Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Видимо, в США появления отца перед телезрителями опасались не меньше, чем в Кремле Эйзенхауэра. Как только он ушел из кадра, его сменили сразу три комментатора, начавшие разъяснять, опровергать, уточнять.

Отца подобный прием расстроил, но не рассердил. Мы не в стане друзей, чего тут еще следует ожидать? Смеясь, он посоветовал нашим пропагандистам поучиться у американских и учесть преподанный урок на будущее.

Отец остался доволен увиденным в США. Особенно ему понравились люди — их открытость, непосредственность, дружелюбие.

Говорили о многом, в одних вопросах сближение и не намечалось, в других, почти прийдя к согласию, партнеры, как бы испугавшись, отскакивали на исходные позиции. Обе стороны явно опасались верить друг другу. Вот как вспоминает отец.

«Какой же вопрос был у нас главным? Главный вопрос — договориться о разоружении.

Я видел, что Эйзенхауэра это беспокоит, и серьезно беспокоит. Я чувствовал, что он не рисовался, а действительно хотел договориться о том, чтобы не было войны… В переговорах, а вернее, в разговорах он высказывал:

— Господин Хрущев, я военный человек. Я всю свою жизнь нахожусь на военной службе. Я участвовал в войне, но я очень боюсь войны. Я бы хотел сделать все, чтобы избежать войны. Прежде всего — договориться с вами, это главное…

Я ответил:

— Господин президент, не было бы большего счастья для меня, если бы мы смогли с вами договориться и исключить возможность войны между нашими странами… Но как договориться?

Этот вопрос очень занимал и Эйзенхауэра, и нашу сторону. Это главный вопрос. Остальные, как говорится, производные: как улучшить наши отношения, развить торговлю, экономические, научные, культурные связи.

Мы знали их позицию, они знали нашу. Я не видел, чтобы что-то изменилось в этом вопросе. Я не надеялся, что можно будет договориться.

И та и другая сторона понимала, что надо исключить войну. Конкретный вопрос — запретить термоядерное оружие.

Американская сторона отстаивала позицию установления международного контроля. Тогда на международный контроль мы никак не могли согласиться. Я подчеркиваю — "тогда".

Поэтому мы хотели договориться о прекращении испытаний ядерного оружия, а это мы считали возможным без международного контроля.

Всякий взрыв фиксируется техническими средствами. Обеспечить контроль можно, не устанавливая этой техники на территории другой страны, с собственной территории или территории своих союзников.

Американцы окружили нас своими военными базами. Они, как говорится, всё просматривали и всё прослушивали, так что этот контроль они уже давно установили. Они добивались посылки контролеров, не обязательно из Соединенных Штатов Америки. Был возможен международный контроль. Мы не могли принять международного контроля.

Уже сейчас, когда я нахожусь на пенсии, я этот вопрос тоже обдумывал. Я считаю, что сейчас такой контроль возможен. Он был бы без ущерба для обороны. Сейчас этот контроль был бы взаимным.

Тогда мы значительно отставали в накоплении ядерного оружия. Мы не имели нужного количества носителей ядерного оружия, ракет. Самолетами-бомбардировщиками мы не доставали территории Соединенных Штатов Америки. Мы были слабее.

Мы могли в пух и прах разнести союзников США в Европе и в Азии, но экономический потенциал США для нас, для нашего оружия находился на недосягаемом расстоянии.

Естественно, мы не могли согласиться, потому что контроль был бы не в нашу пользу. Они просто получили бы возможность арифметически подсчитать и определить, что мы слабы! Именно сейчас для них было бы наиболее выгодно покончить с нами путем войны. Завтра будет уже поздно…

…В поездку мы взяли конкретные предложения: выделить какие-то пограничные районы в Советском Союзе и в западных странах НАТО, в которых можно было бы проводить взаимную проверку, как вести наблюдения с воздуха, так и, по-моему, наземную. Я сейчас не помню районы, но думаю, мы предложили большие территории у наших западных границ. В первую очередь, на собственной нашей территории и, конечно, на территории ГДР, где стояли наши войска».

Первые переговоры президента Эйзенхауэра и отца с высоты наших знаний и опыта, накопленных за прошедшие годы, выглядят по-детски наивными, по-детски прямолинейными, перенасыщенными идеологией и амбициями. И тем не менее, на мой взгляд, эти первые шаги отличались искренностью с обеих сторон. Оба руководителя хотели добиться мира, оба они знали цену войне. Первые шаги потому и первые, что без них невозможны никакие последующие. Наш путь в новый мир начался тогда, пятьдесят с лишним лет назад.

В сентябре 1959 года, готовясь к переговорам с Эйзенхауэром, отец трезво оценивал возможности достижения соглашений. Он не питал особых иллюзий, а потому не испытал и разочарований. Вот что он писал в статье, опубликованной в сентябре в журнале «Форин афферс»: «Главное — это удерживаться на позициях идеологической борьбы, не пуская в ход оружия, для того, чтобы настоять на своем». Это балансирование на грани между идеологической борьбой и мирным сосуществованием серьезно затрудняло достижение соглашений. Но таковы реалии тех лет.

Президенту проблемы казались проще, чем на самом деле, он надеялся, что откровенный обмен мнениями растопит лед. Он недооценил его толщину, наращенную взаимными усилиями за многие годы.

Вернусь к воспоминаниям отца.

«Когда мы стали перебирать вопросы, интересующие и ту и другую стороны, требующие решения, мы натолкнулись на рогатки. Они мешали нашему сближению, но убрать их мы не могли.

Я сразу почувствовал, что Эйзенхауэр обмяк. У него был вид человека, который побывал в проруби: его измочалило, и с него стекала вода. У меня, видимо, вид был также не лучше, чем у Эйзенхауэра. Впрочем, может быть, лучше, потому что у нас не было иллюзий. Мы не надеялись первой поездкой снести все преграды на пути нашего экономического сближения… с Соединенными Штатами.

Мы хотели себя показать и посмотреть Соединенные Штаты Америки, хотели продемонстрировать свою непреклонную волю: мы не пойдем ни на какие односторонние уступки, которых домогалась Америка. Поэтому обстановка нас огорчила, мы хотели уладить спорные вопросы, но увидели, что условия не созрели… Пришло время обеда… Обед был не торжественным. Атмосфера за столом была такой, как будто в доме лежал тяжелобольной. Такое чувство господствовало с нашей стороны, а больше всего у президента Соединенных Штатов.

Договоренность могла быть, но надо было пойти на реальные и разумные шаги. Договориться, ничего не уступая, получить нужное соглашение — это значит принудить другую сторону к капитуляции. Никаких реальных возможностей у Соединенных Штатов Америки к тому не было.