Шайтан-звезда - Далия Трускиновская

– Как ты можешь называть слово матери необдуманным? Я девятнадцать лет искала тебя, я претерпела множество бедствий, я вырвала тебя из когтей этих врагов Аллаха – и все ради того, чтобы услышать, что мои слова – необдуманные?!

Задавая этот яростный вопрос, Шакунта действительно забыла, что по меньшей мере десять лет из этих девятнадцати провела в Индии, где славилась красотой и умением побеждать в поединке, где звалась Ястребом о двух клювах, где к ее ногам кидали сокровища, где она была гордостью владык – и одному Аллаху ведомо, что у нее было из близости с теми, кто этой близости домогался…

Абриза же смутилась. При всей благодарности, какую она испытывала к матери, желание воспротивиться нелепому замыслу крепло в ней, и набирало силу, и подсказывало слова, которых говорить, наверно, не стоило.

– Да, ты отбила меня у них! – воскликнула Абриза. – И ты крикнула мне – беги, доченька! И я побежала! И я с перепугу забежала так далеко, что еле вернулась на место этой стычки! И оказалось, что я там – одна посреди трупов людей и лошадей, без еды и питья, с непокрытой головой под полуденным солнцем, а единственный, кого я застала в живых, был при последнем издыхании, и это Джеван-курд!

– Разве Джеван-курд погиб в стычке? – не поверила Шакунта. – А кто же тогда разъезжал вчера по рынку, набирая ткани и прочие вещи для своего харима? Все купцы сбежались приветствовать его и сделать ему подарки! И все вопили – глядите, вот Джеван-курд, который едет у правого стремени нашего аль-Асвада!

– Ему удалось выжить, о матушка… – недовольно сказала Абриза, потому что спасение курда плохо вписывалось в ту картину бедствий, какой она хотела поразить Шакунту и вызвать ее смущение. – И не будем больше говорить о наших неприятностях. Они окончились, и ничто больше не разлучит нас, и я стану женой аль-Асвада, а тебе мы тоже найдем подходящего мужа!

– Мы непременно должны поехать к Салах-эд-Дину, о доченька! Нельзя, чтобы договор остался невыполненным. Девятнадцать лет жизни потребовалось, чтобы найти тебя, и день, когда я привезу тебя к нему, станет счастливейшим днем моей жизни!

– Опять ты толкуешь мне про эти девятнадцать лет! – возмутилась красавица. – Почему это я должна всей своей жизнью расплачиваться за то, что ты когда-то заключила договор? Почему это я должна идти в жены к старому, скверному, гнусному пьянице?

– Вот и я говорю, что он опустился, и утратил былое величие, и не может провести ни дня без кувшина изюмного вина! – подхватила Шакунта. – Вино диктует ему все его поступки! Но он должен понять, что он – нарушитель слова! И он должен увидеть тебя! И уразуметь, насколько он тебя недостоин! Инжир – не для вороны!

– О матушка, а как получилось, что вы вообще заключили этот договор? – поняв, что тут дело нечисто и ни одна женщина не станет так буйствовать из-за старого пьяницы, осведомилась Абриза.

Ответа она не получила.

Шакунта долго думала, как покороче и потуманнее рассказать эту историю, чтобы не выглядеть в глазах дочери неверной супругой, плохой матерью или вообще той купеческой женой из базарных историй, которую старуха сводит с красивым мальчиком.

– Достаточно тебе знать, что таково было решение твоей матери, – произнесла наконец она.

Абриза надулась.

– Я действительно не могу никуда ехать с тобой, – сказала красавица. – Хотя бы потому, что мой ребенок не найден. Ты искала своего ребенка – а я буду искать своего, и нет мне дела до Салах-эд-Дина! И ты искала ребенка ради соблюдения нелепого договора, а я буду искать его ради его счастья и будущности! Аль-Асвад обещал, что дитя станет наследником царского престола Хиры!

– А какое отношение имеет твой ребенок к царскому престолу? – удивилась Шакунта, и Абриза поняла, что нашла надежный довод.

– Я родила его от младшего брата Ади, от царевича Мервана.

И она вкратце рассказала матери историю о том, как аль-Асвад своей честью поручился за ее безопасность, и что из этого вышло.

– Теперь ты видишь, что мне не до путешествий и женихов, – завершила она, видя, что Шакунта ее не перебивает.

– Так, значит, тебе нет дела до забот твоей матери? И это – твое последнее слово, о дитя?

– Да нет же, о матушка, я готова делить с тобой твои заботы, я только не хочу ехать к твоему Салах-эд-Дину! – с тем Абриза приласкалась к матери, но та сбросила ее руку с плеча.

– Значит, выйдет так, что я не сдержала слова? И девятнадцать лет моей жизни подобны обрывку тряпья или оческу пакли?

– О матушка!.. – Абриза воздела руки к небесам, ибо нет на свете слов, которыми можно разумно возразить на такие глупости.

– Нет, о дитя, нет, о доченька, я своего добьюсь! – приходя в ярость, продолжала Шакунта. – Я привезу тебя к Салах-эд-Дину, даже если придется везти тебя связанной в мешке!

– А чем ты тогда будешь лучше той, что похитила меня и везла в корзине из пальмовых листьев? – дерзко спросила Абриза.

Шакунта вскочила и произнесла нечто длинное на неизвестном дочери языке, и не было в Хире человека, который понял бы эти слова.

Она вывезла из Индии не только куттары и боевые браслеты, но и замысловатые выражения, которые приберегаются для самых отвратительных бедствий.

Высказав на индийском языке все, что она думает о дочери, об аль-Асваде, о Хире и о всех непотребствах этого города, Шакунта развернулась и помчалась к выходу из помещения.

Евнухов, которые вовремя не убрались с дороги, она расшвыряла двумя ударами – левым локтем и правым локтем.

Абриза так и осталась сидеть на возвышении, чувствуя, что наговорила лишнего, но искренне веря в свою правоту.

В конце концов, ни слова лжи мать от нее не услышала.

Как и аль-Асвад, когда решалась судьба Джейран…

Опомнившись, она позвала евнухов и послала их следом за Шакунтой, чтобы узнать, куда та направилась из дворца и каковы ее намерения.

Но оказалось, что Ястреб о двух клювах – птица, умеющая прятаться и заметать следы.

Шакунта не выезжала из ворот Хиры – а между тем ее нигде не могли найти.

И это было крайне подозрительно…

– А разве можно забыть твою щедрость, о господин? – утирая под изаром глаза, спросила вдова. – Уже два месяца, как муж мой умер, и я скоро дойду до того, чтобы просить подаяния, а нашего сына я отдала в ученики к другому цирюльнику еще при жизни мужа. Конечно же, я помню тебя, но ничем тебе помочь не могу. Был бы жив мой муж – он обрил бы тебя и умастил так, как тебе по вкусу! И сохранил бы те тайны, что ты раскрыл перед ним…

– Прими эти десять динаров, о женщина, – сказал гость, до бровей закутанный в темно-коричневый плащ-аба. – И скажи напоследок, к кому из цирюльников мне лучше обратиться? Есть ли в этом городе среди них хоть один, который был бы разумен и не болтлив, чтобы у меня не треснула голова от его разговоров?