «Саунда» уже не могла. «Саунд» нравился мне всё больше и больше, а люди оттуда казались всё круче и круче. Они были настоящими звёздами для меня… Не то что эти сопляки, никогда по-настоящему не выходившие из Гропиусштадта! У меня, правда, появились проблемы с кассой. Потому что Кесси всегда давали сто марок в месяц на карманные расходы, которые мы и спускали на хэш и колеса. Теперь же мне приходилось выпрашивать деньги или просто воровать…

Ну что ж, буду ходить в «Саунд» одна, а что делать! В следующую пятницу я зашла в аптеку и купила упаковку эфедрина за три марки – он продавался без рецепта.

Два колеса меня уже не брали, я закидывалась четырьмя-пятью. Сделала привал в «Доме» и, стрельнув у людей огромный косяк, пошла к метро, чувствуя себя просто круто обторченной. Я не думала о Кесси я вообще ни о чем не думала. Я просто существовала и ладно… Тем более что существовала я в таком крутом, таком опьяняющем мире!

В метро было всё как надо. На каждой станции в вагон входили всё новые и новые люди, и видно было по ним, что они едут туда же, куда и я – в «Саунд»… Чудные в своих одеяниях, с длинными волосами и на десятисантиметровых подошвах… Мои звёзды, звезды «Саунда»! Вопрос, идти в «Саунд» или нет, отпал сам собой. А, я была просто здорово обдолбана! Косяк в клубе оказался что надо!

На лестнице в «Саунде» я столкнулась с парнем. Мы переглянулись, он что-то сказал. Симпатишный! Высокий, стройный, с длинными волосами и ну просто очень крутой! Я начала болтать с ним ещё на лестнице. Я была в ударе. С каждой фразой мы всё лучше и лучше понимали, что созданы друга для друга – примерно так! Нам нравилась одинаковая музыка, и нас похоже глючило под колесами. Его звали Атце…

Он был первым парнем, который мне понравился на все сто! Я влюбилась в него в тот же вечер! Я влюбилась впервые в моей жизни! Атце познакомил меня со своими друзьями – очень крутая компания! Я сразу же разговорилась с ними. Речь шла о наркотиках – о том, как быстрее заторчать. И у меня было уже что сказать по этому вопросу. Они говорили и о гере – о героине. Все были согласны, что это страшный наркотик, что если человек начинает употреблять героин, то это то же самое, как если бы он пустил себе пулю в голову. И я сказала: «Да, да, ну эти ребята, игловые, наверное полные идиоты»…

Потом заговорили об ушивании штанов. Тут у меня тоже был солидный опыт. Я так стремительно худела, что чуть ли не каждую неделю мне приходилось ушивать джинсы… Узкие брюки были отличительным знаком людей из «Саунда». Я могла дать им пару дельных советов по шитью. Ушивание штанов было единственной работой, которой я занималась.

Я сразу плотно вписалась в компанию Атце. Совсем без борьбы… Я сама удивилась, откуда у мели такая самоуверенность и внутреннее спокойствие. А ещё мне очень понравился там один паренек. Его звали Детлеф. Он был совсем другим, чем Атце. Он выглядел очень изящно, миниатюрно, был очень мягким и каким-то немного детским. Они называли его «Пупсик». Ему было шестнадцать. С ним мы ладили лучше всех. Ну, кто там ещё был? Была одна крутая чувиха, Астрид, настоящий чемпион по колёсам. Она постоянно отпускала такие шуточки, что все катались со смеху. На все случаи у неё была приготовлена пословица. С Блэки нужно было быть острожным. Его очень задевало, если кто-то начинал гнать. Только Рулет мне не нравился. Он был бабником. От таких типов после опыта с Кати меня тошнило. Но Рулет не так часто объявлялся у нас, слава богу…

Мы болтали и время от времени выходили забить косячок. Когда «Саунд» в пять закрылся, я потянулась с другими на Курфюрстендамм. В метро по дороге домой, сидя в пустом вагоне, я чувствовала себя совершенно счастливой. Под колёсами и гашишем я была очень мягкой и кроткой! Я ощущала приятную усталость во всём теле и в первый раз в жизни была влюблена…

Теперь я жила только выходными. Атце не торопил события. Мы впервые поцеловались лишь через три недели. Это был очень невинный поцелуй. Большего я не хотела, и Атце почувствовал это без лишних объяснений. Именно в этом и была разница между нариками и бухариками. Большинство нарков всегда чувствовали, что происходит с другим. По крайней мере, если нарки были из одной компании.

Алконавты же надирались только для того, чтобы, окосев, ринуться драть баб. Там говорили только о трахе. Для нас же важными были совсем другие вещи.

Мы с Атце были как брат и сестра. Атце – старший брат, я – младшая сестра. Мы ходили всегда только под ручку, и он был моим защитником. Атце было шестнадцать, он учился на стекольщика, и его тошнило от этой учебы… Он точно знал, как должна выглядеть крутая девушка. Я причесывала волосы так, как он хотел.

Ему нравились пальто, и на блошином рынке он купил мне за двадцать марок пальто с разрезом до талии. Жизнь без Атце я не могла себе представить!

Теперь, когда «Саунд» закрывался я не торопилась домой. Я оставалась с компанией. Мы вместе съезжали с тасок и весь день болтались по городу, ходили на выставки, в зоопарк, или гуляли по Кудамм. Часто мы проводили вместе всё воскресенье. Для мамы я всё развивала историю нашей дружбы с Кесси и придумала себе дополнительную подругу у которой я якобы иногда ночевала. Я стала невероятно изобретательна – мне же приходилось каждый понедельник рассказывать маме, как и где я провела выходные!

В будние дни я ещё виделась со своей старой компанией в «Доме». Я приходила и так загадочно садилась в сторонке; иногда рассказывала как оно там в «Саунде». Я думала, что они мной восхищаются. А, ерунда, я просто была на один шаг впереди них… То, что это шаг по дороге в полное дерьмо, я ещё не знала. Также как не знала, что скоро многие из них последуют за мной.

На сцене в «Саунде» были любые наркотики. Я употребляла всё, кроме героина.