Я, мои друзья и героин - Кристиане Ф.

Очнулась я оттого, что Детлеф снял с меня шляпу и гладил мои волосы. Спросил, что случились. Я ответила, что ничего не случилось. Я была настроена чертовски не дружелюбно, но было приятно, что он обо мне заботится…

Уже все следующие выходные я провела с ним, и у меня снова появилась причина ходить в «Саунд» – Детлеф.

Это была страшно долгая песня с ним, – по крайней мере такого взрыва чувств, как с Атце, не было. Сначала мы просто ходили в «Саунд». Вместе. Мы много разговаривали друг с другом. Я стала лучше понимать себя в разговорах с ним. Мы были с ним на равных, и я могла говорить обо всём, не боясь, что он захочет использовать мои слабости. С ним было интересно общаться. Если мы спорили, то он мог переубедить меня, а я его. Нет, конечно, – Детлеф понравился мне ещё в первый раз, когда мы встретились! Но всё же он не казался мне таким крутым типом как, например, Атце, – выглядел он слишком не по-мужски, что ли, как-то уж слишком изящно… Но понемногу я стала замечать, что дружба с Детлефом даёт мне гораздо больше, чем дружба с Атце. Я чувствовала, что влюбляюсь в него от субботы к субботе всё больше, хотя, наученная горьким опытом, сопротивлялась тому, чтобы зависеть от какого-то парня. Но скоро мне пришлось признать, что я влюбилась в Детлефа по-настоящему…

Но – ничего… Я была спокойна как танк. Причиной этого спокойствия было ещё и то, что я жрала всё больше успокаивающих и только изредка закидывалась стимуляторами. Мне не нравились возбуждающие средства – я ведь и так всеми силами стремилась избавиться от окружающей меня нервозной обстановки. Я хотела мира и покоя! Только иногда, если не удавалось раздобыть валиума, я бодрила себя стимуляторами, – не сидеть же чистой, в самом деле!

А дома мне всё ещё приходилось играть пай-девочку для мамы и её дружка… Я перестала спорить с ними, вела себя в высшей степени прилично. Я просто прекратила бороться – мне стало ясно, что дома ничего не изменишь. И заметила, что жизнь от этого стала только проще…

Рождество семьдесят пятого года – мне было тринадцать с половиной. Почему-то мне показалось, что мои отношения с мамой настолько разрядились из-за моей тупой покорности и обречённости, что я могу доверить ей часть правды. Так я сказала ей, что вовсе не всегда сплю у Кесси, что иногда я провожу ночи в «Саунде», если не успеваю на последний поезд. Такая правда ей, конечно, не понравилась, и она стала читать мне свои обычные морали. Я ответила ей, что это, наверное, не так плохо, если я провожу ночь в дискотеке, а утром прихожу домой вместо того, чтобы как многие дети в Гропиусштадте бухать и бродяжничать. И добавила, что пусть лучше она знает правду – я не хочу ей больше лгать! Она проглотила это…

Честно говоря, у меня уже давно не было желания искренне разговаривать с матерью – мне просто это было не нужно… Но постоянная ложь утомляла меня.

Становилась всё сложнее изобретать правдоподобные истории как бы прилично проведённого вечера. Настоящая причина моей неожиданной искренности была проста, – просто я хотела и Рождество и Новый год встретить в «Саунде», но всё никак не находила под это подходящей легенды… Но я, конечно, рассказывала матери, какое солидное и безобидное место этот «Саунд», и что туда ходят все мои подруги! Кроме того, я поставила ей на вид то, что она и сама может заметить, насколько спокойнее я стала с тех пор, как раз в неделю могу перебеситься…

Тем временем сцена в «Саунде» становилась всё тяжелее и тяжелее. Героин разорвался бомбой… И в нашей компании теперь только и было слышно: героин, героин… Собственно, все были против – перед нашими глазами было достаточно примеров того, как героин ломает людей. Ну а потом наши один за другим стали пробовать. Редко кто останавливался… Так получалось, что героин окончательно разрушил компанию. Те, кто пробовали героин, принадлежали уже к высшей касте…

Я испытывала ужас перед героином. Когда речь заходила о героине, я внезапно вспоминала, что мне ещё только тринадцать. С другой стороны, меня влекло к тем компаниям, в которых кололись. Для меня игловые были настоящими олимпийцами, настоящими богами… Игловые смотрели на нас, анашистов и глотарей, с нескрываемым презрением… Сверху вниз. Гашиш они называли детским наркотиком, и меня страшно удручало, что мне никогда не попасть к игловым, на настоящую сцену. Мне казалось, что этот мой глупый детский страх отрезает мне все пути наверх – я ведь действительно страшно боялась героина. Я точно знала, что дороги назад не будет…

Впрочем, то, что наша компания разваливалась, меня не особенно тревожило – у меня был Детлеф, и всё остальное было для меня не так уж важно. С Детлефом мне всё было нипочем… В следующее воскресенье я пригласила его к себе домой. Я знала, что мамы и Клауса не будет, приготовила ему настоящий обед, и мы сидели за столом прямо как муж и жена.

Всю неделю я думала о Детлефе и радовалась приближающейся пятнице и «Саунду». В ту пятницу я пришла в клуб ещё чистая, но уже счастливая… Детлеф уже сидел там с какой-то совершенно разваленной подругой. Я подсела к ним. Странно – Детлеф почти не обращал на меня внимания, я заметила, что он зациклен на чем-то другом. И я подумала на секундочку, ну вот, история повторяется, – всё пошло как с Атце! Но нет, конечно, чепуха – эта подруга была уж слишком отвратительна…

А они всё говорили, перебивая друг друга, и до меня долетали только отрывки, из которых я не могла понять настоящего смысла беседы. Речь шла о героине – это я всётаки расслышала… Вдруг я неожиданно поняла: то ли Детлеф хочет от чувихи героин, то ли она собирается ему его всучить! Меня охватила паника. Я прямо заорала:

«Человек…, старик…, да ты… ты просто тронулся! Тебе же только шестнадцать, какой героин, тебе нельзя!!!» Детлеф и ухом не повёл… Я сказала: «Эй, я достану тебе кислоты сегодня вечером.

Я тебе много достану! Но, пожалуйста, не делай говна, я умоляю тебя, не делай!» Э, да я просто унижалась перед ним…

Он всё не реагировал, и тут я сделала огромную ошибку, о которой часто потом вспоминала. В панике я крикнула ему: «Детлеф, если ты берёшься за героин, то я больше не хочу ничего с тобой иметь! Всё, вали! Больше не хочу тебя видеть!» И убежала на танцпол.

Да, я всё сделала неправильно… К чему было это цирковое представление? Мне нужно было просто поговорить с ним. Один на один… Я уверена, он послушался бы меня. И мне нельзя было ни на секунду оставлять его одного, потому что он был совершенно обторчен, ещё когда говорил с этой дурой…

Уже через два часа кто-то сказал мне, что детлеф вмазался. Вместе со своим другом Берндом. Они даже не нюхали! Они просто вот так сразу взяли и вмазались!

Я видела Детлефа ещё несколько раз в ту ночь. Он улыбался мне откуда-то издалека. Он выглядел очень счастливым. Нет, у меня не было желания говорить с ним! Я не хотела к нему. Это была ещё одна по-настоящему кошмарная ночь. Как та суббота, когда я потеряла Атце… Детлеф ушёл! В тот мир, к которому я не принадлежала. Одним ударом, одним уколом всё общее между нами было разрушено!

Я продолжала ходить в «Саунд», а Детлеф скоро нашёл себе новую подругу. Её звали Анги, она была уродливая и бесчувственная. Я знала, что между ними вообще ничего нет. По-моему, они даже не разговаривали друг с другом… Но она была игловой, и в этом было её преимущество. Иногда Детлеф подходил ко мне. А мне было всё равно – он стал мне совершенно чужим. Обычно он стрелял марку или пятьдесят пфеннигов. Не хватает на дозу, понятно… Если у меня были деньги, то я давала.

Воскресные утра были по-настоящему омерзительны. Я ползла разбитая к метро и думала: «Боже, да что же это за говно со мной!» Я потеряла всякие ориентиры в этой жизни. Я не знала, зачем я хожу в «Саунд», зачем вяжусь с наркотой, я не знала, что мне делать, не знала вообще ничего! Гашиш мне уже давно осточертел. Обкуренная хэшем, я полностью уходила в себя и даже говорить не могла. Но мне же нужно было с кем-то говорить, я же так хотела общения! Я хотела кого-нибудь, потому что Детлефа у меня уже не было, стала принимать больше стимуляторов…

Если в субботу я была при деньгах, а на сцене были колёса, меня невозможно было остановить. У меня было плохое настроение, и я вбрасывала два каптагона, три эфедрина, еще пару коффи, то есть кофеиновых таблеток, и заливала всё это пивом.

Если после этого я была слишком взвинчена, мне это тоже не нравилось. Тогда я принимала мандракс и валиум…

Я уже не понимала, как я вообще добираюсь домой. По пути от метро к дому я падала по сотне раз, наверное. Доползала до какой-нибудь лестницы около магазина, садилась там и отдыхала, скорчившись. Потом поднималась и направлялась к следующей точке, где можно было остановиться. От фонаря к дереву, и снова до следующего фонаря. Это был бесконечный путь. Я думала, что так и умру в дороге.

Хуже всего была боль в груди – как будто кто-то буравил у меня в сердце.