Вечер потрясения - Андрей Завадский

Отслужившему, честно, с полной отдачей, да и нельзя было по-другому в воздушном десанте, парню не оказалось места в "мирной" жизни. В городе, где давно встал единственный крупный завод, и бурно процветали только магазины, торговавшие привезенным из Китая барахлом, оказалось неожиданно трудно заработать себе на пропитание. Охранник на рынке – большее, на что мог рассчитывать молодой, не обремененный излишними знаниями, да, вдобавок, растерявший почти все умения, способные пригодиться в быту, парень. Невольно возникшее в первые дни чувство превосходства над теми, кто, не узнав, что такое марш-бросок с полной выкладкой, глубокий рейд или десантирование в тылу условного противника, два прошедших года жил в тепле и уюте, шатаясь по дискотекам и хлебая в подворотнях мерзкое пойло, не имеющее ничего общего с настоящей водкой, куда-то быстро исчезло, уступив ощущению собственной неполноценности.

Жизнь на гражданке оказалась еще более суровой, чем существование в казарме, когда каждое действие было строго подчинено букве устава. Здесь никто и никому не был нужен, никто и никого не ждал, и Олег, потратив на раздумья не слишком много времени, вновь, теперь уже сам, направился в городской военкомат. Он не забыл, как тень упала на лицо матери, услышавшей решение своего сына, как погас ее взгляд, но был уверен – и сейчас не изменил своего мнения – что поступил верно, приняв единственно возможное решение. Еще год, целый год, но уже не в казарме, а в продуваемых всеми ветрами горах, плюющихся раскаленным свинцом. И вот он тоже закончился, вскоре самолет унесет его и еще многих таких же парней подальше от этой войны, и, вернувшись домой, Олег уже не будет чувствовать себя изгоем, со смесью зависти и ненависти смотрящим вслед сынкам богатых родителей. Страна все же щедро платила тем, кто решил заложить собственную жизнь, так что теперь можно будет развернуться и на гражданке.

Убаюканный мыслями о скором возвращении домой, старший сержант Бурцев, вот-вот готовый прибавить к своему званию приставку "запаса", сам не заметил, как задремал. Ему уже давно не мешал гул турбин, доносившийся со стороны летного поля, когда взлетал или, наоборот, заходил на посадку, пассажирский лайнер или очередной транспортный "борт", как не мешал царивший в казарме шум, не смолкавший, кажется, ни на мгновение.

– Мы туда колесили с потехами, песни пели, снимали кино, – выводил кто-то под гитарные переборы, нескладно, порой не попадая в ритм, да оно и понятно – луженая глотка привыкла выплевывать слова команд, сдобренные отборной руганью, а стихи на войне читать приходилось, право же, весьма нечасто. – А когда мы обратно ехали, только молча смотрели в окно…

И тотчас собравшиеся вокруг певца, душу вкладывавшего в незамысловатые слова, берущие за душу, до рези в глазах, до невольно наворачивавшихся слез, десантники, сами еще не верившие, что для них эта война почти закончилась, дружно, в десяток голосов, подхватили:

– Скоро дембель, скоро дембель…

От грянувшего хора, казалось, содрогнулись стены казармы, и Олег Бурцев открыл глаза, поняв, что окончательно уснуть не получится. А в следующий миг сержант понял, что стены и впрямь трясутся, но явно не от чьих-то голосов.

С протяжным звоном треснули, рассыпаясь на сотни осколков, стекла, впуская в казарму грохот, от которого заложило уши, а затем висевшие под потолком лампы ярко вспыхнули, заставив зажмуриться от нестерпимого сияния, и все вдруг погрузилось во мрак.

– Твою мать, – раздались удивленные возгласы, повскакивавших с коек бойцов. – Что за дела? Эй, что там происходит?

Олег, словно пружиной подброшенный с постели, уже бежал к выходу, по пути сорвав с пирамиды первый попавшийся автомат. десантники, хоть и без пяти минут дембеля, не рисковали расставаться с оружием даже сейчас, предпочитая всегда полагаться на себя, и эта предосторожность оказалась не лишней. Все, кто находился в казарме, быстро придя в чувства, уже разбирали оружие, выскакивая наружу – каждый понимал, что эта каменная коробка легко может превратиться в братскую могилу.

– Все на выход, живо, – надрывался кто-то, неразличимый в полутьме. – Быстрее, быстрее, черт возьми! Живее, пока к хренам не завалило!

Олег первым выбрался из казармы, и первым увидел вздымающийся над аэродромом столб дыма и пламени, свечой уходивший в зенит. В паре сотен метров от казармы, на рулежной дорожке, полыхал остов пассажирского самолета, остроносого Ту-154Б в бело-синей окраске "Аэрофлота". Бетонная башня, с которой диспетчеры руководили полетами, перестала существовать – сейчас от нее осталось только похожее на пенек от срубленного деревца основание.

– Черт возьми, – промолвил кто-то позади, дыша Бурцеву в затылок. – Это "духи"! Минометный обстрел!

Десантники ошарашено озирались по сторонам, сгрудившись на тесном пятачке перед казармой и безвольно опуская оружие. Все кругом горело, летное полка казалось буквально усеянным изломанными телами, а к ним со стороны аэродромных строений уже бежали те, кому посчастливилось выжить. Откуда-то появился бронетранспортер, с которого на бетон посыпались вооруженные до зубов бойцы из аэродромной охраны.

– За мной, – крикнул дембелям пробегавший мимо майор с эмблемами военно-воздушных сил на петлицах. – Нужно перенести раненых в безопасное место! Это может быть только начало!

– Да что происходит, – растерянно бросил кто-то в спину офицеру. – Что это, артобстрел?

Протяжный рев обрушился на летное поле откуда-то с небес, стремительно нарастая, так что уже невозможно было слышать, что говорит бегущий рядом с тобой, и собственные слова, с силой вытолкнутые из глотки, вязли в этом реве, сметающей все волной прокатившемся по бетонке, усыпанной полыхающими обломками и мертвыми телами.

Истребитель буквально вывалился, пробив пелену облаков, сгустившихся над Грозным и камнем рухнул к земле. Стремительная тень, распластав треугольные крылья, скользнула по летному полю, и Олег, невольно остановившийся и запрокинувший голову, увидел, как из-под брюха прошедшего на бреющем полете над аэропортом самолета к земле устремились черные цилиндры, остроконечные, точно дротики, увенчанные крестообразным оперением. Старший сержант стоял посреди летного поля, и, даже не думая о том, чтобы бежать, хоть как-то пытаясь спасти свою жизнь, смотрел, не отрываясь, боясь даже моргнуть, смотрел на мчавшиеся к земле черные капли.

Зуммер системы управления оружием прозвучал в кабине истребителя "Страйк Игл", и одновременно на индикаторе вспыхнула предупреждающая надпись, врезавшаяся в глаза оператору, нервно теребившему кнопку пуска ракет.

– Есть захват, – сообщил летчик командиру экипажа, полностью сосредоточившемуся на управлении крылатой машиной, мчавшейся в тридцати тысячах футов над укутанными облачным покрывалом предгорьями. – Мы в зоне разрешенного пуска!

– Огонь!

Оператор вдавил кнопку пуска едва ли не прежде, чем первый пилоты выдохнул короткое, прозвучавшее, точно выстрел, слово приказа. Выплюнув языки пламени, две ракеты AGM-88A HARM соскользнули с граней воздухозаборников истребителя, растворяясь в сером мареве облаков. Цель впереди, в пяти десятках миль по курсу, предстала системам наведения не менее заметной и зовущей, чем кажется мотыльку горящий в ночи огонь лампы. Пассивные головки наведения уловили излучение приводного радиомаяка грозненского аэропорта, по сути, остававшегося передовым аэродромом подскока для самолетов тактической авиации, а потому отчаянно излучавшего в пространство энергию, испускаемую антенными решетками радаров и простыми радиопередатчиками. Никто там не озаботился маскировкой, и теперь ничто не могло помешать этому удару.

– Есть пуск, – стараясь сохранять хладнокровие, сообщил оператор вооружения. – Ракеты пошли!

– Атакуем, – с азартом воскликнул пилот, изо всех сил стиснувший рычаг управления самолетом. – Устроив русским побудку. Вперед!

Ракетам, мчавшимся вдвое быстрее звука, понадобились считанные десятки секунд, чтобы оказаться над целью, обрушивая поток осколков на приборные кабины радаров, пронизывая стальным потоком диспетчерскую башню, возвышавшуюся над летным полем. А следом, вспарывая напоенный предрассветной влагой воздух клинками крыльев, мчался, полого пикируя к земле, истребитель, ведомый жаждавшими крови врага пилотами, веровавшими в праведность этой войны и собственную непобедимость.

Тактический истребитель F-15E "Старйк Игл" легко прошли пелену облаков, внезапно появившись над разбуженным аэродромом. Две бомбы GBU-38 JDAM, отделившись от узлов подвески, черными росчерками умчались к земле, намертво привязанные спутниковой системой наведения к координатам резервуаров с топливом, десятками тонн летучего авиационного керосина. Миг – и сумерки отступили, рассеянные ярчайшей вспышкой, а к небесам поднялся столб пламени, медленно опавший, превращаясь в обычный дым.