Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

Старик с силой отталкивает свое кресло назад от письменного стола и к моему удивлению продолжает: «Союзники применяют в основном четырехмоторные дальние бомбардировщики, Либерейторы или Ланкастеры. Летят на огромной высоте и почти всегда в сопровождении истребителей: Спитфайров . Мало-помалу начинаем разбираться в их типах самолетов. В 1939 году, над Вильгельмсхафеном у них были бомбардировщики типа Веллингтон. Это были настоящие ветряные мельницы».

И так всегда. Стоит завести разговор о технических характеристиках, Старика словно прорывает. Мои познания не позволяют поддерживать тему, и я не знаю, как перевести ее в русло разговора о Симоне. Эта тема – табу. Перевожу разговор на другое: «А что это за чудак у тебя в саду?» – «Ты имеешь в виду Бартля?» – «Ага» – «С ним все в порядке. Бывший солдат кайзера. Перед войной работал на строительстве новой гавани где-то в Южной Америке. В 1 Мировую служил на «Goeben» , а до того как попасть ко мне во флотилию – в автовзводе военно-морской части в Роттердаме. Оттуда и привез свои познания голландского черного рынка, а также свое умение готовить «настоящий китайский рис». На должность провиант-мастера мы не могли бы найти лучшего служаки…. Бартль может тебе рассчитать с точностью до марки или пфеннига, что свинина гораздо рентабельнее в пищевом рационе, нежели обычные кролики. Исключение, по его мнению, составляют лишь ангорские кролики. Они его искренняя гордость. Их мясо принадлежит флотилии, а белая шерсть и шкурки – ему. Такие вот у нас с ним дела!»

Зампотылу копается в кипе бумаг, когда я захожу в канцелярию.

- Симпатичные фотографии, правда? – говорит он мне, – Наконец-то нашел.

Он протягивает мне одну: размером 9 на 12, глянцевая, ровный кант. «Господи! – думаю про себя, – ну чего он привязался ко мне с этими своими семейными фотографиями? Mademoi-selle Chamois!» И тут, с полувзгляда, узнаю на фотографии… Симону!

- Где это снято? Где вы сделали этот снимок?

- На северном побережье, в Brignogan .

Еле сдерживаюсь чтобы не выхватить у него остальные фото. Вижу Старика, в сапогах, балансирующего на каком-то плоском камне в воде, с Симоной на руках. Симона смотрит на меня через его плечо взглядом триумфатора.

Не верю глазам: на другом фото на Симоне надета офицерская шинель с погонами. Подушечками пальцев скольжу по снимку, будто желая стереть пыль с него. На самом же деле этими безотчетными движениями я словно хочу запомнить изображение.

Меняю угол обзора: отвожу фото как можно дальше от глаз, затем вновь приближаю ее. Никаких сомнений: это Бокс №2, а человечек в шинели капитана, рядом со Стариком – Симона! Отчетливо виден штандарт командира флотилии. Старик стоит без шинели и без фуражки: он обрядил во все это Симону. Вид у обоих такой, словно они вот-вот лопнут со смеху.

Судя по месту съемки, они то ли на катере портовой охраны, то ли на подобном суденышке. Снимок сделали в тот момент, когда судно с Симоной и Стариком уже окинуло тень нависающего бункера, то есть на выходе из него.

Пока тщательно рассматриваю снимок, меня буравит одна мысль: если этот снимок или его копия – а, скорее всего, снимок сделан Лейкой или Контаксом – попадет в руки СД, тогда всем – спокойной ночи! И как нарочно именно со стариком! Так потерять голову.… Не стоит даже и думать о том, что произойдет, если эта фотография пойдет по рукам.

Пытаюсь скрыть бурю в душе и лихорадочно думаю, что же сказать. Подняв голову, вижу на лице зампотылу дьявольскую усмешку.

- Чудесное фото! – говорю как можно более равнодушно и улыбаюсь в ответ, – Хорошо схвачен момент и светотени. Очень живой снимок. Есть еще такие же?

- К сожалению, нет, – отвечает зампотылу.

Когда возвращаюсь к себе, меня вдруг пронзает мысль: Старик и Симона…. У Старика, наверное, не все дома были, когда он потерял всякую осторожность. Больше ничего не придумаешь! Ведь мы же все-таки не одни на этой планете! Неужели он не соображает, что творится вокруг? Та нелепица, что он мне выдал – совершенная чушь!

При всем при том, кажется, что Старик забыл, что он не просто командир и за ним теперь, следит на пару сотен глаз больше чем прежде. С катушек съехал! Это очевидно.

Симона арестована, Зуркамп – в концлагере. Мои товарищи по классу убиты. Этот молох пришибет всех нас. Чтобы взять себя снова в руки, язвительно говорю себе: «Вот такой получился расклад! Традиционный треугольник: два друга и леди, которая все смешала».

Надо бы поговорить со Стариком!

Еще одна подлодка вернулась: на выдвинутой трубе перископа вьются четыре вымпела. Это лодка Любаха. У Любаха Рыцарский Крест и смешная прическа. Хотя он выглядит исхудавшим, с впалыми щеками, зато, в общем – неплохо. Наверное недавно побрился. О Любахе известно, что он еще ни разу не вернулся из боевого похода небритым. Лишь он, единственный из всех командиров субмарин, сплошь напомажен – с головы до задницы. Он прямо дышит стремлением к элегантности: даже обычную бортовую форму он носит с явным пафосом.

Уже в 1937 году, так же как и Старик, Любах ходил на небольших судах в должности Вахтофицера. Когда же он получил Рыцарский Крест на Ленте , его стали повсюду расхваливать за то, как умело он уклонялся от встречи с преследователями после успешной атаки на врага.

На этот раз Любаху придется всем рассказать о невероятном успехе его чрезвычайно долгого похода: «Просто невероятно для этого времени! Как глоток хорошего вина, а не бормотухи!» – произносит Старик.

Стою среди комитета встречающих и наблюдаю, как экипаж лодки, в поношенных кожаных куртках сходит с лодки. Какая огромная разница между ними и их командиром. Они несут свои скудные пожитки в сумках из парусины или потертой кожи. На многих слишком большие по размеру морские сапоги и такие же кожаные куртки. Кожаные штаны измяты, словно меха гармошки.

Вид бледных, окантованных бородами, истощенных и все-таки полных ожидания встречи с землей и друзьями лиц, действует мне на нервы. В экипаже видны и совсем юные, скорее детские лица: у некоторых на впалых щеках нет и намека на пробивающуюся бородку или усы.

С этими пацанами поход удался на славу: ведь детьми легче командовать. Они любой каприз командира воспринимают как необходимость безоговорочного выполнения приказа. А если сейчас появятся Томми, кто сможет задать им здесь жару? Следует быть начеку!

Иногда задаюсь вопросом: действительно ли эти дети смелы и храбры? Неужели они так отважны, как считается? А может им просто чаще улыбается судьба? А потому им и достается это «обязательное, железное исполнение своего долга перед Родиной»?

Любах – выходец из старой гвардии и считается рассудительным человеком и командиром. Теперь же он вообще крутой: четыре потопленных судна – в это с трудом верится, потому что найти и потопить караван судов – сегодня это поистине чудо!

Старик следит за тем, чтобы поскорее закончились рукопожатия: командным тоном приказывает Любаху занять правое переднее место в своей машине. Я и еще два офицера из комитета встречи втискиваемся на заднее сиденье и в ту же секунду, на всех парах, летим во флотилию.

Едва рассаживаемся в клубе, Старик тут же интересуется, что Любах имеет доложить.

- Ну, сначала мы встретили одиночный корабль, – начинает тот без обиняков, – но он внезапно отвернул с курса. Вот незадача, сказал я себе. Но, судя по всему, нас с корабля не видели. И в этот момент, впереди справа по борту от этого корабля, появилось несколько дымов – в это нельзя было поверить, но корабль вывел нас прямо на караван!

- Что, конечно же, не входило в его планы, – бормочет Старик.

Слегка раздраженно Любах отвечает: «Едва ли». Затем замолкает, точно его сбили с панталыку. В смущении он откидывается в кресле и делает большой глоток пива из большой кружки.

- Корабль был принят в караван, это точно, – делает Старик попытку снова включить Любаха в разговор.

- Так точно. Мы определили в конвое множество эсминцев. Это был довольно сильный конвой. Но меня уже захватил азарт охоты. Потому определил курс и направление движения судов и пошел вперед, с тем, чтобы занять выигрышную позицию. Приходилось быть очень осторожными из-за наличия в конвое эсминцев. Поскольку мы находились достаточно далеко от конвоя мы шли под водой. С центрального поста передали в лодку: «Перед караваном два эсминца» и затем: «По крайней мере, в караване 10 судов».

Я спустился вниз, в соответствии с требованиями безопасности, и тут доклад акустика: «По левому борту проходит эсминец – эсминец прошел», продолжает Любах. «Таким образом экипаж узнавал, как развиваются события. И так все время: перископ вверх – перископ вниз. А между тем мы насчитали уже 16 судов. Вскоре я дал команду: «Продуть трубы торпедных аппаратов. Аппараты – товсь!» В этот момент прямо на нас понесся один из эсминцев, пришлось уйти на глубину и замереть. Но это был всего лишь маневр. В любом случае нам пришлось нарушить все предписания безопасности и войти прямо в середину каравана, невидимыми для заградителей и боковых эсминцев. Кроме того, мы чуть-чуть использовали и перископ. И в этот момент мы обнаружили, что со всех сторон окружены кораблями. Оставалось лишь занять удобное для стрельбы положение. Если бы я только мог стрелять вкруговую, вот налупил бы кораблей! И тут, вдруг, два корабля стали на полкорпуса друг за другом. Я даже разглядел людей толпящихся на палубах. Ну, мы убрали перископ, и понеслось: Первый аппарат – пли! Второй аппарат – пли! И так далее. В результате 4 корабля за короткое время ушли на дно. Три из них при этом прямо по курсу лодки».