Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Антуанетта подползла к парню. Израненной ладонью коснулась лба. Подумала, что несколько минут назад еще могла его спасти, но теперь уже поздно. Мистер Пинк отчаянно сражался, но, как и следовало ожидать, проигрывал. Машина победит, затем снова оторвет Антуанетту от Ксавьера и, скорее всего, убьет.
Все кончено. А ведь достаточно было – подумать только! – следовать советам отца. Он же предупреждал: никогда не связывайся с пауками. Хотя нынешних обстоятельств, конечно же, предвидеть не мог, он был целиком и полностью прав.
«Папа, прости, – подумала Антуанетта, уплывая в беспамятство. – Ты был прав, а я-то считала, что знаю лучше… Обещаю: в следующий раз буду хорошей девочкой».
Робот вдруг замер, и его сервомоторы умолкли. Свист пулемета сменился низким рокотом, вращение стволов прекратилось. Центрифуга погудела немного и остановилась, тазер затрещал, заискрил и отключился. Умер всякий машинный звук, робот застыл в неподвижности – черный злобный паук, раскинувший лапы от стены до стены.
Антуанетта собрала последние силы:
– Мистер Пинк… что вы сделали?
– Ничего, – ответил свинья и кивком указал на Ксавьера. – На вашем месте я бы занялся им.
– Помогите мне. Пожалуйста. Я сейчас просто свалюсь…
– Делайте, как можете. Я пас.
Она видела, что Пинк тоже серьезно ранен. Но он, хотя и потерял много крови, пострадал исключительно от неглубоких порезов, не лишился пальцев, не поломал костей.
– Умоляю вас, помогите массировать ему грудь!
– Антуанетта, я не помогаю людям.
Она принялась ритмично давить на грудь Ксавьера, теряя с каждым движением силы, которых и так почти не оставалось.
– Пожалуйста, мистер Пинк…
– Антуанетта, извините. Ничего личного, но…
Она замерла. Гнев захлестнул ее с головой.
– Но что?!
– Боюсь, люди – не самый мой любимый биологический вид.
– Хорошо, мистер Пинк. Тогда вам послание от не самого любимого биологического вида: катитесь к черту!
Отчаянно цепляясь за уплывающее сознание, она снова принялась массировать грудь Ксавьера.
Глава двадцать третья
Клавэйн и Эйч снова шагнули в скрежещущий кованый лифт и поехали наверх. По пути Клавэйн поразмыслил над услышанным и увиденным. При любых других обстоятельствах история Сухой и Мерсье показалась бы не более чем городской легендой. Но очевидная искренность Эйча вкупе с жуткой атмосферой пустой комнаты заставили отнестись к рассказу серьезно. Конечно, гораздо спокойнее было бы считать его искусной выдумкой, призванной воздействовать на гостя-пленника определенным образом, – и по этой причине Клавэйн решил пока придерживаться наиболее неприятной версии, а именно: хозяин замка говорит правду. Сходно поступил и сам Эйч, расследуя случившееся с Полиной Сухой.
По опыту Клавэйна, самое неприятное из возможного чаще всего и оказывается верным. Так уж устроено мироздание.
По пути наверх почти не разговаривали. Клавэйн еще не отказался от мысли при малейшей возможности удрать от Эйча и все-таки добраться до демархистов. Однако услышанное заставило задуматься и признать, что до сих пор слишком многое было ему неизвестно.
Скади явно старалась не для себя и уж точно не для ставших единым целым, обезличившихся сочленителей. Скорее всего, она работала на Мадемуазель, всегда желавшую распространить свое влияние на Материнское Гнездо. А Мадемуазель – величина неизвестная, целиком за пределами опыта и знаний, которыми располагал Клавэйн. Как и Эйч, она живо интересовалась личинками и их технологиями. Не посчиталась с затратами, перевозя личинку в Замок Воронов и учась общаться с ним. Мадемуазель погибла, но, возможно, Скади стала настолько ревностным ее адептом, что сейчас можно считать Мадемуазель и Скади единым целым.
То, из-за чего Клавэйн решился кардинально изменить свою жизнь, оказалось гораздо большим, чем он подозревал, – и с историей куда богаче и продолжительнее, чем мог предположить. Однако и этот факт, по сути, не менял ровно ничего. «Адское» оружие – вот что по-настоящему важно. Кто бы ни управлял Скади, он превыше всего остального нуждается именно в этом оружии. И потому Клавэйн должен добраться до него первым.
Лязгнув, лифт остановился. Эйч открыл ажурную кованую дверь и снова повел Клавэйна по лабиринту мраморных коридоров. Они добрались до обширного зала, напоминающего огромный до абсурдности гостиничный номер. Низкий потолок украшен причудливой лепниной; тут и там, будто экспонаты в музейном зале, расставлены предметы мебели и скульптуры; массивный черный клин большого рояля; посреди комнаты – старомодные часы на тумбе, словно застигнутые за попыткой перебраться с одной стены на другую. Черные каменные колонны поддерживают алебастровые бюсты непонятных личностей, пара обтянутых темно-алым бархатом диванов стоит на золоченых ножках в виде львиных лап, три золоченых кресла размерами и пышностью похожи на троны.
Два из трех кресел-тронов были заняты. На первой восседал гиперсвинья, одетый как Эйч, в простые черные брюки и халат. Клавэйн нахмурился: свинья очень уж походил на Скорпиона, в последний раз виденного в Материнском Гнезде. Хотя, возможно, этот тип лишь похож на него. Во втором кресле сидел Ксавьер, молодой механик, встреченный на «карусели» Новый Копенгаген. Что же могло свести этих двоих вместе, да еще в Замке Воронов? Невозможно и вообразить.
– Вас нужно представлять друг другу? – осведомился Эйч. –
