Повелитель Островов - Дэвид Дрейк

Колдун обернулся и молча посмотрел на Шарину, выражение лица его было не разглядеть, так как свет падал ему в спину.

— Он недавно пошел в лес, — ответила Азера. Она неопределенно махнула рукой куда-то за дорогу. — Во всяком случае, не слишком давно.

Девушка стреножила лошадей, перефыркивавшихся в темноте. Очевидно, их тревожила ночевка на открытом воздухе. Эти животные всю свою жизнь проводили либо в упряжи, либо в закрытых стойлах. Не факт, что нововведения им нравились.

Недавно прошедший дождь выманил из укрытия местных жаб и лягушек. Шарине эти твари были почти незнакомы — на Хафте они не водились. Их крики, особенно немелодичные вопли одной разновидности жаб, действовали девушке на нервы. Она направилась в лес, прихватив с собой кнут и планируя использовать его длинное кнутовище в качестве зонда в траве.

В общем-то, Шарина понимала: глупо сердиться на Азеру и Медера за то, что они такие. Она и сама была напугана и дезориентирована, оказавшись так далеко от дома. Но ведь то же самое можно сказать и об этих аристократах.

Девушка осторожно обходила заросли можжевельника, слишком густые, чтоб можно было продраться сквозь них. Да уж, одинокие прогулки в темноте не способствуют снисходительности суждений.

— Сюда, дитя мое, — раздался неподалеку голос Ноннуса Он стоял у подножия сосны по крайней мере десяти футов в диаметре.

— Я просто хотела убедиться… — проговорила Шарина, — что с тобой все в порядке.

Отшельник рассмеялся:

— О, да. Я просто молился.

Недавно упавшее огромное дерево образовало в лесу двухсотфутовый проход, не успевший затянуться молодыми побегами. Здесь над головой виднелось небо со звездами, их свет позволял разглядеть и поляну, и лицо старика.

Ноннус обтесал нижнюю часть ствола и набросал облик Госпожи. Работал он совсем недолго — буквально несколько быстрых ударов, но даже неискушенный зритель мог бы узнать знакомый образ. Да уж, с режущим инструментом отшельник умел управляться мастерски.

Его пояс с пьюльским ножом свисал с ветки лиственницы в десяти футах от того места, где Ноннус молился перед Госпожой. Дротик стоял там же, его волнистое лезвие блестело в лунном свете.

— Я просто не могла находиться с ними рядом, — призналась Шарина. — Я хотела…

По лицу девушки было видно, насколько непросто ей далось это признание.

— Ноннус, — сказала она, — он не имеет права жить! Меня мутит от его кровавой магии. Я скорее умру, чем стану участвовать в подобном! Ты не видел, что приключилось с Колином и его солдатами.

— Точно, — скупо улыбнулся отшельник, — этого я не видел.

Он посмотрел на девушку с обычным невозмутимым выражением лица. Шарина подумала: это выражение изменяет ему лишь в одной ситуации — когда Ноннус держит в руке нож. Окровавленный нож.

— Смерть есть смерть, дитя мое, — тихо сказал Ноннус. — Для мертвого человека не имеет значения, как именно его убили. Для Госпожи это тоже неважно. И я не буду осуждать других за то, как они делают свою работу.

— Ноннус, он перестал быть человеком! — Шарина чуть не плакала. — Да и был ли когда-либо?

— Не говори так! — резко оборвал ее отшельник. Затем чуть мягче продолжил: — Дитя мое, никогда не смей так думать о ком-нибудь только потому, что тебе не нравится его поведение, или манера одеваться, или молитвы. Потому что если ты пойдешь по этому пути, то рано или поздно придешь к поступкам, которые никогда не сможешь себе простить. Или забыть.

Шарина опустилась на колени, ноги не держали ее. Она уткнулась лицом в ладони и начала плакать. Ноннус присел рядом на корточки и двумя пальцами погладил по плечу.

— Отчего кто-то умер, а ты продолжаешь жить? Ты не должна об этом думать, дитя мое, — сказал он. — Подобные вещи в руках Госпожи. Мы должны в это верить.

— Я ненавижу то, что он сделал, — плакала Шарина. Потихоньку рыдания ее утихли, она снова могла говорить. — Ноннус, он говорит, что сделал это ради меня… и я верю ему!

— Я тоже ему верю, — сказал отшельник. Он мягко поднял ее подбородок, чтоб видеть ее глаза.

— Я ведь тоже убил тех людей на лестнице, — медленно продолжал он. — Не дал им никаких шансов. Просто знал: им придется умереть, чтоб ты была в безопасности. Поэтому я убил их.

Девушка посмотрела в лицо отшельнику, гадая, что он видел, когда смотрел на нее.

— Если ты их убил ради меня, тогда их кровь не на твоих руках.

Ноннус ничего не ответил.

Шарина вытащила кинжал из-за пояса и пошла к поваленному дереву. Она воткнула лезвие поглубже в кору, чтоб кинжал держался и не падал. Ни пояса, ни ножен у нее не было, чтоб повесить рядом с ноннусовыми.

Затем девушка опустилась на колени перед образом Госпожи и принялась молиться. Она молилась за души врагов, которым пришлось умереть для того, чтоб она могла жить. Мгновение спустя к ней присоединился Ноннус.

3

— Премудрый Бог скрывает от нас будущее во мгле ночи, — прочитала Лиана из «Од» Селодрия.

Из склепа за их спиной, где в одиночестве трудилась Теноктрис, вдруг раздалось металлическое шипение. Звук был слабый, но Лиана прервалась на полуслове. Прислушалась, затем продолжала:

— Надежды и страхи смертных лишь смешат Бога. Помни об этом и принимай все, что происходит, с ледяным спокойствием!

Большую часть своего прошлого Гаррик оставил в родной Барке. Единственным предметом роскоши, который юноша захватил с собой, был изящный томик Селодрия. Он стал тем якорем, который привязывал юношу к былым временам. Благословенные времена, когда единственной заботой Гаррика ор-Райза являлось поведение овец или недовольство отца по поводу его нерасторопности в конюшне.

«Оды» Селодрия были из разряда незыблемых ценностей: они существовали уже тысячу лет. И еще тысячи лет останутся все тем же — а именно, произведением, пережившим бронзу. Именно так охарактеризовал его сам поэт. Подобная точка зрения действовала успокаивающе, позволяла рассматривать все сиюминутные проблемы в перспективе — даже проблемы жизни и смерти.

И вот теперь, если верить Теноктрис, их миру грозила опасность, способная разрушить все. Даже драгоценные «Оды». Не верить старой колдунье у Гаррика не было оснований, но в душе, на эмоциональном плане, продолжал считать произведения Селодрия вечными.

Внутри склепа послышался перезвон колокольчиков. Начав с нижней ноты, он поднялся на целую октаву. На обычно невозмутимом лице Лианы застыло напряжение. Они с Гарриком целый день просидели в ожидании на скамейке перед гробницей. Окружавшая их живая изгородь укрывала молодых людей от чужих глаз и в других условиях сделала бы их пребывание здесь вполне приятным.