Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада"

— А зачем ты… Зачем тогда закрыла руками лицо? — серьезно спросил Лев. Повисло недолгое молчание, в котором улыбка Елены стала осязаемым звуком. Горячев и Настя притихли.

— Точно не для тебя, Богданов, а ты что думал? Говорят, что по рукам женщины легче всего определить возраст. Вот я и стерла… И вообще жуй давай. А то со своими нагрузками, которые тебе задает Горячев, похудел уже.

— Это он от стрессов, — заступился Антон, но сам застарался над супом активнее. — Я тоже похудел!

— Вы бы на таблеточки успокоительные сели, что ли. Чтобы не стрессовать. А то станете как Рома, — хихикнула Настя. — На сексе только мясо наращивать надо! Так что кушайте, кушайте. Ленин, ну-ка, добавки им! Пролетарии должны быть всегда готовы к труду и полны сил!

— Пускай сначала с этим справятся, — ухмыльнулась Елена, переводя взгляд на хакершу. — И ты ешь. А то мясо не вырастет.

Та посмотрела в ответ на Богданову с выражением слишком неоднозначным, чтобы можно было определить в этом какой-то намек. Но Антон, вероятно, тоже что-то почуял, потому что вскоре наклонился к уху Богданова и шепотом спросил:

— Как ты думаешь, это наш дурной пример заразителен?..

Комментарий к XXIX

Вторая сюжетная арка закончена! Осталось совсем немного. ;) Мы, тем временем, кое-что для вас подготовили: https://vk.com/wall-191377682_163

Как вы знаете, мы будем невероятно благодарны развернутому отзыву, где вы можете поделиться своими мыслями о сюжете, героях, будущем развитии событий и чем угодно еще. Мероприятие по ссылке выше - возможность для нас сказать вам “спасибо” за то, что вы с нами.

Собственно, спасибо!

========== XXX ==========

2-4.05. Первый удар

Май — сложный месяц. Умные люди не устраивают в него праздников, не начинают дел, не задумывают проектов, не открывают счетов, иначе всю жизнь придется маяться — так говорила Льву мать в пьяном угаре. Странное суеверие, разросшееся страхом в сердцах дедов и бабок, после высмеянное их сыновьями и дочерьми, теперь основательно цепляло самого Богданова за центральное нервное окончание. Лев вспомнил об этом, когда поднимал документы компании, в которых значилась дата регистрации — середина мая. Пятнадцатое число. И впору посмеяться над собой, выкинуть из головы дурь, если бы не рой мыслей, врезающихся в мозг с прямолинейностью овода по отношению к коровьей туше: дело завязалось у Богданова сложно, тяжко раскручивалось, медленно оседало, едва не провалилось. Теперь же компания ощущалась несломимой махиной, огромным зданием, со смешком в пустых глазницах-окнах поглядывающим в постсоветском пространстве на хлипкие новостройки. Именно в такой момент случается внезапный звонок, призванный надломить хребет реальности о колено обстоятельств.

Трель мобильного телефона из кармана пиджака прострелила Богданова по диагонали от правого бедра к левому плечу. Незнакомый номер, высветившийся на дисплее, наполнил сердце неясным, но незначительным волнением. Такое человек переступает ежедневно, открывая новую дверь или окликая незнакомца. Но как часто тревога, похожая на колючку кактуса, что приносит едва ощутимое раздражение, раскрывается колотой раной в ментальном здоровье?

— Слушаю, — ответил Лев, оставив себе достаточно времени, чтобы убедиться в важности вызова: один и тот же номер появился на зудящем экране несколько раз подряд.

«Левушка, здравствуй! — послышались на том конце знакомые смешливые нотки. По позвоночнику пополз холод. — Я думал, что спесь сойдет быстрее, если честно… Но ты всегда был превосходно упрям».

— Валентин, — выдохнул Лев, напустив в свою речь самых беззаботных ноток, которые вообще мог сыграть. — Куда ж ты так торопишься-то? И что тебе надо?

«Решил порассуждать, поговорить, поболтать… У меня собеседников хороших не так много, сам знаешь. Идиоты более прочный и надежный материал для строительства команды».

— Так.

«А люди еще, знаешь, разные бывают, — продолжал Валентин, буднично вздыхая и растягивая ноты. Послышался скрип кресла и стук трости. — Есть такие простые, неинтересные. Пришли, ушли — а ты даже не замечаешь. А есть заусенцы на сердце: не отодрать, не тронуть, не задеть. Чуть что — болит до ужаса».

— Поэтично, — фыркнул Богданов. — Я кладу трубку или что-то важное тут будет?

Багратионов засмеялся, а вместе с ним закряхтела и трость, на которую, тот, вероятно, опирался.

«Важно все, — продолжил Валентин. — Лев, все важно. Особенно из уст врага. Эти пропитанные ядом слова куда значимее тех, что льют тебе в уши влюбленные губы. Они честные — вот в чем разница. Честные… Вот у влюбленности знаешь в чем сложный момент?»

— Нет.

«Угадать то, в кого или во что влюблен человек. В тебя? В соседа? В деньги? В себя? В красивую ложь? Каждому своя цена. Вот люди твоей компании, как думаешь, влюблены во что?»

— Я теряю нить разговора, — Богданов потер переносицу. — Ты, мне кажется, повредился немного умом с нашей последней встречи.

«Я так не думаю, — ухмыльнулся в трубке Багратионов. — Мой ум прозрачен и чист, ибо я-то знаю, во что влюблены все, кто тебя окружают. Ну или почти все… В любом случае, Левушка, ты уверен, что это действительно реально? И ты сам не являешься влюбленным в собственный образ сильного и такого непоколебимого мужчины? Вожака, — Валентин сладко причмокнул. Льву стало тошно. — Умного, владеющего и полностью контролирующего ситуацию?»

Лев замолчал, напряженно выискивая зацепки в речи отчима — бывшего отчима — и намеки, которые можно было бы расценить как прямую угрозу. Но чем дальше пытался разобраться, тем яснее чувствовал, что Валентин погружен в собственный жестокий мир. Пугало то, что законов чужого бытия Лев не ведал. И местной морали не знал.

«На лжи, — словно не заметив затянувшейся паузы, продолжил Валентин, — строится только ложь. На грязи — только грязь. А ты собрался на воровстве и вранье построить дворец, Богданов!»

Безудержный хохот Валентина Витальевича оборвался гудком. Вызов был сброшен, а Лев остался с непониманием грядущего и ощущением опасности. До вечера он хранил беспокойство, но боли так и не случилось ни в этот день, ни в следующий.

Гнетущее затишье завершилось вестью, пришедшей утром четверга: давний поставщик отказался сотрудничать без видимых причин. В этот же день большая часть бухгалтерии получила сообщения с кодом, но на сей раз от прямого адресата — Валентина Витальевича. А от них поставщику были отправлены письма с краткими характеристиками ухудшающихся дел компании. За разглашение корпоративной тайны, конечно, стоило судиться, но судить половину бухгалтерии в преддверии большой битвы казалось неразумным и бесполезным; множество ресурсов пришлось бы влить в долгосрочный юридический процесс, который обязательно завершился бы победой, но плоды ее не успели бы послужить нынешней войне. Лев убедился: все события, которые переживала фирма, корректировались письмами Валентина. Богданов с ужасом провел ночь в кабинете, поднимая документы, сопоставляя их с датами сообщений и осознавая, что фактически все решения фирмы контролировались, а иногда и нарушались чьей-то сильной рукой: каждый кризисный момент под руководством Льва — не его вина; интересный договор — не его успешная операция. Он был не капитаном корабля, а вождем крысиной норы, которую нет смысла травить ядом — сдохнешь сам.

«Лев! Я тут думал извиниться, что задерживаюсь, а ты не дома. =( Как у тебя дела, где ты вообще сегодня? Какие-то новости есть? Может, я успею что-нибудь приготовить на ужин? А то я так удачно в магаз зашел по пути =))».

Окруженное со всех сторон эмоциональными стикерами сообщение сегодня казалось издевательским — будто теплой мыльной водой поливали открытую рану. То, что обычно приносило удовольствие и облегчение, теперь означало лишь боль. Богданов выдохнул, запивая созревшую горечь осознания терпкой водкой. Он не пьянел.