Стихи - Александр Перфильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весна
Опять в окно заря и воздух полон хмеля,Весенних запахов, тревожащих мой сон…Я рву с календаря последний день апреля,Как год назад в саду рвал первых роз бутон.Так каждою весной мы окна открываем,И, улыбаясь утренней заре,Доверчиво, по детски, забываем,О том, что все, увы, уходит в октябре.
«Я не первый с тобой, не последний…»
Я не первый с тобой, не последний,И не первая ты у меня,В этой чувственной нашей обеднеНочь закрыла сияние дня.
Оттолкни, оскорби, я не струшу,Знаю я, мой мучительный друг,То, что камни в усталую душуПопадают из ласковых рук.
1946«Сегодня вечер ветреный и теплый…»
Сегодня вечер ветреный и теплый.Мы в этой комнате, от дыма голубой…Как хорошо мне в этой жизни блеклойПоговорить, любимая, с тобой…
Спит девочка, сложив ручонки,Жизнь и ее успела обокрасть…Давно ли ты сама была девчонкой,Совсем не думая про боль и страсть…
Забылось все, давно потухло пламя,И боли нет и страсти тоже нет.Целую я холодными губамиНет, не тебя, а детский твой портрет.
1946«А письма все короче и короче…»
А письма все короче и короче,Все суше и неласковей слова…Я скоро доживу до сжатых строчек:«По-прежнему работаю, жива»…
Ты знаешь, мне и этого не надо,Привык один смотреть я из окна,Когда выходит осень за ограду,Смертельною желтухою больна.
Там где-то бьются в сумасшедшем ритмеЧужие жизни в каменных мешках…И тянется рука невольно к бритве,А сердце ждет последнего прыжка.
Но толку нет в случайно вскрытой вене:Живи, топись, стреляйся, прыгай, пей —Ты ничего на свете не изменишьНи жизнью и ни гибелью твоей.
Мир не заметит, солнце не погаснет,И пульс не остановится живойКогда один какой-то череп хряснетО выпуклые камни мостовой.
1946«Я был плохим. Да, ты права, не спорю…»
Я был плохим. Да, ты права, не спорю,Был хуже всех — отцов, мужей, людей.Я не сочувствовал чужому горюИ не искал сочувствия нигде.
Я не старался с этой жизнью ладить,И спорить с ней я тоже не хотел,Писал не денег и не славы ради,Писал тебе… Я просто жил и пел.
Я совершал ошибку за ошибкой,Не различал ни в чем добра и зла,Склоняясь только пред твоей улыбкой,Пред отблеском обманного тепла.
Ни прошлое меня не волновало,Ни будущее — что мне времена,Когда заря над городом вставалаИз одного, из твоего окна.
Я знал, что жизнь встает с другим рассветом,И все цветет от солнечных лучей,Но для тебя я забывал об этом,И для тебя я был всегда ничей.
И вот теперь, когда закрылся ставень,И нечем жить, и улица темна,Ты не имеешь права бросить каменьВ того, кто пел у твоего окна.
1947«Здесь Тютчев жил, здесь он встречался с Гейне…»
Здесь Тютчев жил, здесь он встречался с Гейне;Взволнован величавой старинойЯ прохожу почти благоговейноПо улицам, разрушенным войной.
И, поднимаясь к призрачным вершинам,Я забываю то, что жизнь не та,Что мир отравлен кровью и бензином,И в подземелье спряталась мечта.
Здесь по пути последних вдохновенийМеня водила нежная рука,Здесь я был счастлив несколько мгновений,За них судьбе готов отдать века!
1947«Когда стихает чувственная вьюга…»
Когда стихает чувственная вьюга,Где кровью холод прошлого согрет,Закрыв глаза, ты вспоминаешь друга,Которого с тобою больше нет.
Воспоминанья ничего не значут,Но их ресницами закрыть нельзя.Ведь все равно под ними плачут, плачутБессонные, бесслезные глаза.
Нет, не о друге… Что на свете дружба?Не о чужой любви, ушедшей вдаль,А лишь о том, что в жизни все не нужно,Что этого ненужного не жаль.
1947«Это все неправда и неверно…»
Это все неправда и неверно,То, что ты со мной не заодно.Я тебя люблю нелицемерно,Просто, ясно, верно и давно.
Как бы ни бросали нас событья,Разделяя мертвою стеной,Ты ведь знаешь: должен приходить яОтовсюду лишь к тебе одной.
«Я не знаю, что тебе сказать…»
Я не знаю, что тебе сказать,Если нас столкнет внезапный случай…Старого мне повторять нельзя,Новой лжи еще я не научен.
Да и прошлому наперекорЗахлестнется сердце новой злобой,И совсем не хочется мне, чтобыПрозвучала встреча, как укор.
Нет, уж лучше так, без всяких встреч,Боль души заковывая в строчки,Одиноко и спокойно жечьПрошлого ненужные кусочки.
1947«Я знаю: лишь сумрачным тучам…»
Я знаю: лишь сумрачным тучамВладеть неизбежной судьбой…Я к жизни цыганской приучен,Приучен к разлуке с тобой.
И в комнате — серой коробкеБродячей моей нищетыТвой голос и грустный и робкийЗвучит средь ночной пустоты.
Как будто в покинутом зале,Где кончился киносеанс,И жизнь, и любовь отзвучали,Как пошлый цыганский романс.
1947«Мой голос останется с вами…»
Мой голос останется с вами,Простыми словами споет —Был с вами, любил вас, и вамиВсе, что написал он — живет.
Пусть то, что скажу — безрассудно,Но только не скажешь ясней:Быть первой любовью — нетрудно,Последней — гораздо трудней!
«Я вновь отравлен шумом городским…»
Я вновь отравлен шумом городским,В котором ты — как тихая лампада.И сердце разорвалось на кускиОт прошлого, которого не надо.
Нет, я не святотатец, и хранюВоспоминанья с нежностью и мукой.Но не зажечься прежнему огню,Потушенному длительной разлукой.
Ты спрашиваешь: почему молчу?Я болен прошлым, и изнемогаяЗабыть в уединении хочуМучительное слово: дорогая…
Оно звучит чем дальше — тем печальней,И только лишь входя в последний дом,Пойму, произнеся его с трудом,Что ты была одна в дороге дальнейЗвездою путеводной и крестом…
1947Липы
Люшеньке
Опять они, сквозь городские хрипы,Сквозь дым и вонь и въедливую гарьБлагоухают, расцветая, липы, —Ты помнишь их, любимая, как встарь.
Они бросают желтые браслетыНа мостовую, грея боль камней…Мы тоже были в эти дни согретыПоследней радостью шатающихся дней.
Опять они в своем чудесном цветеСовсем, как там, благоухают вновь,Но — понимаешь — были те — не эти,Как и не та к тебе моя любовь…
А может быть я вспоминать не вправеНи лип, ни счастья… знаешь… ничего…Я тоже там любовь мою оставилПод липами у дома твоего.
1947«Я жизнь свою прожил…»
