Мы здесь эмигранты - Мануэла Гретковская

Мы съели завтрак-обед и пошли в Венсенский лес. Видимо, это был день любви к животным, потому что после истории с мышью я выслушала рассказы о насекомых. На нашу скамейку сели отец с сыночком. Ребенок, увидев пчел, спросил, что это такое жужжит и летает. Отец объяснил карапузу, откуда берется мед, как выглядит улей и как прекрасна пчелиная королева. Чадо, слушая объяснения, склонилось над цветком и схватило пчелу. Пчела, естественно, ужалила его в руку. Малыш завопил, а отец тем временем спокойно завершил экологическую лекцию о жизни пчел фразой:

– Видишь, Филипп, а так пчелки кусаются.

7 апреля

Я закончила писать пятую главу – очень приятная тема: любовь, поцелуи, брак.

Марию Магдалину очень часто выдавали замуж. Якобы она обвенчалась со святым Иоанном, и Христос был среди гостей, приглашенных на их свадьбу в Кане Галилейской. Когда закончился свадебный пир, Иоанн пошел за Учителем, оставив жену, с которой только что обвенчался. Брошенная Мария Магдалина вступила на дурной путь, но Христос, зная, что Он является косвенной причиной ее падения, не позволил ей умереть во грехе. Обращенная, как и ее муж, Мария осознала, насколько вечное блаженство на небесах дороже преходящих радостей брака. Всего лишь легенда.

Катары выдали святую Марию Магдалину замуж за Христа. Это был не брак, но скорее внебрачное сожительство, поскольку катары считали брак дьявольской пародией единения душ и не понимали, почему плотская любовь в браке должна чем-то отличаться от распутства вне брака. Взгляды достаточно радикальные, хотя и последовательные в своем манихействе. Согласно этой концепции, Христос, будучи человеком, не отличался в земной жизни от других людей. Вся тайна спасения, воскресения и жертвы должна разыгрываться в сфере духа. О том, что Христос и Мария Магдалина были «супругами», известно из актов инквизиции, но правдивость показаний, данных под принуждением, бывает сомнительной.

Почему для гностиков было так важно выдать Марию Магдалину замуж? Быть может, потому, что союз души (Мария Магдалина символизировала душу) с духом праздновался во время мистической брачной ночи. В гностицизме валентиниан мистический брачный чертог представлял собой символ полноты человека (Плеромы). Слияние воедино, полнота были символом обновления его природы, или же, помимо всего прочего, возвращением к андрогинности. Для манихеев символом этого возрождения был равносторонний крест, катарский солярный крест Христа воскресшего. Соединение противоположностей (мистический брак) представляло собой условие достижения состояния полноты, возрождения.

Таинство брака – великое таинствоБез него не было бы мираСущность мира – людиСущность людей – брак

В Евангелии от Филиппа Мария Магдалина не является ничьей женой, зато она – та, которую «Христос любил больше всех учеников Своих и часто лобзал в уста…».

Комментарий Оригена к Песне Песней: «Возлюбленная не довольствовалась дружеским обществом Возлюбленного. Она жаждет услышать его голос и получить поцелуй с его уст: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»

Святой Бернард различает в Песне Песней два вида поцелуев: поцелуй, скажем так, обычный, являющийся participatio, и поцелуй уст, предназначенный только для Сына и определяемый как plentitudo (полнота). В «Зогаре», являющемся гностическим комментарием Библии, символика поцелуя из Песни Песней означает восстановление гармонии, соединение того, что разделено: «Слова «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!» имеют следующее значение: «Царь Соломон жаждал единения мира горнего с миром дольним. Единение двух духов достигается в поцелуе. Если два человека целуют друг друга в губы, их дух сливается воедино».

Чтобы процитировать этот отрывок, мне пришлось сослаться на Кульмана, утверждавшего, что христианство в своих истоках развивалось не как ответвление ортодоксального иудаизма, но как его гностицизм.

Мужскую природу символизирует огонь, противоположностью мужественности является женственность, символизируемая водой. Душа и дух, соединяясь, уничтожают разделяющую их противоположность. Цитата из Евангелия от Филиппа: «Душа и дух родились из воды и огня».

В еврейском женское начало, נקדח nikwa (связанное с водой), и мужское, ובד zeker (связанное с огнем), после соединения ובדנקדח имеют численное значение 390. Такое же значение имеет слово «небо» שםים szamaim, являющееся на письме объединением огня, אש esz, и воды םים maim. Седьмое небо Абарот (снова семь), по «Зогару», сотворено из огня и воды.

И так далее в том же духе.

1 июля

Кажется, я нашла аргумент, благодаря которому моя работа «Le personnage de Saint Marie-Magdale ine dans la gnose judéo-chrétienne»[38] будет иметь право на существование на факультете средневековой антропологии. Не думаю, что эту изящную гипотезу можно доказать, но и опровергнуть ее тоже не удастся. Итак, все останется в сфере предположений, интуиции и прямо-таки невероятных совпадений. Эта сенсационная гипотеза будет помещена в последней главе, венчающей труд и придающей логичность предыдущим выводам.

Я притащила домой все тома «Зогара» и сунула в шкаф на место рюкзака, необходимого в путешествии, куда мы решили отправиться. Июльская жара в Париже невыносима.

Цезарий выбрал трассу на юг, через Тулузу, до Барселоны. По дороге мы должны повторить путь катаров. Очарование катарами прошло у меня несколько лет назад, но Цезарий хотел бы облечь то, что читал в книгах, в реальность пейзажа – как он поэтически обосновал необходимость посещения Монсегюр.

– Ну ладно, знаю, что мы едем осматривать руины культуры, разрушенной цивилизацией, наследниками которой мы являемся, и это неправильно, – начал он объяснять, склонившись над картой. – Но неизвестно, чем бы кончили эти еретики, не займись ими инквизиция. Возможно – как в Италии, где их никто не преследовал, – умерли бы собственной смертью, не ускоренной кинетической энергией, излучаемой раскаленной древесиной. Кроме того, даже если бы им удалось продержаться и выиграть у католицизма, не думаю, чтобы их цивилизация была интереснее нашей. Совершенные совершенными, но не все были так уж совершенны. Общество, живущее во грехе (а грехом было все, что касалось материальной сферы), управляемое просвещенной элитой, – неинтересная модель культуры. Не верю в способность развития цивилизации, которая не отводит главную роль семье. О семье это я повторяю за Гаеком, но, пожалуй, имею право как европеец ссылаться на фразу другого разумного европейца и вдобавок австрияка.

После этой речи мой домашний наследник европейской культуры пошел покупать консервы в дорогу для собственной семьи, то есть для себя и для меня.

2 июля

В Тулузе началось наше медленное умирание. Зной стоял… (описать невозможно). Мы кружили между душем, кондиционированными кинозалами и помещениями отеля. К десяти вечера температура не опускалась ниже тридцати градусов. В кофейнях жужжали вентиляторы, подавали холодные напитки, толченый лед, но ничто не могло смягчить впечатления, будто тебя поглощает вязкая жара. Я сочувствовала героям фильмов в Касабланке или в Новом Орлеане, только сейчас поняв, что запотевший стакан в их руках – не живописный реквизит, но последнее спасение от испарения сознания. Дома в Тулузе – цвета обожженного кирпича – словно пережили бесчисленные нашествия зноя, напоминающего скорее пожар, нежели летнюю жару.

3 июля

Самый большой романский собор в Европе был самым удивительным архитектурным чудом. Не потому, что своей легкостью разительно отличался от сермяжных романских кафедральных соборов, но потому, что казался незаметным переходом между изысканной античностью и романским искусством. Глядя на резьбу капители, можно подумать, что находишься в античном святилище, в котором по воле судьбы или случая языческие боги превратились в христианских святых.

В первый раз ночью подул в Тулузе теплый ветер, и мы отважились на более длительную прогулку. Медленно кружа по лабиринтам тихих улочек, мы внезапно оказались в кофейне. Сотни столиков, освещенных лампами и свечами, установлены на площади размером с краковский Старый рынок. Толпы людей, музыка, кельнеры, объясняющие, что этот столик относится к их кофейне, а вон тот, рядом, – уже другая кофейня, и в конце концов в три часа утра немного освежающего холода. Поглощая поздний обед, мы решили изменить маршрут и вместо Барселоны ехать прямо к морю.

6 июля

Монсегюр – деревня необычная. Из сотни домов – большая часть отели, магазины, торгующие талисманами и символическими украшениями, книжные лавки по эзотерике. В одну такую лавку, называвшуюся «Переулок времён», мы зашли. Где-то с час рылись по полкам, зная, что после столь тщательного изучения множества книг придется что-то купить, не столько для себя, сколько для приличия. Мы выбрали недорогого, красиво изданного «Гермеса Трисмегиста». Хозяин магазина, которому явно хотелось поговорить, задал бессмертный вопрос: