Король былого и грядущего - Теренс Хэнбери Уайт

– Как ты полагаешь, если бы сию минуту сюда явился Архангел Михаил, сказал бы он тебе: «Какая милая нынче погода! У вас не найдется стаканчика виски?»

– Полагаю, что не сказал бы.

– Артур, не сочти мои речи за грубость. Помни, что я пребывал далеко отсюда, в странных и пустынных краях, иногда совершенно один, иногда в ладье, наедине с Богом и звуками моря. Ты знаешь, я как вернулся к людям, так все время чувствую, что понемногу схожу с ума. Не из-за моря, из-за людей. Стоит людям обступить меня, как все, чего я достиг, начинает от меня ускользать. Даже из того, что произносишь ты или Дженни, многое кажется мне ненужным – странные шумы, пустота. Ты понимаешь, о чем я? «Как поживаете?» – «Присядьте» – «Какая прекрасная погода!» – Что все это значит? Люди слишком много говорят. Там, где я был и где сейчас Галахад, проявление «хороших манер» – это просто пустая трата времени. Манеры нужны лишь в отношениях между людьми, чтобы поддерживать их пустые затеи в рабочем состоянии. Конечно, манеры делают человека, но ведь не Бога же. Так что понять, почему Галахад мог показаться невежливым, бесчеловечным и так далее людям, которые жужжали и стрекотали вокруг него, думаю, можно. Дух его слишком удалился от них, пока он жил на необитаемых островах, в безмолвии, наедине с вечностью.

– Я понимаю.

– Пожалуйста, не сочти меня грубияном. Я пытаюсь описать тебе мои ощущения. Если ты когда-нибудь бывал в Чистилище Святого Патрика, ты наверняка поймешь, о чем я говорю. Когда выходишь оттуда, люди кажутся смешными.

– Я очень хорошо тебя понимаю. И Галахада тоже.

– На самом-то деле он был очень милым человеком. Я-то знаю, мы провели долгое время в одной барке. Но это не означает, что мы непрестанно раскланивались, уступая друг другу лучшее место.

– Пуще всего его невзлюбили те мои рыцари, что тяготеют к мирскому. Да, я понимаю. И все-таки, Ланс, нам не терпится услышать твою историю, не Галахада.

– Да, Ланс, расскажи нам о том, что с тобой было, и предоставь ангелов самим себе.

– Это лучшее, что я могу сделать, – улыбнувшись, сказал сэр Ланселот, – поскольку встретить хотя бы одного ангела мне дозволено не было.

– Начинай же.

– Когда я оставил Вогон, – начал главнокомандующий, – мной владела хитроумная мысль о том, что наилучшим местом для поисков был бы замок Короля Пеллеса.

Он прервался, ибо Гвиневера внезапно дернулась.

– Я не добрался до замка, – мягко сказал он, – потому что в пути меня поджидало несчастье. Случилось нечто, не входившее в мои планы, а потом уж я шел туда, куда меня вели.

– И что за несчастье?

– В сущности, оно и несчастьем-то не было. Просто я получил первый из направляющих пинков, которых было немало и за которые я благодарен. Вы ведь знаете, я много рассуждал о Боге, а это слово, которое оскорбляет неблагочестивых людей почти так же, как слово «проклятье» оскорбляет благочестивых. Как нам тут поступить?

– Ты просто предположи, что мы люди благочестивые, – сказал Король, – и рассказывай дальше.

– Я скакал вместе с сэром Персивалем, и мы повстречали моего сына. Он поверг меня наземь с первой попытки – мой собственный сын.

– Напал врасплох, – быстро сказал Артур.

– Это был честный поединок на копьях.

– Ну ты же, естественно, не хотел побить собственного сына.

– Я хотел его побить.

Гвиневера сказала:

– Время от времени всякого постигает неудача.

– Я налетел на Галахада со всем искусством, каким владел, и он поверг меня наземь с изяществом, подобного которому я ни разу в жизни не видел. В сущности, – прибавил Ланселот с одной из своих добродушных улыбок, – я вправе сказать, что до того ни разу в жизни и не падал с коня. Помню, первое, что я почувствовал, оказавшись на земле, это чистейшей воды изумление. И только позже оно обернулось чем-то совсем иным.

– И что же ты сделал?

– Я лежал на земле, а Галахад, который так и не промолвил ни слова, возвышался рядом на коне, и тут появилась женщина, жившая затворницей в хижине, рядом с которой мы бились. Она сделала реверанс и сказала: «Бог да пребудет с тобою, лучший из рыцарей мира».

Ланселот опустил взгляд на стол и шевельнул рукой, словно желая разгладить скатерть. Затем он кашлянул и проговорил:

– Я повернул голову, чтобы увидеть, кто ко мне обращается.

Король с Королевой молча ждали. Ланселот кашлянул снова:

– Понимаете, я пытаюсь рассказать вам о том, что случилось с моей душой, не о моих приключениях. А тут уже не до скромности. Я знаю, я дурной человек, но я всегда был хорош в обращении с оружием. И меня в моей греховности по временам утешала мысль… сознание того, что я – лучший рыцарь мира.

– Так что же?

– Да то, что дама эта не ко мне обращалась.

В молчании они переваривали сказанное, глядя, как вдруг задергался правый уголок его рта.

– К Галахаду?

– Да, – сказал сэр Ланселот. – Глаза этой дамы, минуя меня, смотрели на Галахада, который при этих ее словах удалился неспешным галопом. А вскоре за тем удалилась и дама.

– Какую же гадость она сказала! – воскликнул Король. – Мерзкое, намеренное оскорбление! Ее бы стоило выпороть!

– Она сказала правду.

– Но явиться перед тобой и намеренно сказать такое прямо тебе в лицо! – вскричала Гвиневера. – Да еще после одного-единственного падения…

– Она сказала то, что Бог велел ей сказать. Видите ли, она как раз была из благочестивых. Но я в то время этого не понял. Теперь-то благочестия во мне много больше, – прибавил он, как бы оправдываясь, – но в то время я оказался не способным снести случившееся. Я чувствовал себя так, словно из-под меня выбили землю, и в то же время знал, что сказанное ею – чистая правда. И я ускакал от Персиваля, чтобы побыть одному. Он было сунулся ко мне с каким-то предложением, но я ответил только: «Поступайте как знаете». Я скакал без цели, с тяжелой душой, отыскивая место, где сердце мое могло бы разбиться так, чтобы этого никто не увидел. В конце концов – мне уже казалось, что я снова схожу с ума, – я набрел на часовню. Понимаешь, Артур, разум мой давно уж терзали многие горести, и мысль о том, что я – прославленный воин, вроде бы умеряла их, пусть и ненамного, а лишившись и этого утешения, я почувствовал, что у меня ничего не осталось.

– Да все у тебя осталось. Ты по-прежнему лучший из воинов мира.

– Самое смешное, что у часовни не оказалось дверей. Не знаю,