Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два трубача поднялись в стременах и сыграли «Слушайте все!». «Ура!» – не затихали казаки, потрясая пиками. Выстроившиеся в ряд между железнодорожной платформой и плацем станичные атаманы снимали фуражки и кланялись в пояс.
Баатр стоял в толпе народа за лагерным полем. На плечах у него сидел десятилетний Очир, который рассказывал ему о том, что видел.
– А конь у Цаган-хана[10] – чистокровный дончак! Вот бы такого на развод! Но он холощеный.
– Так нельзя ж Цаган-хану жеребца подавать. Вдруг понесет! – объяснил Баатр.
– Бородка у Цаган-хана маленькая, почти как у калмыков. Рядом еще русские зайсанги[11]. Цаган-хану доску какую-то подали с золотой каемкой. Он ею машет.
– Это он иконой благословляет. На иконе – русский бурхан.
– А отцу русский бурхан поможет?
– Поможет. Он ведь за русского хана воевать идет.
Баатру тоже хотелось бы на государя императора взглянуть. Но вокруг тумен[12] народу, вперед не пробиться. А степь вокруг Персиянского лагеря плоская, как вода на озере Маныч. Ни холмика, ни камня, ни деревца. Баатр пошевелил затекшей шеей, похлопал мальчика по ноге.
– Ты давай, Очирка, не молчи.
Очир заерзал.
– Мне, дядя, нужно облегчиться.
Выбрались из толчеи, примочили вытоптанную траву. Несмолкаемое «ура» оглашало степь. Станичный люд махал картузами. Атаманы потрясали хоругвями.
– Обратно не влезем, – оценил обстановку Баатр. – Давай телегу поближе подгоним.
Подогнали, развернули задом, встали во весь рост, открылся полный обзор. Самодержец восседал на лошади, перед ним, задрав голову и взяв под козырек, стоял невысокий пузатый человек в мундире. Он что-то говорил, время от времени пружиня коленями, словно пытался выпрыгнуть из сапог.
Вспомнил Баатр, как обрадовался Бембе, когда прискакал на хутор вестовой. Хуторяне не знали, какие такие японцы и что с русским царем не поделили, не казачьего ума дело. На то казак и родился, чтобы царю пригодиться. Бембе в момент оседлал коня – и к атаману. А там уже очередь выстроилась – молодые да резвые, все в бой рвутся; к тому же стало известно, что по 100 рублей дадут каждому на лошадь и обмундирование. А надо всего пять человек.
Кота Шульбинов привел своего старшего сына и сказал:
– Нам сто рублей не нужны, пусть пойдут в общую казну. Я на свои деньги сына соберу!
Атаман созвал старейшин. Устроили среди добровольцев состязание: джигитовка, рубка и рукопашная борьба. Бембе первым номером вышел, хоть ему уже за тридцать зим. Только он на всем хуторе с обеих рук шашкой рубить способен. А Шульбинова сына и с конем не взяли – старики сказали:
– Позора не хотим!
Бембе так обрадовался – будто уже войну выиграл. 100 рублей на хорошего строевого коня не хватило: барышники как узнали про мобилизацию, тут же подняли цены – так Бембе сдал в аренду на пять лет пай пахотной земли тому же Шульбинову. Но зато и конь, и седло, и шашка что надо!
– Дядя, а сколько дней надо кочевать, чтобы до японцев добраться?
– Год, наверное, – предположил Баатр. – Но твой отец вместе с конем на поезде поедет.
– Я когда вырасту, тоже пойду воевать с японцами, – решительно сказал Очир.
– Не успеешь, – засмеялся Баатр, – их раньше победят.
– А с японцами за что воюют?
– За землю.
– За русскую?
– Нет.
– За японскую?
– Нет.
– За чью?
– За маньчжурскую. Калмыцкие предки – ойраты – с маньчжурами много сражались.
– Победили?
– Проиграли, – нехотя признался Баатр.
– А теперь отец Маньчжурию завоюет! – уверенно заявил Очир.
– Завоюет! – подтвердил Баатр.
Солнце уже стояло в зените. Притомленные жарой всадники в белых мундирах и синих галифе с широкими красными лампасами неприметно сжимали пятками лошадиные бока, чтобы побыстрее оказаться в укрытии спальных вагонов. Песчаная пыль припудрила белые верхи фуражек, лица и бороды, сбилась в складках на рукавах мундиров. Выправка у государя императора хоть куда, и голову он держит высоко, отметил про себя Баатр. А в остальном – обыкновенный офицер, в Новочеркасске таких много.
Толпа станичников, увидев приближавшегося государя, загомонила. Кобыла от шума дернулась, попятилась, задок телеги ткнулся в спины людей – Баатр едва устоял.
– Эй, чертеняка, почто людей давишь?! – послышался знакомый голос.
Мишка! Выгоревшая борода лопатой, вокруг глаз – розовые жилки морщин на почерневшем от солнца лице, а в целом – неизменный.
– Едрить твою! – ахнул Мишка. – Батырка, ты?
Баатр мигом соскочил с телеги, обнялся с Мишкой по русскому обычаю. Очир смотрел на них, открыв рот.
– Твой малец? – кивнув на Очира, спросил Мишка.
– Мой первенец, – подтвердил Баатр. – Но я его Бембе на воспитание отдал.
– Так первого вроде ж не отдают.
– Просил Бембе очень. Как я мог старшему брату отказать.
– А он-то сам где?
– Там! – махнул в сторону плаца Баатр. – На войну записался.
– А я так и мыслил! – закивал Мишка. – Дождался Бембя своей войны. А то все сокрушался, что уже третье поколенье в роду не воюеть. Несурьезный для нас, конечно, противник – япошки косорылые, но на любой войне есть где казаку развернуться.
– Залазь, Мишка, – предложил Баатр, – давай посмотрим, как царь в поезд седать будет. Такой случáй раз в жизни выпадает.
Мишка вспрыгнул на телегу.
Государь император сошел с коня, взобрался на площадку вагона, поднял руку в прощальном жесте. Провожающие начальники взяли под козырек. Протяжный свисток – и грянуло мощное «Боже, Царя храни!».
Поезд громыхнул, отпуская тормоза, и стал набирать скорость. И вдруг, ломая строй, с плаца сорвались всадники и, пришпорив коней, помчались, нагоняя уходящий состав. За первыми самовольцами потянулась целая лава. Казаки свистели, привставали на стременах, размахивали кнутами; прижав к груди винтовки и шашки, а к ноге пики, откидывалась до земли то вправо, то влево, переворачивались задом наперед – словом, показали всю свою выучку в лучшем виде.
– Вот так, поди, во всей Расее-матушке тока нашенские казаки и могуть, – протянул Мишка с гордостью. – Хана таперича япошкам. Айда, спрыснем это дело! У меня бутыль первача в соломе притырена.
На следующий день, с трудом продрав глаза после Мишкиного угощения, Баатр попрощался с Бембе, и отправились они с Очиром домой. По дороге заехали в станичный хурул, отдали гелюнгу рубль, заказали охранительную молитву.
Жена Баатра, получившая после свадьбы имя Альма, – счастливая, рожала за десять лет пять раз. Первенец Очир был после трех лет отдан на воспитание Бембе и его жене Байн, потом родились подряд две девочки, но ни одна не дожила до года, а после – Чагдар,
