Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают - Артем Драбкин

6 марта во время боев за Кельн погиб командир дивизии генерал фон Эльверфельдт. Незадолго до взрыва моста Гогенцоллернбрюке с остатками наших танков мы переехали на другой берег Рейна. Через Дойтц-Мюльхайм-Делльбрюк и Паффрат мы приехали в Торринген и там на частных квартирах смогли наконец-то немного перевести дух.

Отношение населения к нам было абсолютно позитивным. Разумеется, большую роль в этом сыграла манера ведения войны союзниками. Постоянные бомбовые удары и уничтожение городов, кроме того, атаки на бреющем полете на все, что движется, включая бегущее гражданское население, рассказы о русских зверствах действовали очень сильно. Население нас поддерживало, а солдаты сражались ожесточенно. Батальон переформировали, и в первый раз возник большой вопрос: что будет дальше? Ответа никто не знал. То, что война для Германии проиграна, мы все знали, но мы также знали, что мы должны оказывать сопротивление как можно дольше, чтобы прикрыть спину наших товарищей на Восточном фронте, чтобы они дали возможность многим женщинам и детям бежать от резни и ужаса, который несли русские.

– Когда у вас появилось ощущение, что война проиграна?

– Когда я в первый раз увидел преимущество американцев, я подумал, что войну, вероятно, нам не выиграть. Сегодня, задним числом, все умные, но нельзя было просто все бросить, даже если ты лично считаешь, что время для этого наступило. После того как американцы заняли Францию, мы были в Германии. Опять получили новые танки. Наш командир подполковник Штрайт был в ставке Гитлера, где собрали различных фронтовых командиров. Когда он оттуда вернулся, у нас прошло офицерское собрание. Он рассказал, что он был на приеме у Гитлера. Он тогда этих командиров попросил, что, когда они вернутся в свои части, они должны продержаться еще три месяца. Гитлер сказал, что если мы выдержим еще три месяца, то у нас будет оружие, которым мы сможем закончить войну. Мы в это поверили. Как теперь известно, речь шла об атомной бомбе.

Батальон получил 26 бронетранспортеров, вооруженных 15-миллиметровыми строенными пушками. Командовать ими поручили мне. Через короткое время экипажи были распределены по танкам. Для наших водителей проблем с ними не было, но с 1,5-сантиметровыми пушками нам надо было научиться обращаться. Они работали действительно хорошо.

Когда 11 марта мост в Ремагене невредимым попал в руки американцев, я получил приказ вместе с другими силами воспрепятствовать расширению образовавшегося плацдарма. Это не удалось в связи с большим превосходством воевавшей там 1-й американской армии. Огромную силу огня, прежде всего вражеской артиллерии всех калибров, невозможно описать. Начались разнообразные бои на восточных склонах Семи Гор [Siebengebirge], и я опять получил самоходное орудие для противотанковой обороны. Бои на собственной родине были для нас особенно тяжелыми, потому что мы имели волю к борьбе и к сопротивлению в любой форме, но при этом пытались избежать потерь среди гражданского населения. Это привело к ситуации, которая мне дорого обошлась и к которой мы были совсем не готовы.

Понятно, что деревенские жители хотели, чтобы их деревни остались неразрушенными, и поэтому вывешивали на церквях и в других местах белые флаги. Но когда ночью неожиданно, не поставив нас в известность, вывешивались белые флаги, а мы находились в пределах населенного пункта, это могло привести к очень тяжелым для нас последствиям, связанным с военным правом. По этой причине в таких случаях я вводил абсолютный запрет на открытие огня и немедленно покидал населенный пункт. В некоторых случаях при этом я нарушал приказ.

По долине Зигталь мы доехали до Бетцдорфа. Мы вошли в город после обеда, и я со своей самоходкой стоял почти напротив парикмахерской. Парикмахер, старый человек, через некоторое время, взволнованный, вышел из парикмахерской и спросил ответственного офицера. Я отозвался, он попросил меня пройти к телефону. Я назвал себя в телефон, мне ответил очень взволнованный женский голос, она жила выше, над Бетцдорфом, и уже некоторое время наблюдала там американские танки, которые как раз сейчас въехали в ее двор. Она звонила, потому что знала, что в Бетцдорфе находятся немецкие солдаты, и хотела нас предупредить. Я еще сегодня нахожу это очень примечательным!

Ночью я получил приказ ехать в Айзерфельд. Огородами мы отправились туда и к вечеру приехали. На следующее утро у меня был огневой бой с атакующими американскими танками «Шерман». При этом моя самоходка получила прямое попадание, которое на месте убило водителя, Отмара Хана, и тяжело ранило наводчика в грудь. Со мной опять ничего не случилось. Это был восьмой раз, когда мой танк был подбит.

Немного позже я получил приказ принять 5-ю роту моего раненого товарища, оберлейтенанта Эрвина Шрассера из Вайдхофена, с последними пятью или семью танками «Пантера» и явиться в Эрндтебрюк, где ожидалось большое наступление.

– Какого вы мнения о «Пантере»?

– Пушка «Пантеры» была недосягаемая. Это была пушка 7–5, L-70, по результативности она была точно такая, как 8–8. С расстояния 1400 метров «Пантера» могла подбить любой американский танк. Пушка «Пантеры» была достойна зависти, но сама «Пантера» была слишком большая. На базе «Пантеры» также производилось штурмовое орудие. Оно было, конечно, супер. Супертанк! Я себе такой хотел.

– Обслуживание «Пантеры» было сложным?

– Да, конечно, «Пантера» была сложнее. Но обслуживание было не столько сложнее, сколько объемнее. Тогда разница между танками была не очень большой, это современные танки нельзя обслуживать без техники, как и современные автомобили.

После ряда боев мы заняли позиции в городе Эрндтебрюк, потому что пришли данные о том, что туда с большими силами наступают американцы.

Мы уже несколько недель не выходили из танков, мы участвовали во многих тяжелых боях и были смертельно уставшими. Я второй раз доложился капитану Адрарио, получил от него спецпаек в виде сигарет и хотел идти на назначенную нам позицию. Но капитан Адрарио сказал, что на сегодня достаточно, и отправил меня отдыхать в дом посередине деревни. Я нашел командира роты, саперного оберлейтенанта, и обсудил с ним обычное: рассказал, где стоят мои танки, сказал будить меня при любой тревоге. Потом мы с экипажем легли в комнате в квартире у сапожника. Танк стоял перед домом, от нашей «Пантеры» нас практически отделяла только стена.

Неожиданно – я подумал, что мне это снится, – я услышал стрельбу и американские голоса. Должно было быть пять или шесть часов. Мой водитель Густль Медак, который теперь живет в Канаде, меня разбудил: «Ами здесь!» В этот момент американцы дали очередь в окно нашей комнаты и закричали с типичным американским акцентом: «Привет, товарищи, выходите, война закончилась!» Я схватил мой ремень и головной убор, выйти из дома было нельзя, и я как молния помчался вверх по лестнице в доме. Я подождал на втором этаже, в дом вошли американцы. Я спрятался в сене на чердаке. Я заметил, что я был босиком. Американцы несколько раз выстрелили в сено и ушли. Я полежал еще какое-то время и стал выбираться. Я хотел понять, кому-то из моего экипажа удалось спрятаться или их всех забрали? Позже оказалось, что их всех приняли.

Два или три часа я прождал в доме, наблюдая за американцами на улице и возле моего танка. Они хотели его взорвать, но передумали, и бросили в него противотанковое средство – пакет с кислотой, которая выделяла очень сильный и непереносимый дым. При этом, по мнению американцев, танк был выведен из строя. Наша артиллерия открыла огонь, американцы рассредоточились, я понял, что из дома надо уходить, чтобы по мне не попала собственная артиллерия.

Американцев не было видно, я выскочил на улицу и запрыгнул в люк водителя головой вперед. Мне удалось повернуться и завести мотор. 550 лошадиных сил завыли. Я поехал. Американцы отпрыгивали в стороны. Маскировочная сеть, лежавшая на башне, скатилась и практически перекрыла мне видимость. Я выехал из Эрндтебрюка, доехал до перекреста дорог, потом на луг и встал, чтобы убрать маскировочную сеть. В этот момент я получил прямое попадание, танк немедленно загорелся. Горящая маскировочная сеть лежала на люке водителя, и я не мог отрыть люк и выскочить из танка. Я подумал, что это конец. Но тут сеть догорела, и люк поддался. Я выскочил из танка и в 100 метрах от себя увидел солдат и танки моей собственной роты. Они мне помахали, и я вернулся в мою роту.

– Что произошло?

– На этот вопрос отвечает Эрнст Кроепль: «Через несколько часов неожиданно появилась наша пропавшая «Пантера». Когда она приблизилась на 1000 метров, мы увидели, что она едет на полной скорости и из мотора идет дым. Мы были уверены, что «Пантеру» повредили американцы. Недалеко он нас, на опушке леса, стоял Хетцер. Мы не обращали на него особого внимания, командир Хетцера, усатый штабс-фельдфебель, тоже с нами не разговаривал. Наша «Пантера» приближалась все ближе. И тут стоящий рядом с нами Хетцер выстрелил! «Пантера» получили прямое попадание и остановилась. Мы увидели, что водитель выскочил из горящего танка и катается по земле, чтобы сбить огонь с горящей униформы. Водитель подошел к нам, лицо его было обгоревшим и черным, и только когда он оказался прямо перед нами, мы узнали лейтенанта Бауэра!»