Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж

— Решение, может быть, есть, — говорит он срывающимся голосом.

— Так ну же? Время поджимает! — вскрикивает Жиль.

— Есть… скафандр для автономного выхода… Я готовил его для себя на случай, если что-то пойдет не так…

— Я не могу принять твоей жертвы! — восклицает Гэ.

Управляющий поворачивается к ней, хватает за плечи и с жаром вглядывается в нее.

— Если кто-то из нас должен спастись, так это ты, Гэ, — твердо говорит он. — Ты, которую избрала крипта прозрений, ты, которую признали Маа и ясновидицы, ты — дар Эль Гуазера человечеству. Если ты откажешься, значит, мы так долго скитались напрасно, мы пожертвовали собой напрасно. Живи, Гэ, исполни свое назначение, и мы будем жить в тебе. Ты будешь памятью о нас. Живи, а мы встретим смерть мужественно, с гордостью, помня о тебе.

Его речь сопровождается шквалом криков.

Скафандр вынырнул из облачного покрова, и Гэ наконец увидела Землю. Ее охватило сильнейшее волнение — как в тот раз, когда она увидела в необъятном небе голубую точку планеты предков. Она попыталась различить поселения или следы цивилизации, но не заметила ничего, кроме охристых и коричневых ландшафтов, пересеченных по центру бесконечной узкой лентой голубого цвета. Отчего сотне тысяч пассажиров «Эль-Гуазера» пришлось умереть, чтобы она выжила? Перепуганное лицо техника будет преследовать ее до конца жизни.

— Сколько еще времени, Харп? — нервничает управляющий Жиль.

— Десять минут…

— Она не рискует попасть под взрывную волну?

Гэ соскальзывает в скафандр. В шлюз катапультирования избранную, управляющего и техника сопровождают всего четверо. Остальные остаются в коридорах, все они берут друг друга за руки, образуя длинную человеческую цепь, растянувшуюся на четыре корабля. Гнев, бунт, отчаяние вытеснены серьезностью и спокойствием. Они запевают гимн возвращения, и никогда еще песня надежды не звучала с такой силой в «Эль-Гуазере».

— Не знаю, — сипит Харп.

Теперь он жалеет, что предложил свой скафандр избранной. Если он и следовал учению Маа и провидиц, то прежде всего потому, что одарен от природы бунтарским духом, потому, что на такой манер самоутверждался внутри касты. Он уже не может отступить — пленник своего слова, заложник своих товарищей. Вероятно, лишь он один умрет с чувством сожаления. Он программирует курс скафандра на вход в земную атмосферу и автоматическое раскрытие парашютов. Он запускает вспомогательный двигатель, старательно закрывает иллюминатор (он остается техником и любит как следует сделанную работу) и открывает кислородный клапан. Он улавливает через стекло блеск в глазах Гэ, и его душит приступ ярости. Управляющий Жиль резко отталкивает его и легким движением руки салютует в последний раз. Она не слышит его, но полагает, что он желает ей удачи. Она улыбается ему, она не плачет, но ее одолевают угрызения совести, томят и рвут ей душу. Гимн возвращения на родину, что исходит из тысяч грудей, перекрывает рев двигателя ее скафандра. Так что, не зная, как выразить им свою благодарность, она поет вместе с ними.

Она видит, как их фигуры покидают шлюзовую камеру, круглая дверь закрывается. К ней внезапно приходит ощущение огромной скорости, и она выносится в пустоту. Скафандр, толкаемый своим двигателем, быстро удаляется от вереницы звездолетов — вытянутой серой массы, которая быстро уменьшается в поле ее зрения, — и движется к бело-голубому полумесяцу Земли. Ее угнетает чувство одиночества.

Грозный взрыв озаряет космос, сграбастывает скафандр своими могучими вихрями. Двигатель завывает, набирает обороты, чтобы его не снесло огненным дыханием. Гэ не успевает оплакать судьбу пассажиров «Эль-Гуазера», как вторая волна взрывов — вдалеке — испещряет небесную равнину роскошными световыми букетами. По мере того, как пылающие обломки кораблей и шаттлов разбегаются по темному фону неба, словно шальные кометы, она понимает, что осталась единственной выжившей среди изгнанников, последним осколком великой мечты «Эль Гуазера».

Скафандр стремительно приближался к земле, и все же в небе его движения вперед не чувствовалось. Гэ инстинктивно напрягла мышцы, чтобы подготовиться к удару. Температура внутри небольшого металлического агрегата быстро повышалась, и ее пропотевшее платье липло к груди, животу, тазу, к ногам. Она подумала, что вот-вот врежется в землю, на которую так страстно желала ступить. Внезапное усиление жара напомнило ей о мытарствах, которые она пережила чуть раньше, когда входила в атмосферу планеты.

Пустотный костюм решительно пикирует к синей поверхности, по которой бегут белые полосы. Его двигатель теперь пронзительно завывает. До сих пор система вентиляции, соединенная с двигателем, гнала приятный, в меру теплый воздух, теперь же температура внезапно повышается до невыносимой. Разворачиваются теплоизоляционные экраны, укрывают скафандр, но им не помешать резкому нагреванию воздуха в замкнутом объеме. Распластанная на металлическом настиле Гэ словно исходит водой. По ее телу текут настоящие реки, затекают между разными бортовыми приборами (которыми ей пользоваться не нужно, потому что техник запрограммировал маршрут), вызывают небольшие короткие замыкания, крошечные электрические дуги, которые напоминают ей дуговые хлысты смотрителей. Ей становится все труднее дышать, не терять нити мыслей. Может быть, это и есть смерть, этот тихий и безболезненный уход в миры Старейших. Она сейчас присоединится ко всем своим, к родителям, к Маа и ее сестрам, управляющему Жилю, соратникам Избранной… Их жертва будет напрасной. От нее ускользает сознание, а лужица пота под ней так вздулась, что у нее такое чувство, будто она тонет.

Скафандр со скрежетом рвущегося металла ударился о землю, но толчок оказался слабее, чем она ожидала. Костюм скатился по крутому склону и проехался добрую сотню метров, прежде чем стукнулся о скалистый выступ и остановился. Несколько долгих минут ошеломленная, дрожащая, измочаленная Гэ собиралась с духом. Она вспомнила наставления техника Харпа, просунула руки под приборную панель и нажала на первую из защелок ручного привода. Затем она повернулась и, гибко извернувшись, сумела дотянуться до второго рычага, расположенного с другой стороны узкого вместилища. С продолжительным шипением иллюминатор наконец открылся. Она сразу ощутила кожей ласку теплого воздуха, но этот воздух мало походил на механическую вентиляцию ракетного поезда, с ним пришли запахи, шелесты, жара, влажность, он полнился жизнью.

У вылезающей из скафандра Гэ чуть не закружилась голова. От избытка кислорода ее мозг «поплыл» в эйфории, сказавшейся на всем теле. Опьяневшая и неспособная контролировать свои движения девушка больно ударилась об усиленную окантовку иллюминатора. Выбравшись из своей узкой металлической темницы, она потратила