Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Думаю, не стоит рассказывать о том, что случилось с этой красавицей дальше, — усмехнулась Марта.

— То любовь, милая моя, — Вероника присела на кушетку и подняла книгу: «Ты же сама читаешь эту прекрасную повесть, разве у тебя не наворачиваются слезы на глаза?».

— После трех лет в гареме, — Марта зевнула, — в любовь уже не веришь.

— Расскажи мне о Селиме, — Вероника прилегла рядом с подругой. «Какой он был мужчина?».

— Он бы щедрый и жестокий, — мрачно ответила Марта. «Неприятное сочетание».

— А вообще? — рассмеялась Вероника. Марта почувствовала, что краснеет.

— Понятно, — подтолкнула ее женщина. «Знаешь, у Тео способности к музыке — надо нанять ей учителя. Если девушка умеет играть и петь — это всегда приятно. Тем более красивая девушка, как Тео».

— Ее отец очень хорошо пел, — Марта увидела перед собой прозрачную воду озера, черные силуэты гор на горизонте, и чуть слышно вздохнула.

Теодор вошел в комнату и остановился на пороге, оглядывая женщин.

— Мама, — сказал он, протягивая ей рисунок, — посмотри.

— Какой ты молодец! — ахнула Марта, рассматривая море и корабли. «Это сражение?».

— Да, это Лепанто, — ответил мальчик. «Мама, а можно мне шпагу, как у синьора Филиппо?»

Марта улыбнулась: «Ну, давай, милый, закажем тебе, конечно, маленькую».

— Все же, — повернулась она к Веронике, когда закрылась дверь за сыном, — тяжело воспитывать мальчика без отца. Тем более, — женщина подняла брови, — такого мальчика.

— Ты не хочешь замуж? — Вероника внимательно посмотрела на подругу. «Ты могла бы, хоть завтра…».

— Он еще ребенок, — Марта встала с кушетки и вышла на балкон. Заходящее солнце освещало канал, и белый мрамор собора вдалеке. «Как здесь красиво! — повернулась она к подруге.

— Это лучший город на свете, — Вероника обняла ее за плечи. «Скажи мне, почему ты его отталкиваешь? Он же влюблен в тебя, всерьез. Куртизанкой ты быть не хочешь…»

— Нет, не по мне это, — чуть дернулся уголок красивых губ. «И женой я быть тоже не хочу, Вероника».

— По-другому нельзя, — подруга опустилась в кресло. «Тебе двадцать пять, Марта, ты молодая женщина, хоть и с двумя детьми. Долго ты одна не протянешь».

— У меня есть семейные деньги, — Марта все смотрела на запад, туда, где огненный диск навис над крышами Сан-Поло. «Их на всю жизнь хватит».

— А любовь? — Вероника взяла ее за руку.

— Я любила только одного человека, — Марта посмотрела в карие глаза женщины. «И более, боюсь, никого не полюблю — сердце у меня уже не то, что было раньше. А Филипп, — она улыбнулась, — сегодня он пишет сонеты мне, завтра, — другой, ему двадцать один год, милая».

— И к тому же он поэт, — улыбнулась Вероника.

— Тем более, — Марта потянулась. «У вас, поэтов, дорогая моя, голова по-другому устроена — да и душа тоже. А я женщина разумная, и рассудок давно не теряю».

— А теряла? — спросила куртизанка.

Марта вспомнила избу в Чердыни, и закушенный зубами платок. Чуть сглотнув, она ответила: «Бывало, но с кем не бывало, по молодости-то. Пойдем, у меня сегодня полента с креветками — я знаю, как ты их любишь».

Тео отложила тетрадь и посмотрела на брата. Он играл на полу с маленькими корабликами.

Девочка подперла рукой мягкую щеку и вздохнула.

— Тео, — поднял ребенок голубые глаза, — давай ты против меня будешь, как будто я турок, а ты — итальянцы.

— Итальянцы же выиграли, Теодор, — она села на ковер и поцеловала его в рыжие кудри.

— А мы как будто турки победили, — попросил мальчик.

Тео пощекотала его, и ребенок залился смехом. «А подбрось! — попросил он.

— Да ты тяжелый какой, — девочка попыталась поднять брата, но тут же опустила — Теодору еще не было четырех, а он уже ростом был с шестилетнего.

— К столу, — открыла дверь Марта.

За кофе, когда дети ушли, Вероника сказала: «Вот послушай». Она закрыла глаза и по памяти процитировала:

— Когда мы вооружимся, мы сможем убедить мужчин в том, что у нас такие же тела и сердца, как у них, и даже если мы деликатны и мягки, это не имеет значения. Есть мужчины, что деликатны и мягки, но при этом смелы и сильны, а есть те, кто стараются казаться грубыми и мужественными, а на самом деле — трусы. Женщины просто этого пока не поняли, а, когда поймут — смогут сражаться с мужчинами, до смерти, и, чтобы доказать это, я начну первой — а другие последуют за мной.

Марта молчала, опустив зеленые глаза, но вдруг вскинула голову:

— Это верно. Твое?

— Давно еще написала, — Вероника усмехнулась. «Когда думала, что слова могут хоть что-то изменить»

— Не могут, думаешь? — Марта все смотрела на нее. «Я не хочу сражаться, Вероника, никогда не хотела. Но мне пришлось. С тех пор, как я потеряла мужа, я только и делаю, что выживаю. А я хочу жить».

— Милая, — женщина встала и обняла ее за плечи, прижавшись щекой к бронзовым, пахнущим жасмином волосам.

— А еще, — подруга почувствовала, как Марта улыбается, — ты права, есть мужчины, одновременно мягкие и сильные. Мой муж таким был, но где найти их? — женщина вздохнула.

— Я нашла, — вдруг сказала Вероника.

— Ты никогда не говорила, — удивилась подруга.

— Он далеко, — куртизанка вздохнула и, сев за стол, отпила кофе. «Приезжает, когда может, но это случается редко. Я по нему очень скучаю, Марта, даже вот, — женщина улыбнулась, — стихи ему сочиняю иногда:

Но дни мои становятся светлее,Когда от солнца моего вдали,Храню огонь, что мы с тобой зажглиИ жду тебя, томясь, и пламенея.

— Как прекрасно, — сказала Марта. — Так выходи за него замуж. Или он женат?

— Нет, вдовец, — вздохнула подруга.

— Я бы за ним босиком на край света пошла, милая, но я ведь, — она чуть улыбнулась, — хоть и знаю пять языков, и сочиняю стихи, и обедаю с кардиналами, — я все равно шлюха. А на шлюхах не женятся, тем более такие мужчины, как он. Если бы я могла, хотя бы ребенка от него родить… — она не закончила и Марта увидела в уголке ее глаза слезу.

— Попроси у него, — твердо сказала Марта. — Тебе уже тридцать в следующем году, зачем откладывать еще? Приедет — и попроси.

— Думаешь? — Вероника вдруг оживилась. — Дай-ка лютню, я тебе спою кое-что. Это его любимая баллада. Он же англичанин у меня, — куртизанка улыбнулась.

Марта слушала, положив голову на руки, и вспомнила, — до боли в теле, — его синие, ласковые глаза, и то, что он ей шептал той ночью, в холодном весеннем лесу, когда сверху на них смотрели далекие звезды.

— Love imposes impossible tasks, — прошептала Марта. — Правда, Вероника, это правда — ради любви делают невозможное.

— Но никогда более того, на что способно твое сердце, — женщина отложила лютню. — Ты плачешь, Марта?

— Зачем мне плакать? Мое сердце более ни на что не способно, — сухо ответила та.

— Синьор Филип Сидни к вам, синьора Марта, — поклонилась служанка.

Они медленно шли по кампо Сан-Поло.

— Вот здесь был заколот Лоренцино Медичи, — показал сэр Филип на дверной проем. «Он выходил от своей любовницы, и наемный убийца пригвоздил его шпагой к двери».

— За что? — спросила Марта, глядя на ту самую дверь — обыкновенную, деревянную, с чуть облупившейся краской.

— Лоренцино убил тогдашнего тосканского герцога, Алессандро Медичи, и бежал — сначала в Турцию, потом во Францию, а потом уже сюда, — ответил юноша.

— Далеко же он бегал, как я посмотрю, — Марта подняла голову и вдохнула свежий, вечерний воздух.

— Да, — Филип тоже остановился, — герцог Козимо Медичи, — отец нынешнего, — поклялся, что кровь Алессандро не останется неотмщенной. Это было давно, — Филип чуть поморщил лоб, — почти тридцать лет назад.

— Мы тогда с вами еще и не родились, сэр Филип, — рассмеялась женщина. Они говорили по-английски.

— У вас очень красивый акцент, миссис Марта, — вдруг сказал юноша. — Не итальянский, нет.

— Ну, я же все-таки полька, сэр Филип, — она взяла протянутый им мешочек с зерном и стала кормить голубей. Птицы клекотали на серых булыжниках.

— Есть такая картина, — Марфа обернулась и увидела, как блестят серые глаза молодого человека, — в Генте, во Фландрии, в соборе святого Бавона. Там в алтаре есть Мадонна, похожая на вас, миссис Марта.

Белый голубь сел на плечо женщины, распахнув крылья. Она улыбнулась:

— Вы же не католик, сэр Филип. Что вам Мадонны?

— Миссис Марта, — она обернулась, — так изменился его голос, — ради вас я готов стать хоть католиком, хоть кем — мне все равно! Только бы вы меня не прогоняли.

— Я вас не прогоняю, — она посмотрела на его красивое, еще совсем молодое лицо. — Вы просто не видели еще жизни, а я… — юноша заметил маленькую, и от того — еще более горькую складочку в уголке ее прелестно вырезанных губ.