Молодой Адам - Александр Трокки

Я был в состоянии какого-то тихого шока, неспособный что-либо осознать, загипнотизированный видом воды, лениво текущей мимо покрытых илом камней. Секунда за секундой на воде исчезали пузыри, а потом в неё падали спичечный коробок, бутылка, деревяшка, кусок старой пробки, и только спустя минуты три я ощутил себя в опасности. Это чувство пришло так же внезапно, как и сам несчастный случай, как будто открылась дверь мышеловки, ведущая к полному осознанию ситуации. И тут я оторвал взгляд от поверхности воды и посмотрел на противоположный берег, где в некоторых окнах всё ещё горел свет, подмигивая мне, как будто он со мной в сговоре. Тогда я почувствовал себя очень одиноким, чужаком, изгоем, против которого уже ополчилось общество, а в оправдание у меня было только моё собственное жалкое слово.

Теперь я стоял на коленях и чувствовал под собой холод и твёрдость булыжников. Я поднялся и увидел одежду, которую она так охотно для меня сняла. Вещи лежали рядом с колесом грузового поезда, под которым мы занимались любовью. Железная дорога проходила как раз по набережной. Нам обоим нравилось это место.

Тогда я понял, что для меня было бы лучше, если бы она упала в реку одетой. Сексуальная подоплёка ситуации заставит искать в ней преступный умысел. Мне в голову пришла абсурдная мысль — найти тело и одеть его. Секундой позже я понял, что это было смешно. Я подобрал вещи Кэти и посмотрел на них. Это была улика. Естественно, я захотел от неё избавиться.

Мне и в голову не пришло пойти в полицию. Я понимал, что они вряд ли поверят моей версии случившегося. Я даже на собеседованиях при найме на работу всегда говорю не то. Мне не нравится, когда люди ожидают от меня, что я буду разделять их взгляды. Я мог представить, как они допрашивали бы меня насчёт Кэти, пытаясь добиться нужного им ответа. Идею отправиться в полицию я отверг, как только она пришла мне в голову.

Торопиться было некуда. Поблизости никого не было видно. Я решил выкурить сигарету и тщательно всё обдумать.

Сигарета меня взбодрила. Ничего особенного я делать не собирался. Руки мои всё ещё чувствовали тепло её одежды. А может, мне это только казалось? Я решил всё детально обдумать, прежде чем что-либо предпринимать. Я уже почти получал удовольствие от этой ситуации. Она возникла вопреки всякой логике, как Мексика перед Максимилианом; мне предстояло разобраться в этом затруднительном положении и выпутаться из него. Отлично. Это было похоже на партию в шахматы. Я затушил окурок о камень. Едва он выпал у меня из рук, как я тут же, почти рефлекторно начал нащупывать его пальцами. Мне показалось, что это тоже была улика. Тогда я улыбнулся. Хорошо, что я выкурил сигарету. Где-то под составом валялись два других сигаретных окурка, на одном из которых была помада. Я подавил в себе желание сразу же их отыскать. Полегче. У тебя масса времени. О, Кэти! Главное было не совершить ни одного непродуманного поступка, каким бы незначительным он ни казался, и методично разрушить ту нелепую западню, в которой я оказался.

Я оказался в западне нелепо и без какого-либо умысла. Ведь Кэти я встретил на улице совершенно случайно, после того как два месяца не видел её и не писал ей (вообще-то я бросил её или она бросила меня, quien sabe?) и наше решение заняться любовью появилось, как это иногда случается, внезапно и импульсивно, когда мы сидели в маленьком кафе за чашкой кофе. Я просто взял её за руку. И мы как будто никогда не расставались. Этот жест вызвал сотню воспоминаний о ночах, когда мы лежали в объятьях друг друга, о переплетённых в порыве страсти телах, о счастливом смехе.

Мы знали друг друга очень давно. Нам не надо было слов. Достаточно было взгляда, лёгкого румянца возбуждения на её щеках, ответного пожатия руки. Она была согласна. Мы вышли из кафе и направились прямо к реке. Теперь она жила не одна.

Владельцем кафе был старый итальянец, сидевший на высоком стуле за прилавком. Он посмотрел на нас без интереса, так же, как потом, когда мы пили кофе, смотрел на обои с выцветшими арлекинами. Он лениво и машинально пожелал нам спокойной ночи, когда мы выходили. Он мог узнать меня, но было маловероятным, что его когда-либо попросят это сделать. Я рассудил, что в случае с владельцем кафе мне нечего бояться. И если только нас не видел кто-то из тех, кто знал нас обоих, он был единственным возможным свидетелем.

Мы встретились в двух кварталах от кафе, пришли туда вместе, а потом, когда мы вышли, мы поспешили к реке по тёмным улицам. Возможно, кто-то нас и увидел. Но когда я выкурил вторую сигарету, я уверился в обратном. Когда мы встретились, было темно. Мы прошли только по одной крупной улице в городе с более чем миллионом жителей. Дерево, спрятанное в лесу…

Никакой связи больше двух месяцев. Для всего мира, для наших общих знакомых, мы расстались. У неё не было возможности кому-нибудь рассказать о нашей встрече. Элемент случайности работал на меня ничуть не хуже, чем против. Не было смысла идти в полицию. Кэти это уже не поможет. У неё не было родственников, а из близких людей только я. Тогда мне её стало жалко. Всё случилось так внезапно, так нелепо, а ведь ещё несколько минут назад она смеялась. Господи! Но о полиции не могло быть и речи. Для меня это оказалось бы фатально.

Что делать с одеждой? («Я сниму её», — сказала она. Сначала я удивился, но потом понял, чего она хотела. Ей доставляло удовольствие чувствовать под собой шпалы и гравий. Помню, что на фоне тёмного дерева её бёдра казались особенно белыми. Глядя вверх, через моё плечо, она должно быть видела смазанное машинным маслом дно вагона. Как объяснить всё это полиции? Или двенадцати добрым и искренним присяжным?)

Теперь я жалел, что она разделась. Если бы она была одета, она бы так не торопилась меня остановить, когда я уходил. Несчастье могло бы не произойти. А теперь одежда всё усложняла.

Правда, не слишком. Если меня ничего не могло с ней связать, тогда её одежда не имела значения. Стало быть не было причин прятать её от полиции. Одежда им всё равно ничего не даст. Следователь напишет, что это «убийство, совершённое неизвестным лицом или группой лиц». Под влиянием импульса я забросил одежду в один из вагонов. Потом я не мог понять, почему так поступил. Я даже решил было забраться туда и вытащить одежду, но сдержался, сказав себе: «Ты впадаешь в панику». Возможно, мне казалось, что так я рискую, несмотря на то, что, на самом деле, одежда не имела значения. Я не полез за ней в вагон. Но была ещё и сумочка. Я к ней прикасался, значит на ней остались отпечатки пальцев. Элементарно, друг мой. Я быстро вытер гладкую поверхность платком, прежде чем найти большой камень, положить его в сумку и забросить её в воду. Двойная степень защиты. И вдруг я на себя разозлился. В сумочке лежала зажигалка Ронсон, и к ней я тоже прикасался. Два против одного. Но сумку скорее всего никогда не найдут, разве что, когда высохнут все моря…

В порыве аккуратизма я принялся искать окурки. Хорошо, что я это сделал. Я нашёл её пачку Плейере и зажигалку. Это меня порадовало. Зажигалка была моим единственным просчётом, и если бы кто-нибудь нашёл её под вагоном и подобрал, это могло бы решить мою судьбу, в случае, если тело бы опознали, ведь на зажигалке была монограмма. Я осторожно вытер её платком и забросил как можно дальше. Я подождал всплеска, думая о святом Мунго и рыбе. Рыба с открытым ртом. Я не видел смысла выбрасывать сигареты. Всё, что осталось (семь штук), я переложил в свою пачку, и выкинул пустую коробку в реку. Я нашёл два окурка и сделал с ними то же самое. После этого делать было нечего. Прошло около часа с тех пор, как Кэти упала в воду. Если в начале и могла быть какая-то надежда, то теперь уж точно было поздно. Своей нерешительностью не совершил ли я убийство?

Я в последний раз подошёл к краю набережной и посмотрел вниз на воду. По-прежнему никаких следов Кэти. Поверхность воды была гладкой и чёрной. Кое-где на ней светились похожие на чешую отблески от уличных фонарей. Вода была гладкой, как будто её разровняли лопаткой штукатура. Гладкой и непроницаемой. Позади меня стояла вереница железнодорожных вагонов, безмолвных и покинутых, глупых, как коровы в темноте. Их колёса стояли неподвижно, а сцепления были похожи на свободно болтающиеся хвосты. Своей недвижностью они заслоняли меня от динамики города. Я смутно осознавал, что всё случившееся произошло вне времени, что целостность была нарушена, что всё это не было частью моей истории.

Происходившее было насквозь пропитано нереальностью вымысла или сна. Я скоро проснусь. Мне просто надо уйти, чтобы освободиться от этого наваждения.

И вскоре я осторожно отходил в тень вагонов, шепча: «Земля да не услышит моих шагов…да возбоятся камни…» Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как я оттуда уходил. Перейдя железнодорожные пути за последним вагоном, я вспомнил, что, в любом случае, я никогда не называл Кэти своей настоящей фамилии. Для неё я был Джо Тэйлор. Имя я всегда говорил своё, потому что на придуманное трудно откликаться. Возможно, в её комнате осталось несколько снимков, правда немного, я ведь никогда не любил фотографироваться. Всё же парочка фотографий у неё была, и это меня беспокоило. В любом случае, было маловероятно, что они стали бы искать Джо Тэйлора. Наши общие знакомые знали, что мы расстались более двух месяцев назад по обоюдному согласию, без скандала. Правда ли это? Или ложь? Как бы то ни было, с тех пор я никого из них не видел.