Вечер потрясения - Андрей Завадский

Командующий не зря хлопотал о переброске в Чечню новых штурмовиков, и, когда машины прибыли в Грозный из Липецкого центра боевого применения фронтовой авиации, с первых же дней попытался выжать и из самолетов, и из летчиков максимум эффективности. Модернизированные "Грачи", оснащенные обзорно-прицельным комплексом "Шквал", позволявшим видеть цель при любой погоде, и днем, и ночью, стали карающим клинком, и плохая погода, как и темнота, вдруг перестали быть союзником боевиков, очень быстро понявших, с каким противником им теперь предстоит бороться. И пилоты, привыкшие к надежным, простым, как автомат Калашникова, пожалуй, слишком простым в своей примитивности для нового тысячелетия Су-25, на которых воевали прежде, полагаясь только на простейший прицел, смогли почувствовать себя настоящими хозяевами небес.

Порой летчикам, в очередной раз обрушивавшим свинцовый дождь на головы пытавшихся укрыться в каких-то сырых щелях террористов, казалось, что новое оружие слишком сильно для этой войны. На земле просто не нашлось целей, достойных того, чтобы атаковать их противотанковыми ракетами "Вихрь" или мощными Х-29Л, но и эффективность привычных авиабомб возрастала благодаря низкоуровневой телевизионной системе "Шквал", датчик которой "прятался" в узком носу штурмовика, позволяя обнаруживать отдельного человека за сотни метров, даже среди ночной тьмы.

Никогда еще пилоты не ощущали себя столь сильными, никогда война не шла на подобных условиях, когда шайки бандитов, бродившие по горам, превращались бы в тех, кем и были по своей сути – стаи диких, взбесившихся зверей, для которых пуля есть самое милосердное лечение. И только накапливавшаяся усталость – не каждый легко выдержит по три-четыре вылета в день – была расплатой за мощь и свободу.

– Чертовы штатские, – раздраженно простонал Кукушкин. – Наверняка грузовой "борт" с каким-нибудь барахлом пригнали, идиоты! Не могут понять, кретины, – здесь военная база, а не вещевой склад!

А турбины, так некстати прервавшие сон тружеников неба, пытавшихся урвать краткие часы отдыха между очередными вылетами, когда снова и снова, полагаясь лишь на машину, собственное мастерство, а более всего – на удачу, приходилось рисковать, ставя на кон собственную жизнь, вдруг сменили тональность. Сон нехотя начал отступать, освобождая сознание летчиков от мягких пут, и вызывая непритворное недовольство самих пилотов, лишившихся одной из немногих своих привилегий, заслуженных честным трудом там, под облаками.

Только проведя много часов в поднебесье, можно научиться ценить каждую минуту на земле, и пилоты ценили их, искренне наслаждаясь каждым мгновением покоя, хотя другая часть их души рвалась и рвалась в небо, пусть там наравне со свободой можно было легко обрести и смерть. Каждый полет над окутанными дымкой горами, над разинутыми пастями ущелий, мог оборваться внезапно взмывшей с земли зенитной ракеты, какой-нибудь "Стрелы" или "Стингера", и даже титановая броня мощного Су-25Т не стала бы тогда достаточно надежной защитой.

Кукушкин что-то хотел сказать, поняв по звуку, что самолет, появившийся над городом, стремительно приближается, снижаясь, будто заходя на посадку. Но в следующий миг казарма содрогнулась, будто оторвавшись на секунду от земли, от врытого в почву фундамента, затем в спину хлестнуло битым стеклом, и в себя пилот пришел уже лежа на полу, уткнувшись в бок упавшего рядом Терехина.

– О, черт, – простонал Сергей, вернее, ему показалось, что он произнес именно это – в ушах звенело, все звуки словно проникали сквозь толстый слой ваты. – Дьявол!

Упираясь руками в усыпанный битым стеклом пол, не обращая внимания на рассеченные ладони, просто не чувствуя в этот миг боли, Кукушкин поднялся на четвереньки, и только теперь увидел лужу крови, вытекшую из-под головы своего товарища.

– Виталя, – капитан толкнул Терехина, и голова того безвольно мотнулась, обратив к Сергею остекленевший взгляд уже ничего не видящих глаз. – Виталя, ты что? Виталя?! А-а, суки!!!

Кукушкин тряс и тряс Терехина, превратившегося в безжизненную обмякшую куклу, будто так мог вернуть того к жизни, пока чьи-то руки не подхватили капитана, рывком поставив его на ноги.

– Серега, хватит, – майор Малышев кричал, приблизив свое лицо, сведенное судорогой боли и страха, к лицу Кукушкина. – Довольно, капитан! Он мертв, мертв, ты понял?!

– Что это было, – прохрипел, с ощутимым усилием выталкивая слова из глотки, Кукушкин. – Что происходит?

– К черту, – Малышев толкнул едва державшегося на ногах капитана. – Нужно выбираться отсюда, пока нас не завалило на хрен! Давай, капитан, пошли!

Под ногами хрустело битое стекло, рядом кто-то протяжно, на одной ноте, кричал, но пилоты, не обращая на это внимания, пробирались к выходу, поддерживая друг друга. А там, снаружи, их уже ждал четвертый "летун", капитан Семенов, оказавшийся более проворным или просто чуть более везучим – летчик сумел покинуть казарму без посторонней помощи.

– Серега, ты как, цел? – Семенов подхватил Кукушкина под руку, поняв, что капитан вот-вот свалится с ног. – Ты ранен?

– Нет, кажется, нет. Все в норме, Андрюха.

Осмотревшись по сторонам, Кукушкин понял, что происходит нечто необычное. Небо затянуло плотным дымом горящего топлива, бетонка казалась усеянной трупами. В стороне полыхал пассажирский лайнер "Туполев", рядом громоздились остовы пары Ми-8, тоже охваченных огнем. Фонтан вспыхнувшего топлива щедро обдал жидким пламенем выстроившиеся вдоль взлетной полосы самолеты и вертолеты, уничтожив все, способное летать. Вернее, почти все.

– Это воздушный удар, – произнес майор Малышев. – Грозный бомбят!

– Что? Кто? – хором воскликнули капитаны, выпучив глаза и с изумлением уставившись на своего командира. Отвечать майору не пришлось – обрушившийся из поднебесья вой реактивных турбин был красноречивее всяких слов.

– Наши "Грачи", – Малышев указал на дальние ангары, кажется, почти не пострадавшие от атаки. – К самолетам, бегом! За мной!

Майор первым сорвался с места, изо всех сил припустив через летное поле, превратившись на несколько минут в идеальную мишень, но едва ли озаботившись этим всерьез. Семенов, чуть промедлив, рванул за командиром, а уже за ними бросился Кукушкин, слыша, как за спиной стонет рассекаемый плоскостями чужого самолета воздух.

Сергей бежал, припадая на правую ногу – только сейчас кроме кровоточащих ладоней дало о себе знать ушибленное при падении колено. В кабине самолета едва ли это стало бы помехой для яростного, тем более яростного, что он был попросту напуган происходящим, воздушного бойца. Но до верного "Грача", штурмовика Су-25Т, еще следовало добраться.

Капитан Кукушкин пытался быть быстрым, но каждый шаг отдавался резкой болью в колене, бедре, где-то в боку. Пилот едва не упал, когда под ногу ему попал камень, фрагмент покрытия летного поля, вырванный взрывом. Малышев с Семеновым вырвались далеко вперед, даже не оглядываясь, словно забыли о своем товарище – пилотов манили укрытые под стеной ангара штурмовики, словно ждущие своих наездников крылатые скакуны, только и желающие оторваться от земли.

Раскаты грома внезапно обрушились на летное поле, так, что невольно захотелось упасть, вжавшись в землю. Но капитан Кукушкин вопреки инстинкту, лишь собрал все силы, заставляя мышцы сокращаться быстрее, жадно втягивая в горящие огнем легкие наполненный гарью воздух. Вой турбин, внезапно ударивший в спину, подхлестнул Сергея Кукушкина, заставив сделать несколько огромных прыжков, почти нагнав своих друзей. Но секунду спустя к рокоту реактивных двигателей добавился пронзительный свист, пробирающий до костей, и тотчас тугая волна воздуха, приведенного в движение мощным взрывом, подхватила Кукушкина, точно ладонь великана, швырнув пилота в сторону от ангаров. Летчик прокатился по бетону, потеряв ориентацию, ничего не слыша и не видя.

Казалось, от грохота взрыва лопнет фонтаном кровавых брызг голова, но все же Кукушкин смог подняться на ноги, хотя и был готов в любой миг упасть ничком. Осмотревшись, капитан увидел, что бомбы, сброшенные прошедшим над взлетной полосой на ничтожной – считанные десятки метров – высоте американским истребителем, уже свечой уходившим в зенит, засеяли все летное поле. Рядом, в какой-то полусотне метров, дымились развалины казармы, буквально разметанной по кирпичику прямым попаданием. Туда и бросился Сергей, истово молясь, чтобы американец повременил идти на второй заход.

Кукушкин только теперь, со всей мочи работая ногами, понял, каково было его противникам, прятавшимся в горах боевикам, когда над их головами, вспарывая воздух, проносился сыплющий бомбы и плюющийся залпами ракет штурмовик, почти неуязвимый для зенитного огня. Это был страх, неподвластный разуму и воле, страх, полностью подчинявший сознание, сводивший все помыслы только к одному – бежать, прятаться от грозящей с небес смерти, спасться любой ценой. Никогда еще Сергей не чувствовал себя настолько беспомощным, никогда прежде не мог и подумать, что будет так спешить забиться в первую попавшуюся щель, туда, где его трудно будет увидеть с воздуха, правильно выбрав цель для атаки.