Последняя поэма - Дмитрий Щербинин

— А смерти ты не бойся. Пока ты здесь мы не дадим злу забрать тебя. Жалко только, что ты о своих мученьях не рассказывал прежде…

— Да как же я мог?! — со все тем же надрывом, выкрикнул Вэллиат. — Ведь это самым сокровенным было! Меня бы осудили!..

В это время, они подъехали к толпе, которая окружала место убийства. Эта толпа постепенно все возрастала: подходили и новые эльфы, и перепуганные, бледные Цродграбы сбегались. Все они настолько были поражены случившимся, что даже не сразу заметили появление своего государя. И только когда он обратился с вопросом к одному из эльфийских князей, тот ему ответил, и тут же закричал:

— Государь здесь! Дайте дорогу государю!..

Однако, толпа так и не успела расступится, так как новые, и удивительные крики неожиданно привлекли их внимание: кричал, да из всех сил надрывался Альфонсо, который несся к ним, за руку с Аргонией. Вид его был ужасен: сам высоченный, окруженный какой-то темной, болезненной аурой, он весь залеплен был кровью — так все лицо его покрывали эти ссохшиеся пятна — он передвигался какими-то неестественными судорожными рывками, но при этом еще и улыбался, хотя улыбка его, конечно, была болезненной — и всем показалось, что этот безумец сейчас набросится на них, и будет разрывать им глотки, метаться в стремительном, безудержном вихре от одного к другому, и никакое оружие не сможет его остановить.

Но вот наперерез Альфонсо бросилась иная фигура, и Альфонсо, увидев эту фигуру, издал могучий, рокочущий вопль, и вот в одном прыжке оказался рядом — перехватил за руку, прижал к себе, и все услышали его сильный, трясущийся от внутренней, духовной муки голос: «Робин! Брат ты мой! Робин!» — да это был Робин. Он очнулся на берегу реки, и одежда его хоть и подсохла, все-таки, еще хранила следы ночного купания. И он чувствовал тоже, что и Альфонсо: все должны объединится в счастливое, любящее братство — он вспоминал, как разрослась в светоносное облако Вероника, как все были счастливы в том сиянии, и так же как и Альфонсо, он решил приложить теперь все силы, чтобы только достичь этого. И вот они встретились, обнялись — взглянули в сияющие очи (или в одно око) — и сразу поняли, что они за одно, что полностью друг друга понимают, и от этого еще прибавилось в них решимости (при этом Альфонсо не выпускал Аргонии, да и она в него из всех сил вцепились) — и вот втроем бросились они к этой мрачной толпе, и когда были в нескольких шагах, то несколько эльфийских дев пали в обморок, а дети зарыдали. Вот сверкнули на солнце клинки…

— Нет, нет — подождите, пожалуйста! — проникновенным голосом закричал Альфонсо. — Зачем же эти клинки?! Неужто вы опять кровь хотите проливать…

Тут его голос подхватил Робин:

— Уж я то насмотрелся крови, и хватит, и довольно с меня! Эта кровь, злоба, страх — она веками этот мир терзала! Ведь те же самые чувства, которые вы сейчас испытываете, испытывали и за много веков до вас, только какие-то уже забытые люди иль эльфы!.. Неужто вы уже забыли, о том, что у Самрула было?!.. Я же знаю, что вы эльфы, помни то, что случилось сотню лет назад так же хорошо, как и то, что только что произошло… Так вспомните же и поймите, что мраку только и нужно, что посеять в сердцах ваших неприязнь, недоверие, злобу. Стоит только раз этим чувствам поддаться, и так потом трудно будет от них избавится. Так и будете вы без конца в этой злобе вихрится! По этой лестнице бегать, врагов рубить! Ведь злу только и надо, чтобы вы в такие вот проклятые чувства погрузились!.. Но вы должны бороться со злом — вы должны полюбить преданной, сильной любовью, и меня, и Альфонсо, и каждого-каждого, кто вас окружает…

В это время, по рядам пошел говор: ведь видеть подбежавших могли только те, кто стояли в первых рядах, но весть об них успела уже перейти и далеко вглубь. И теперь все шептались, а кто и в полный голос говорил об этих страшных, мало на людей похожих. Конечно, и Альфонсо, и Робин говорили сильными, искренними голосами — эти голоса в иное время заставили бы и поверить, попытаться даже сблизится, как тогда, в светоносном облаке Вероники — однако, теперь все так были напряжены, так перепуганы, что принимали их как врагов. Вот стоявшие в первых рядах воины стали надвигаться на Альфонсо и Робина, кто-то проговорил:

— Сдавайтесь….

— Да что же это?! — воскликнул, вглядываясь в их сосредоточенные, гневные лики Альфонсо. — Почему, почему вы не можете поверить?!.. Но я не сдамся, я поклялся, что до конца… Слушайте же…

— Нет — это ты слушай! — проговорил один из эльфийских князей. — Не вздумай сопротивляться — сейчас ты будешь закован в цепи…

Одобрительный рокот пронесся по этой многочисленной толпе, но вот государь Келебримбер поднял руку, и громко, чтобы все слышали, проговорил:

— Нет, не стоит. Зря вы глядите на них как на врагов. Посмотрите — они страдают, они говорят действительно мудрые вещи. Быть может, где-то они запутались, но они не враги нам.

И вот при этих словах единая в своем мнении толпа разъединилась на две части. Одну часть составляли эльфы, которые привыкли слушаться своего государя, а к тому же — узнали в этих «чудищах» Альфонсо и Робина. Вторую половину составляли Цродграбы, которые все никак не могли опомнится от убийства своего соотечественника — раньше смерть постоянно кружилась над их хилым народцем, но в двадцать последних лет пребывания в Эрегионе никто из них не умирал — они свято верили, что попали в блаженную землю, в рай; и вот все это было разрушено — возвращались прежние ужасы, и они страстно и как можно скорее жаждали покарать убийцу — считали, что, ежели покарают, так и вернется прежнее счастье. И они кричали на эльфов:

— Что ж вы встали?! Не видите что ли — он убийца! Откуда у него столько крови по вашему?! Да и не видно разве, что сумасшедший он…

Между тем, обдумали слова Келебримбера и эльфийские князья — поняли, что зря поддались первому порыву, что действительно нельзя причинять новую боль этому страдальцу. Что надо отвести его во дворец, успокоить как то, и потом уж расспросить — и эти свои соображения они говорили окружающим — эльфы соглашались, а Цродграбы рокотали все громче.

В это время как раз, со стороны Цродграбского лагеря приближалась довольно значительная (тысяч под пять) толпа этих от природы тощих созданий. Там были в основном мужчины, но среди них попадались и женщины, и дети — лица у всех напряженные, бледные; видно было, что они уже подготовили себя, ко всяким ужасам. И вот услышали они перекатистый, все нарастающий шум спорящих, и сами закричали, спрашивая, в чем дело. И кто-то из Цродграбов поспешил прокричать в ответ:

— Так поймали, ведь, убийцу! Вон он — весь в крови, посмотрите только!..

— Так хватайте его, вяжите!..

— Так эльфы то не дают! Заступаются за него!..

— Да как же так, да что ж это такое творится?!..

Голоса стремительно перекатывались, рокот все возрастал; слова, слова, слова — они вырывались из сотен глоток, и невозможно уж было этого остановить. И Альфонсо, и Робин, надрывали свои глотки, кричали какие-то убедительные, но теперь никому не нужные, и никем не слышимые слова, о всеобщей братской любви. Они с ужасом глядели по сторонам, и видели, как злобой искажаются лица — что происходит обратное тому, что хотели бы они. И вот, в жажде действия, бросились они в эти ряды, хотели подхватить кого-то, сказать нежные слова, закружить в восторженном светоносном танце.

— Назад! Стойте, где стояли! — выкрикнули эльфы, которым вновь показалось, что — это какие-то безжалостные убийцы, что сейчас вот они бросятся, перегрызут им глотки.

— Убийцы! Убийцы! — надрывались Цродграбы. — Мерзкие убийцы! Скорее, рубите их, пока они нового зла не свершили.

Толпа окружила их со всех сторон, и сжалась так плотно, что почти невозможно было через нее пробраться — государь Келебримбер, а за ним — и хоббиты, и братья все-таки смогли протиснуться, и вот правитель Эрегиона вновь поднял руку, призывал к тишине, вновь говорил мудрые и спокойные слова, которые убеждали эльфов, но ничего не значили для Цродграбов, которые все требовали, чтобы убийца тут же понес наказание. Альфонсо, Робин и Аргония, крепко-накрепко держась за руки стояли в центре маленького, и постепенно сужающегося кольца. Куда ни глянь — повсюду были лица — и в основном все гневные, напряженные, все усиленно друг на друга кричащие — некоторые из Цродграбов плевали в Альфонсо и Робина, и всякие заверения ничего для них не значили.

В этой отчаянной суматохе, когда каждый чувствовал ужас, и все ждал, что нахлынет такая же тьма, как при Самруле — как то и позабыли про Вэллиата. А, между тем, этот исстрадавшийся, мучимый страшными подозрениями человек (да он уже уверен был, что ночью совершил убийство) — он, чтобы окончательно убедится в своей вине отделился от своих братьев, и стал продираться через толпу, к тому месту, где лежал труп Цродграба. Вот он уже спрыгнул с коня, вот, жадно вглядываясь, бросился к убитому, пал перед ним на колени — и тут же застонал, обхватив голову уже окровавленными руками: