Эксперимент «Идеальный человек» - Евгений Дубровин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Обыкновенная. Сейчас все пишут диссертации.
– Цхе! Мне не нужна диссертация. Я счастлив и без нее. А с вами буду еще счастливее.
– Почему вы так уверены?
– У вас хорошее лицо. Я умею отличить плохих людей от хороших. До того, как стать машинистом на корабле, я работал следователем.
– Ах, вот как…
– Да.
– Вы все заметили, кроме одного. Я замужем.
– Я заметил и это. По кольцу. Но у вас несчастливый брак.
– Почему вы так считаете? – Один цветок упал, Ирочка подняла его, положила на место, придавила букет рукой.
– Очень грустный вид. И за собой вы не следите. У вас немодные сапоги и на правой перчатке дырочка. Значит, вам некому и незачем нравиться.
Ирочка осторожно собрала цветы, положила их на лавочку и ушла. Человек не окликнул ее.
До кормления Шурика оставался час, а ей еще надо было зайти в «Шоколадную». Она и сама не знала, почему заходила сюда каждый день. Ей совсем не хотелось ни есть, ни пить. Наверно, ей нравилась сама атмосфера. Здесь не было, как в других кафе, суетливых, торопливо жующих, стучащих гнутыми алюминиевыми вилками о железные тарелки людей. В «Шоколадной» пили из миниатюрных чашечек аккуратно, не спеша, наслаждаясь напитком. И сдоба была здесь тоже аккуратная, свежая, красивая.
Ирочка выпивала чашечку шоколада, обмениваясь взглядами с другими посетителями, и как бы чувствовала себя причастной к какому-то тайному сообществу. Сообществу утонченных натур.
Но пора было ехать кормить Шурика-Смита. Ирочка допивала шоколад, обводила всех взглядом, словно прощаясь, – все отвечали ей таким же взглядом – и ехала на метро домой.
Дома она надевала повязку-удавку и под бдительным контролем мужа кормила грудью сына.
…В тот день, 12 апреля, Ирочка, как всегда, посмотрела в «Заре» какой-то фильм, села в троллейбус и отправилась в ювелирный магазин, чтобы взглянуть на бриллиант.
В том месте, где лежал камень, по-прежнему стояла молчаливая толпа. Ирочка приблизилась в первый ряд, и ей чуть не сделалось дурно. Бриллианта не было. Не было и таблички с золочеными цифрами 40 тысяч рублей. На месте бриллианта лежали сережки и рядом мятая бумажка, на которой небрежно, расплывшимися чернилами было написано: «1 руб. 27 коп.»
– М-да, – сказал кто-то, – купили все же, – и часть толпы разошлась, но их места тотчас же заняли другие.
Ирочка выбралась на улицу. На душе было так скверно, так мерзко, словно это у нее нагло, подло отобрал бриллиант какой-то жестокий, властный, самовлюбленный человек.
В «Меховое ателье» Ирочка не пошла. У нее разболелась голова, и молодая женщина отправилась посидеть на бульвар Капуцинов.
На бульваре сегодня было многолюдно. Ирочка с трудом нашла свободную скамейку (она любила сидеть одна). Было тепло. Солнце припекало вовсю. Снег почти сошел и оставался только кое-где под деревьями вперемежку с коричневыми листьями. В мелких лужах на краях асфальтовых дорожек барахтались возбужденные воробьи. Лужи были голубыми, в них кое-где тополиным пухом плавали клочья облаков.
Ирочка откинула голову на спинку сиденья, подставила лицо солнцу и стала смотреть прищуренными глазами на пробуждающийся мир.
Человек шел, глядя себе под ноги, о чем-то думая, ступая прямо по лужам. В правой руке он держал огромный букет алых и кремовых тюльпанов, левой прижимал коробку с тортом, перевязанную бумажным шпагатом. На человеке был мятый коричневый плащ и мятая зеленая шляпа. Ирочка узнала Нуклиева.
– Нуклиев! – крикнула она.
Человек вздрогнул и оглянулся.
– Нуклиев, куда это вы так спешите?
– Вы? – удивился Олег Борисович. – Какая неожиданность… А я как раз к вам… Вот несу тюльпаны и торт.
– В честь чего?
– Сегодня же праздник.
– Праздник? Какой?
– День космонавтики.
– Ах, день космонавтики…
– Да. Это вам, – Олег Борисович протянул Ирочке букет тюльпанов. – Голландские… настоящие. Только что привезли из Амстердама.
– А не врете, Нуклиев?
– Сам прочел на коробках. Сегодняшнее число. И даже час. 9 часов утра. Наверно, на реактивном привезли.
Ирочка поднесла букет к лицу, зарылась в него.
– Пахнет пылью. Такой, знаете, сухой степью… чабрецом, полынью… Как в Донбассе… Я сама из Донбасса, Нуклиев…
– Это потому, что в Голландии уже лето, – сказал Олег Борисович и присел рядом с Ирочкой, не слишком далеко, но и не слишком близко.
– Разве лето?
– Почти… Я там был как раз в это время… Туристом. Вылетели из Москвы – зима, снег идет, а прилетели в Амстердам – жарко, цветы… Вы плачете?
– Нет.
– Вот слезинка.
– Это капля упала с ветки. Наверно, сок.
Ирочка достала из сумочки платочек и осторожно вытерла правый глаз, затем машинально взяла зеркальце.
– Тушь не растаяла, – сказал Олег Борисович.
– Нуклиев, – сказала Ирочка, – почему у вас плащ такой паршивый и шляпа какая-то уродливая.
– Разве? – удивился завкафедрой. – А мне казалось – они приличные, даже элегантные.
Ирочка опять поднесла к лицу букет.
– Нуклиев, сколько у вас денег?
– В каком смысле? – не понял Олег Борисович.
– На книжке… и вообще…
Ученый заколебался.
– Только не врите, Нуклиев.
– На книжке… пять тысяч. Зачем это вам?
– И все?
– Облигаций… на тысячу… Ну и драгоценностей осталось от мамы… не знаю, сколько стоят… Наверно, тысячи на полторы… Кроме того, у меня машина… Вы поступили работать в ОБХСС?
– Это мало, Нуклиев. Мне надо сорок тысяч.
– Зачем?
– Купить бриллиант. Есть такой бриллиант – стоит сорок тысяч. Недавно его кто-то купил. Наверно, подарил кому-нибудь на день рождения. Но, может быть, выбросят еще один… Тогда вы мне его купите?
Ученый пожал плечами.
– У вас сегодня какое-то странное настроение.
– Женитесь на мне, Нуклиев.
– То есть? – опешил завкафедрой. – Каким образом?
– Да обыкновенно. Сейчас мы сядем на самолет в Адлер. Остановку сделаем в Ростове. Там в одном ресторане у меня знакомый директор. Мы снимем отдельный зал и отпразднуем свадьбу. Вдвоем. Будем танцевать в пустом зале. Женитесь, Нуклиев, не пожалеете. Ведь я нравлюсь вам. Ведь так?
– Так, – сказал Олег Борисович хриплым голосом и проглотил слюну. – Но вы ведь замужем…
– Ах, Нуклиев, как вы старомодны. Дайте мне вашу руку… Шершавая… Каким вы порошком стираете?
– «Чайкой»…
– Это очень плохой порошок, Нуклиев…
Иногда Ирочка задерживалась до вечера: попались бананы, батист или домашние тапочки. Поэтому никто особо не волновался, когда она не явилась ко времени кормления Шурика-Смита. Ребенка пришлось покормить из соски молоком. Но часам к шести вечера Варвара Игнатьевна забеспокоилась.
– Где она может быть? Забыла она, что ли? Шурик голодный.
– За тряпкой какой-нибудь в очереди стоит, – предположил Онуфрий Степанович, который с увлечением гнул дугу: спрос на его товар все повышался.
Варвара Игнатьевна постучалась к сыну и высказала ему свое беспокойство, но тот, углубленный в какие-то расчеты, лишь отмахнулся.
– Не привязывайся, мать, с чепухой. Не курица – не пропадет.
К восьми часам семья не знала, что и делать. Звонить в милицию, в морги?
Но в это время раздался длинный телефонный звонок. Старая женщина торопливо сняла трубку.
– 231-85-16? – спросил неприязненный женский голос.
– Да.
– Ответьте Ростову.
– Какому еще Ростову? – удивилась Варвара Игнатьевна. – Мы не заказывали никакой…
Но в трубке уже щелкнуло, и Варвара Игнатьевна явно ощутила огромное расстояние возле своего уха. Она тревожно ждала, как всегда ждут неизвестного звонка из другого города.
– Варвара Игнатьевна?..
– Я! Я!.. – Обрадовалась Варвара Игнатьевна, узнав голос невестки. – Куда ты запропастилась? Шурика надо кормить…
– Я не смогу приехать, мама… – Ирочка впервые назвала свекровь мамой. – Переходите на искусственное питание…
– Что за чушь! Приезжай немедленно! Где ты есть? Почему включилась междугородная? Ты из автомата?
– Я из Ростова…
– Хватит шутить!
– Я вышла замуж, мама…
– За какой еще замуж? – опешила Варвара Игнатьевна. – Ты же замужем.
– Все кончено. Я начинаю другую жизнь! Передайте это Геннадию… Я больше не могу… Жизнь одна… До свидания… Следите за Шуриком…
– Подожди! – изо всех сил закричала Варвара Игнатьевна. – Не клади трубку! Я позову Гену!
Варвара Игнатьевна подбежала к двери и забарабанила в нее кулаком.
– Скорей! Скорей! К телефону!
– Что случилось? – выскочил из спальни ученый, придерживая на носу очки.
– К телефону! Ирочка нас бросила!
Он рванулся к телефону, опрокинул стол.
– Что? – закричал он в трубку. – Кто?.. Эй! Кто говорит? Никого нет… Гудки…
– Дай сюда! – Варвара Игнатьевна вырвала трубку из рук сына.
– Алло! Алло! Все… И даже номер не оставила…