Лучшая зарубежная научная фантастика - Стивен Бакстер

Не хватало только запаха перегноя и крови — а в остальном пахло как в исправительном лагере. Макс, как комиссар, не раз посещал их.

Люди вокруг устраивались поудобнее, пытаясь заснуть, но Макс смотрел вперед, в ветреную ночь.

Наступил рассвет; жестокое, неумолимое солнце ярко освещало окружавшее их убожество даже через тонированные стекла. В салоне воняло мочой, испражнениями и потом. Привыкай, сказал себе Макс. Спина болела, ноги затекли после бесконечных часов, проведенных на неудобном сиденье. Кто-то всхлипывал.

— Это хребет Мачете, — сказал Макс, указывая на резкую линию, выделявшуюся на горизонте. Василий перегнулся через него, чтобы лучше рассмотреть пейзаж.

— Видишь здания, вон там, наверху, рядом с дорогой? — спросил Макс.

— Исправительный лагерь? — предположил Василий.

— Это Дальние Фермы. Когда-то это был лагерь. — Двадцать лет назад Дальние Фермы были концом пути. Сейчас это место превратилось в очередную колонию, прибрежное поселение. Несколько тысяч жителей занимали ряды низких бурых зданий, выстроенных вокруг неглубоких прудов.

— Может, мы уже приехали? — спросил Василий.

— Зря надеешься, — негромко произнес Макс. — Здесь трудно будет охранять нас всех. Слишком много свободных людей вокруг, слишком много лодок и вездеходов.

И все же час спустя, когда автобус подъехал к цистернам с водой на окраине Ферм, даже у Макса возникла слабая надежда.

Однако, увидев, что солдаты подводят к цистерне пожарный шланг, он оставил надежду и принялся протискиваться к одному из разбитых окон. На несколько блаженных мгновений лицо Макса обрызгало водой; он открыл рот, чтобы поймать хоть капельку. А потом на него навалилась толпа людей, жаждавших глотка воды. Его спасло то, что шланг переместился к другому окну, и люди, перелезая через спинки сидений, бросились вслед за ним. Всем досталось по нескольку капель воды, кроме тех двоих, что лежали у передней двери и были слишком слабы или больны, чтобы подойти к окну; они непрерывно стонали. Макс решил, что это их задело шоковым ружьем, когда убивали Георгиева. Люди тянули руки через решетку, умоляя о глотке воды, а охранники перешли ко второму отделению.

Макс вернулся на свое место — теперь, когда каждый пассажир отвоевал себе два квадратных фута в автобусе, он считал это место своим, — и, кряхтя, сел. У него болело все тело, нуждавшееся в движении, в возможности вытянуться. Он бы прошелся хоть немного, хотя бы несколько шагов по проходу — но проход был забит людьми. Несколько человек, растянувшись на скамьях, отжимались, кто-то подтягивался на поручнях вместо турника. Макс подумал, что скоро ему придется последовать их примеру, чтобы совсем не раскиснуть. Однако и здесь предстояло сделать нелегкий выбор: или растратить энергию, не зная, когда в следующий раз доведется поесть и попить, или сохранить ее про запас.

Василий обмяк, волосы прилипли у него ко лбу. Он собирал с лица капельки пота и облизывал пальцы.

— Я бы с животными так не стал обращаться, — простонал он.

— Все это делается с определенной целью, — ответил Макс, последовав его примеру; щетина царапала ему пальцы.

— У вас лицо сильно порезано.

— Правда? — Он нащупал что-то влажное; пальцы были ярко-красными. — Наверное, осколки впились, когда нас поливали из шланга.

— Когда мы приедем?

— Мы едем уже двенадцать-четырнадцать часов. Я забыл все здешние лагеря, но мы еще и половины пути до них не проехали.

— О Боже, — тяжело вздохнул Василий.

В прежние дни, во времена раскола, люди, сосланные в исправительные лагеря за свою веру — или неверие — молились Богу. Макс молился Дрожину. Во время чистки Разведка наверняка отчаянно нуждается в информации. Обермейер обязательно должен проверить почтовые ящики, догадаться, что Макс схвачен, и начать поиски. Единственная надежда для Макса заключалась в том, чтобы дождаться тех, кто придет вызволить его.

— Не могу поверить, что меня везут в исправительный лагерь, — жаловался Василий. — Я ничего не сделал, чтобы заслужить такое обращение — я не убийца, не насильник.

— Смотри, не дай им превратить себя в того или другого, — ответил Макс. — А кроме того, самое тяжкое преступление по-прежнему заключается в ошибочных верованиях.

— Но я делал все, что должен был, я поступил на правительственную службу после армии, я…

— Надо это пережить. Не высовывайся, сейчас необходимо выжить любой ценой.

— Выжить любой ценой, — повторил Василий, испуская глубокий вздох. Кажется, он неплохой парень, подумал Макс; не привык думать своей головой, но сейчас вынужден шевелить мозгами изо всех сил. — Зачем же мы совершили революцию? — спросил солдат. — Я думал, она должна положить всему этому конец.

Макс помнил те дни. В церкви произошел раскол, и обе группы утверждали, что их вера — единственно правильная. Ресурсы на планете были ограничены, и каждые истинно верующие жаждали заполучить их в свое полное распоряжение. Хотя в процессе борьбы с природой количество продуктов постепенно увеличивалось, противники готовы были перебить друг друга за право быть единственными проповедниками слова Божия.

— Революция купила нам двадцать лет.

— Что?

— Последний раз подобная чистка происходила двадцать лет назад, — объяснил Макс. Конечно, время от времени случались отдельные убийства — обычно все обставлялось как несчастный случай или болезнь. Но это была политика, обычное дело, как и везде. — Мы купили себе двадцать лет мира — а ведь прежде за два поколения мир продолжался не более трех лет. Ты вырос в мире, верно?

— Ну, в общем, да.

— Это куплено ценой революции. Так что она произошла не зря. А если эта чистка купит нам еще двадцать лет без войны, значит, она тоже совершена не зря.

— Не знаю, мне трудно так думать, — покачал головой Василий. — Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь думать так.

— Может быть, тебе и не придется, — с сомнением заметил Макс.

Автобус ехал весь день, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить водителей и конвоиров. Ночью, когда арестованные, дрожа, кое-как пытались согреться, один из больных умер. Должно быть, его сосед заметил, что тело окоченело, и принялся причитать: «Петя, Петр, о брат, Петя, очнись, друг, я не верю, о Петя, друг».

От тела исходил довольно сильный запах, заглушавший даже всепроникающую вонь мочи, испражнений и пота. К тому моменту, когда солнце поднялось снова, все несчастные впали в какое-то беспамятство от усталости и отчаяния. Никто больше не подтягивался и не отжимался. Ветер заносил в разбитые окна песок, засыпал людей бурой пылью. Песчинки забивались Максу в глаза, волосы, в каждую складку его одежды и тела.