Чаша ярости - Артем Абрамов

— Что вы имеете в виду? — растерянно спросил Крис, оттягивая ответ пытаясь понять: вслух он, что ли, произнес помысленное…

— Зачем ты назвал гуманитарную помощь даром Божьим? Люди и только люди прислали ее…

— Но сказано в Писании: «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменений и ни тени перемены»… — невольно оглянулся на монаха Григория: тот не слышал, дремал, свесив голову на грудь.

— Эка ты!.. — восхитился Иешуа. — Как же вас славно учат быть демагогами!.. Соборное послание Иакова, если не ошибаюсь? Знать бы, какого Иакова из мною знаемых — сколько их явилось на мои поминки… Но я принял твой аргумент в виде цитаты и возвращаю свою — из Матфея. Матфей якобы цитирует Иисуса, обращающегося к людям — подчеркиваю: к людям! — в дни Второго Пришествия: «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня…» Заметь: люди накормили, напоили, одели Сына Человеческого, по утверждению его самого, люди, а вовсе не Господь. Так с чего бы Господу изменять своим правилам? Он не делает того, что может не делать… — остановил рвущегося что-то ответить Криса. — Не трудись, мальчик. И в Новом Завете, и — особенно! — в последующих писаниях отцов и сынов Церкви легко найти доказательство любому утверждению. Эта поливариантность в итоге и создала немыслимое множество конфессий и, как вы их называете, сект. Вот и твое любимое монофиситство тоже… С чего вы взяли, что природа Христа однозначно божественная? Он же был рожден земной женщиной, да и сам называл себя Сыном Человеческим, а не Божьим, так что давай признаем за ним хотя бы двойственную природу. Хотя что-то мне подсказывает, будто он был избранником Божьим, а сын и избранник — это, Крис, понятия разные, разные… И еще. Что имел в виду Иаков, когда утверждал, будто у Бога «нет изменений и ни тени перемены»? Такое ощущение, что сказано это ради красного словца, что в тот момент бедный Иаков начисто забыл Закон, то есть Ветхий Завет, Тору. «Господь царь навеки, навсегда», как сказано в псалме Давидовом. Но неменяющийся Бог, Бог-константа — это, знаете ли, катахреза. Мир, Им созданный, непрестанно изменчив и мно голик — Его же волею, а сам Создатель, выходит, — камень недвижный? Попахивает богохульством. Инквизицию бы сюда, и немедля!

— Это же слова Апостола! — с веселым ужасом воскликнул Крис, преотлично понимая, что написанное — написано всего лишь человеком и глупо делать из написанного — незыблемое. Тем более что мир и вправду изменчив — вместе со всеми старыми и новыми догмами.

— Сожалею, — сказал Иешуа, — не знаком с ним.

Это оказалось мощным аргументом. Крис увял. Спросил лишь:

— А как вы узнали, о чем я подумал?

— Молча, — туманно объяснил Иешуа, но ведь не соврал — именно объяснил, если разобраться.

Крис разобраться не мог, а Иешуа счел, что сейчас не время и не место заниматься образованием потенциального ученика и помощника.

— Вертолеты прилетели, — к месту сообщила Мари, потянулась, выгнулась, и Крис невольно сглотнул слюну.

Безусловный рефлекс. Академик Павлов.

А в зал ожидания строевым шагом вторгся чернокожий гигант военный в полевой выцветшей форме с полковничьими, петлицами, поискал кого-то глазами, не нашел искомого, потому что зычно спросил на амхарском:

— Кто тут в Дыре-Дауа? Должно быть пятеро…

— Пятеро и есть, полковник, — ответил Крис тоже на амхарском и вольно перевел спутникам: — Это за нами.

Провожающих не было. Еще четверо из свиты Иешуа, прилетевшие с ним из Каира, — Иешуа пользовался самолетом, а не искусством телетранспортировки, не хотел прежде срока множить список чудес, — и не попавшие в бортовые списки (ну не всемогущ Крис!), добирались в Дыре-Дауа самостоятельно: это воды в стране не хватало катастрофически, а с авиационным керосином напряга не было, самолеты летали по расписанию.

Полковник шел по летному полю рядом с Иешуа, косил на спутника, явно мучился.

Иешуа не стал испытывать его терпение.

— Я — тот самый, полковник. Не сомневайтесь.

Полковник, не снижая темпа, хитрым образом умудрялся идти строго по курсу и одновременно не сводить глаз с Иешуа.

— Позвольте спросить…

— Позволяю, — улыбнулся Иешуа. Но, опередив, сам задал вопрос: — Наверно, вы знаете этот аэропорт, как свое жилище?

Тоже своего рода паранормальное свойство: маршруты по аэродрому заложены в башку полковника на подсознательном уровне. Рефлекс. Не исключено — того же академика Павлова.

— Лучше! — гаркнул полковник, не сводя глаз с Иешуа, и вдруг снизил тон: А вы вправду можете творить чудеса? Лечить, воскрешать…

— Если это чудеса, то могу, — грустно вздохнул Иешуа.

Реакция полковника ничем не отличалась от реакции современников Иешуа, две тысячи лет ничего не изменили в менталитете человека разумного, доброго, но все еще не вечного. Как, впрочем, и четыре тысячелетия развития интеллекта до рождения Иешуа не изменили…

— А вы сказали по телевизору, что справитесь с засухой….

— Полагаю, — мягко сказал Иешуа. — Сами увидите.

— А как справитесь?

— Пока не знаю… — И, почувствовав, что ответ категорически не пришелся по-военному точному полковнику, добавил: — Необходимо оценить обстановку на местности, полковник, провести рекогносцировку, так, кажется?

— Так точно! — смягчился полковник.

Крис шел на шаг позади, посмеивался про себя. Между тем мучительно думал: кто все-таки Иешуа? А вдруг вправду Христос, вернувшийся на Землю?.. Светский философ Крис в паре с политобозревателем Крисом считали — пустое, так не бывает. Склонный к теологии последователь кенийского Папы Римского настаивал на обратном. Весело было.

Скоростные вертолеты, ладно сработанные фирмой интеллектуальных наследников Сикорского, ревели гадко, катали раскаленное эфиопское солнце на своих гибких лопастях, из второго кто-то в пятнистом, желто-коричневом махал рукой: сюда, мол. Сгибаясь, чтоб не попасть под бешено вращающееся солнце, они бегом подобрались к двери, вернее, к ее отсутствию, и запрыгнули в брюхо машины. Там уже сидел генерал в новеньком — в отличие от полковничьего полевом камуфляже, худой — тоже в отличие от полковника, — с тонким, практически европейским, будто вырезанным из черного тяжелого дерева лицом, улыбался приветливо.

Прокричал на хорошем английском:

— Около часа лету. Шум вытерпите, не оглохнете?

— Постараемся, — проорал в ответ Крис, плюхаясь на кожаное сиденьице, притороченное к железной стене, и помогая французской даме усесться рядом. Гринписовец и монах Григорий попали во второй вертолет — вместе с полковником.